Шпионский тайник - Питер Джеймс

Миссис Скэтлифф едва ли планировала отсутствовать долго – она даже не заперла на замок входную дверь. Исключительно для того, чтобы убедиться, нет ли кого в доме, я нажал кнопку звонка, уже заготовив в качестве легенды нечто среднее между местным наладчиком то ли водопроводного, то ли газового оборудования, явившимся ликвидировать утечку газа в водопроводных трубах, и перебирая пальцами в кармане свое удостоверение из газовой службы. Но на звонок никто не откликнулся, и я вошел.

Дом был украшен в том же стиле, на который намекал его фасад: он был уютный, с хорошими коврами и паркетами, тогда как приятная на глаз мебель выглядела консервативной, в точности повторяя дорогой антиквариат. Картины и гравюры имели явный морской уклон, что было вовсе не удивительно, учитывая тот факт, что Скэтлифф большую часть жизни провел в военно-морском ведомстве, пусть и преимущественно в здании Адмиралтейства, нежели на кораблях.

Быстренько проверив все комнаты, я убедился, что других посетителей, о которых мне следовало бы знать, там нет. Дом был пуст.

Пройдя в кабинет Скэтлиффа, я приступил к рутинному систематическому поиску. Используемую мной систему изобрел сам Скэтлифф.

В его столе я ничего не нашел, разве что выяснил: Скэтлифф, судя по всему, поддерживал значительное число благотворительных обществ, в том числе – уж и не знаю, по какой причине, – «Великий орден водяных крыс». У него имелась месячная просрочка по карточке «Америкэн экспресс», о чем компьютер написал ему язвительное письмо; он только что обратился за предоставлением кредитного счета в «Хэрродс»; и он подсчитывал, какую выгоду ему принесет переключение центрального отопления с работающего на жидком топливе на газовое. Немало меня позабавила и обнаруженная переписка, в которой он тщетно пытался убедить Скотленд-Ярд помочь ему аннулировать с полдюжины парковочных талонов: крайне жесткое письмо от главного комиссара полиции обвиняло его и весь департамент в высокомерном отношении к желтым линиям и в огульной попытке нарушения основополагающих законов страны.

Отношения между Скотленд-Ярдом и департаментом были далеко не дружескими, в силу того, что Скотленд-Ярд рассматривал нас как кучку привилегированных головорезов, которые творят что хотят, вынуждая других подчищать за ними. В известном смысле они были правы. Они действовали в рамках писанного права, стараясь как можно четче придерживаться законов. Наша работа имела с этими предписаниями мало общего, и большую часть времени мы жили по законам джунглей. Полиция могла оценить свои результаты, исходя из числа обвинительных приговоров и ежегодного повышения или понижения уровня преступности. Для нас никогда не существовало никаких показателей, мало что бывает только черным или белым в этом мрачном мире шпионажа и контршпионажа: мы всегда пробираемся, скребясь и царапаясь, сквозь бесконечное облако серого.

Никогда еще это облако не было столь заметным, как сегодня, когда я сидел в кабинете Скэтлиффа, выискивая черт знает что – какой-нибудь клочок бумаги, который бы подтвердил мои подозрения, – прислушиваясь к шуму двигателя «мини-метро» – шуму, который, прошляпь я его, мог бы привести к моему позорному изгнанию из департамента унизительным способом – коленом под зад.

Я обнаружил сейф. Скэтлифф не очень-то и пытался его спрятать, он находился за переплетенными в кожу книгами Джона Бьюкена и открылся уже через тридцать секунд. В нем ничего не оказалось. Совсем ничего. Я заглянул внутрь, ощупал плиту основания и в конечном счете наткнулся на небольшой зазор. Немного поработал над плитой ножичком, и она отошла в сторону, явив замок с набором кодовой комбинации, хитрый, но не слишком. С диском мне пришлось повозиться чуть дольше, и прошло несколько минут, прежде чем дверца открылась и я смог извлечь содержимое: пачку документов и две тяжелые коробочки.

Документы оказалась безынтересными – в основном это были сертификаты акций, – коробочки же содержали крюггеранды[6], примерно на десять тысяч фунтов по нынешним ценам. Разочарованный, я возвратил все на место.

Я произвел короткий, но вполне основательный осмотр остальных помещений, но опять же не нашел ничего такого, что могло бы представлять для меня хотя бы мало-мальский интерес. Мне не удалось обнаружить ни еще одного сейфа, ни какого-либо тайника, и так как желания оставлять его дом в том же состоянии, в каком я застал мой собственный, я не имел, то вынужден был на этом остановиться. Я вышел на подъездную дорожку, но еще прежде, чем успел достичь ворот, услышал звук скидывающей скорость машины. Едва я скрылся в весьма подходящих для этой цели кустах рододендронов, на аллею въехала миссис Скэтлифф.

Я повеселел, и заметно, лишь когда снова очутился в своем «ягуаре», наполненном приятным запахом старой кожи и теплого машинного масла, с гортанным ревом выхлопной трубы, пронесся по задворкам Гилфорда мимо уродливого, из красного кирпича, собора, возведенного по проекту Бэзила Спенса, и выехал на магистраль МЗ, ведущую в Лондон.

Мне редко когда нравилось шарить по чужим домам, и дом Скэтлиффа не был исключением: если бы меня в нем поймали, отвечать пришлось бы не на один десяток вопросов. С каждой минутой я успокаивался все больше, сердцебиение опустилось с уровня внутримозгового кровоизлияния до более нормального уровня сердечного приступа.

Я был разочарован тем, что моя поездка сюда оказалась столь малопродуктивной, но понимал, что мне должно было очень крупно повезти, чтобы Скэтлифф вдруг взял да и оставил что-либо лежать на виду. Я думал о Чарли Харрисоне, теперь более известном мне как Борис Каравенов, и надеялся, что он выполнит свою работу. Я надеялся, что Файфшир не ошибся относительно Артура Джефкотта и тот действительно заслуживает доверия. Я надеялся, что не совершаю ужасную ошибку, я бы выглядел не просто глупцом, окажись не прав. Я постоянно посматривал в зеркальце заднего вида, выискивая хвост, но дорога позади меня была пустынной.

Пока не объявился Уэзерби, я даже не представлял, кто за мной охотится, полагал, что это, должно быть, русские. Но с появлением Уэзерби все изменилось, по крайней мере, мне так казалось, – за мной охотились мои же коллеги. Никаких доказательств я все еще не имел, но факты говорили сами за себя. Быть может, Уэзерби – двойной агент. Почему нет? Быть может, он действует в соответствии с инструкциями Розового Конверта. Быть может, он и есть Розовый Конверт, но Каравенов говорил, что Розовый Конверт занимает очень высокое положение в Уайтхолле – Уэзерби же перевели в Вашингтон. Интуиция подсказывала, что это Скэтлифф, но улик против него у меня не было. Ни единой. Но если не Скэтлифф, то кто?

Я перебрал всех, с кем познакомился после вступления в МИ-5. Их было не так и много – политика руководства, со времен Филби, заключалась в том, чтобы препятствовать общению и установлению дружеских связей в рамках департамента. Но Каравенов назвал Розовый Конверт влиятельным, я же определенно знал всех, кто стоял наверху: Файфшир; Уильям Каррерас, глава МИ-6; Скэтлифф; Юэн Уэгстафф, заместитель директора МИ-6; сэр Морис Энвин, начальник вашингтонского отдела МИ-6; его заместитель, Грэнвиль Хикс; сэр Джон Хобарт, глава Сикрет интеллидженс сервис; сэр Найал Керр, глава объединенного центра информации, и его ближайшие подчиненные, Артур Джефкот и Норман Прист; Гай Коув-Истден, начальник отдела вооружений; Лесли Пайпер, ответственный за все грязные штучки департамента, и Чарльз Бабинджер, эксперт-баллистик; Джон Терри, глава отдела по связям с общественностью, и его заместитель, Дункан Мосс; Гордон Сэвори, глава рекрутинга, и его заместители, Гарольд Таунли и Уэзерби; Энтони Лайнс, министр внутренних дел, которому, строго говоря, подчинялась МИ-5; и некоторые другие, кто вполне мог подойти под определение «влиятельный».

Со многими я познакомился на матче по крикету, в котором меня пригласили принять участие. Само понятие «пригласили» по духу и манере вполне совпадало с духом и манерой моей вербовки в ряды МИ-5. Британская секретная служба – не то место, где такие вещи, как отказ от чего-либо, считаются естественными и обычными в повседневной жизни. По моим наблюдениям, они даже не могут быть исключением из правил – они просто не существуют.

Вот в таком смысле и следует понимать приглашение сыграть в его команде, сделанное мне министром внутренних дел, полагавшим этим любопытным матчем положить начало ежегодной традиции: МИ-5 против МИ-6. Два старых соперника.

Скэтлифф воспринял мое приглашение с величайшим неудовольствием и раздражением, поскольку я был самым младшим из всех участников да еще агентом, одним из тех, кого, по определению, надлежало держать в неведении и мраке и не допускать пред светлые очи контролирующих их богов, за исключением случаев жизненной необходимости, к коим игра в испытывающей недобор исполнителей команде министра, по мнению Скэтлиффа, никак не относилась. Но поделать он ничего не мог. Случилось все в пятницу, во второй половине дня, когда мы со Скэтлиффом обсуждали мой отчет. Вот тогда-то в его кабинет и вошел Лайнс.