Шпионский тайник - Питер Джеймс

– Что из этого ты рассказал коммандеру Скэтлиффу?

– Ничего.

– Ты понимаешь, что, придя ко мне, нарушаешь приказ? Тебе положено отчитываться перед непосредственным начальником.

– Понимаю, сэр.

– Ты также понимаешь, что этим… э-э… Розовым Конвертом… могу быть я?

– Эта мысль приходила мне в голову.

Ему даже удалось изобразить улыбку.

– И что ты думаешь? Кто он? – Старик сунул каттер в карман и достал зажигалку.

– Тот, кто застрелил Баттангу.

Резкий, словно выстрел, звук разлетелся по палате и растворился в шуме лондонского трафика. Файфшир уронил на стол зажигалку.

– Что ты имеешь в виду?

– Никто не ставил целью убивать Баттангу.

– У него было много врагов.

– Нисколько не сомневаюсь. Как не сомневаюсь и в том, что никто из них не шлялся по Маунт-стрит в пятницу, 15 августа этого года, без четверти час.

– Почему ты так уверен?

– Сейчас у меня нет доказательств. Дайте несколько дней – и они у меня будут. Вы же понимаете, что в этой истории возможно наличие еще одной стороны. Баттанга был непопулярным правителем и, согласно сообщениям, не особенно приятным человеком. Вы, наверное, лучше знаете. Если кто-то хотел убить вас, момент был выбран идеальный. Они делали вид, что охотятся на Баттангу, но их реальной целью были вы. В глазах всего мира вам чудовищно не повезло оказаться в одной с ним машине. Далее убийца звонит в газету, называет себя членом Армии освобождения Мвоабских островов, террористической группы, – всем это представляется абсолютно логичным, – и узнает, что результат даже лучше запланированного, что он не убил вас! Вы надолго устранены, а поскольку Баттанга мертв, никому и в голову не придет, что целили именно в вас.

– По-моему, у тебя чересчур разыгралось воображение, – улыбнулся сэр Чарльз.

– Уверен, что нет, сэр.

– Итак, по-твоему, тот, кто в меня стрелял, это Розовый Конверт, но никак не Черный Левша?

Я сделал вид, что не заметил ехидства.

– Полагаю, это был Розовый Конверт, или, вероятнее, кто-то, кого он нанял, или даже кто-то, кто работает с ним.

– Должен признать, такое возможно. Допускаю, что ты прав, хотя, если начистоту, очень сильно в этом сомневаюсь.

– Разрешите продолжить, сэр. После того как в моем распоряжении оказались письмо и чип, на меня устроили несколько покушений. Мою машину взорвали три дня назад заложенной бомбой. Кто-то очень старается закрыть мне рот.

– Может, сами русские, – вставил Файфшир.

– Вполне возможно, – согласился я, – но это не объясняет последний случай. Мне удалось добраться до киллера раньше, чем он успел что-то сделать, и установить его личность.

– Кто это был?

– Человек, высокое мнение о котором вы сами только что высказали. Уэзерби.

Сэр Чарльз неторопливо раскурил сигару, попыхтел, глубоко затянулся и подался вперед. Он как будто и не был уже в больничной палате, а сидел за рабочим столом в своем кабинете.

– Вернись к началу. К 15 августа. Я хочу услышать всю историю еще раз. И со всеми подробностями.

Шел третий час, когда я снова оказался на Уимпол-стрит. Заканчивался ноябрь, но температура подходила к пятнадцати градусам, и я изнемогал во всем том, что носил последние два дня. Ровно столько же я не мылся и не брился, а спал по большей части в машине или в креслах самолетов и аэропортов. Да еще смена часовых поясов…

В общем, я чувствовал себя отвратительно, мои нервы истрепались в клочья, и четырехчасовой диалог с Файфширом улучшению моего самочувствия никак не способствовал.

Я рассказал ему почти все, что знал, только в моей версии это я застрелил Орчнева. Новости, которыми поделился со мной Файфшир, тоже не радовали. Виктор Хаттен, человек, выбранный им самим на роль преемника, утонул, катаясь на лодке, через три недели после расстрела машины Баттанги; еще три оперативника погибли, выполняя вполне рутинные задания; его личная секретарша покончила с собой во время отпуска в Испании, выбросившись с балкона девятого этажа. Мало того, его даже не уведомили о случившемся, и он узнал о трагедии лишь через несколько недель, когда попытался позвонить Маргарет.

Хорошая новость была одна: после нашего разговора сэр Чарльз Каннингем-Хоуп отбросил все мысли об отставке. От полученных инструкций пухла голова, но я не жаловался – именно указаний мне так недоставало в последнее время.

Последним ударом преследующих меня злых духов стала эвакуация моей взятой напрокат машины. К счастью, ее местонахождение не вынуждало слишком отклоняться от маршрута. Я снял пальто на волчьем меху и отправился пешком. Я шел среди людей: пожилых леди и матерей с пакетами и детьми на руках; торопливых мужчин в деловых костюмах; торговцев фруктами и индийскими украшениями, гороскопами и кожаными поясами; я шел мимо ярких машин и ярких витрин. Но по большей части я шел между милых, симпатичных и бесконечно соблазнительных девушек.

Глава 17

Нервный центр британской разведки – это три квадратных мили информации, защищенной даже от атомной бомбы. Укрылся он на глубине несколько сотен футов, под просторным зеленым участком в центре Лондона, именуемым Гайд-парком. Выше его расположена знаменитая подземная автостоянка и проходят линии метро. Сам центр заключен в громадный бункер из стали и свинца.

Там, под зеленым покоем парка и угрюмой штрафной автостоянкой, где, несомненно, томилась и моя взятая напрокат развалюха, под слоями бетона работают около пяти тысяч мужчин и женщин, бледных от постоянной нехватки солнечного света и неизменных служебных сэндвичей с ветчиной и кофе. Не добавляет румянца и холодное мерцание неоновых ламп.

В этой жутковатой пещере с белыми стенами и белым светом, глухими коридорами и комнатами без окон стучат и мигают компьютеры, и перемещаются из одного отдела в другой люди на электрических трехколесниках. Они всегда отчаянно спешат и прижимают к груди стопки папок. У стороннего наблюдателя очень скоро сложилось бы впечатление, что все здесь точно знают, что именно делают, – примерно то же думает человек, наткнувшийся в лесу на колонию муравьев, – вот только никаких сторонних наблюдателей здесь не бывает. По крайней мере, британской разведке о таковых ничего не известно.

Когда Ян Флеминг сочинял свои романы о Джеймсе Бонде, описания футуристических штабов безумных мегаломанов, украшающие финал многих книг, не были стопроцентным продуктом воображения, но отражали непосредственные впечатления автора от этого места, сохранившиеся со времен его службы в разведке.

Здесь, под землей, работает все. Здесь вы можете в считаные секунды узнать, какой была погода в половине четвертого пополудни 8 мая 1953 года в Ботсване и какова политическая ориентация любого профессионального футболиста в мире; имена всех английских владельцев машин, собранных за «железным занавесом», их политические предпочтения и даже, если сильно постараться, любимые цвета и размеры туфель их бабушек. Нажав другую кнопку, вы получите имя девятьсот двадцать седьмого осужденного взломщика в Дареме, где он покупал сигареты, какую программу предпочитал смотреть по телевизору и что ел во время просмотра. Следующая кнопка раскроет вам всех известных в симпатиях к коммунистам школьных учителей, проживающих в Уоттон-андер-Эдж, Онгаре или Богнор-Реджисе, и дополнит эту информацию такими деталями, как особенности менструального цикла у женщин и название крема после бритья, получаемого мужчинами от супружниц на Рождество.

В сравнении с этими тремя квадратными милями Большой Брат выглядит деревенским дурачком. Единственное, чего я не мог узнать, – это когда отворачиваться от очередного кулака. Однако, может быть, машина предоставила бы слишком много вариантов.

Артур Джефкот – веселый парень, немного неопрятный и малость неловкий, с растрепанной бородкой и клоком спутанных волос на затылке, искрящимися глазами и парой рук, с которыми постоянно возникала одна и та же проблема: куда их деть. Куда уместнее он смотрелся бы с крепкой палкой на сельской дороге или за горкой пыльных томов и пожелтевших манускриптов в заставленном антикварными вещицами кабинете какого-нибудь издательства в Блумсбери – за спиной у него окно с видом на темные, мрачные улицы, а воздух пропитан запахом старой кожи, сырости и пыли.

Ан нет – за дверью офиса Артура Джефкота гость попадает в вакуум стерильности. Письменный стол, стул по одну сторону и стул по другую, вытяжной вентилятор, встроенный в столешницу компьютерный терминал с двусторонним дисплеем, лампа дневного света вверху и больше нет ничего, даже картины на стене, – абсолютное клиническое ничего.

Когда я вошел, Артур как-то странно на меня взглянул. Прочитать этот взгляд сразу не удалось, а потом было уже поздно – мгновение ушло. Он поднялся, и по его лицу расползлась широкая улыбка.

– Рад видеть, дорогой! Отлично выглядишь! Чуточку осунулся, но все равно отлично. – Приветствие радушное и, что еще важнее, искреннее.