Пилот первого класса - Владимир Кунин

— Сантонин! Сантонин! Я — сорок пять шесть пять четыре. Не выпускается правая нога. Не выпускается правая нога! А левая не убирается...

АЗАНЧЕЕВ

— Слушайте, товарищи! — метался Гонтовой — Ну чего же тут думать?.. Ну пусть он идет в Хлыбово... Мы их предупредим. У них там и полоса лучше, и средства наведения самые разные... Господи! Ну чего же тут думать?.. Ведь и так ясно — не можем мы его принять... Не можем!

Гонтовой заглянул мне в глаза и нервно потер руки.

— Господи... — снова пробормотал он. — Ну чего же тут думать!..

Впервые я видел Гонтового в таком состоянии. Но сейчас мне было наплевать на него. Мне было важно, что скажет Сахно.

— Пусть сольет горючее, выпустит закрылки и садится с креном на выпущенную ногу. И до последнего метра пусть работает элеронами. Как начнет заваливаться, так сразу же несколько резких торможений... Черт с ним, пусть его развернет. Ничего страшного. Консоль снесет... Ну, может, плоскость поломает. А так больше ничего не должно быть... — сказал Сергей Николаевич.

— Для этого знаешь как летать надо! — испуганно воскликнул Гонтовой. — Для этого ювелиром быть нужно!..

— У меня в сорок третьем ну точь-в-точь такая же петрушка получилась... На «пешке», — неуверенно сказал инженер и почесал нос.

— Вспомнила баба, як дивкой була! — зло повернулся к нему Гонтовой. — Пусть идет в Хлыбово, пока все горючее не вылетал...

— Да заткнитесь вы! — сказал я ему и с надеждой посмотрел на старого инженера: — Ну?

— Да ничего... Подойду к полосе, прижмусь до минимума, стукну одним колесом об землю и снова по газам. Раза два-три пристукнул — и вторая нога вывалилась.

— Ну что? — спросил меня Сахно. — Попробуем?

— Командуйте, Сергей Николаевич.

Сахно взял в руки микрофон и негромко проговорил:

— Сорок пять шесть пять четыре, я Сантонин... Старший диспетчер Сахно.

Пауза длилась всего две, от силы три секунды, но мне показалось, что достаточно еще одного мгновения, чтобы я задохнулся.

— Вас понял, — наконец ответил динамик. — Здравствуйте, Сергей Николаевич.

— Как дела?

— Могло быть хуже, да вроде уж некуда.

— Как с горючим?

— Чего-чего, а этого добра...

— Слушай, командир, — сказал Сахно, — заходи на полосу...

Учись, Витя, учись!.. Время пройдет быстро — оглянуться не успеешь, как тебе придется ткнуться лбом в собственный биологический рубеж. Кем ты станешь в пятьдесят шесть? Диспетчером службы движения? Начальником отдела перевозок, инструктором на тренажере?..

Когда жизнь делает разворот на сто восемьдесят у такого, как двадцатидвухлетний Димка Соломенцев, все проще. Лишь бы в нем был с самого начала заложен Человек. Когда же ты резко меняешь курс после пятидесяти лет, прожитых на земле и на небе, на тебя со страшной силой обрушиваются перегрузки, не учтенные никакими графиками разложения сил, никакими векторами. Тяжелейший груз многолетних привычек, устоявшегося распорядка, комплекс привычек — вся структура твоего существования, сцементированная только одним — летать, летать, летать! — все разрушается под страшным воздействием резкого разворота. И если у конструкции нет достаточного запаса прочности, конструкция разрушается. Тогда это трагедия. Тогда человек погибает. Тогда ни к чему все усилия ученых, старающихся продлить людскую жизнь...

Но если ты в пятьдесят шесть все-таки сумел притереть к полосе свою искалеченную перегрузками машину со вспученной обшивкой на плоскостях, с деформированным стабилизатором и заглохшим двигателем да еще и сумел сделать так, что, стоя на земле, этот вылетавший свое агрегат вдруг станет всем необходим, тогда все в порядке. Значит, был запас прочности, и да здравствуют ученые, которые очень хотят продлить человеческую жизнь!..

«Ил» закончил круг и понесся к земле. И если мы до сих пор только слышали его, то теперь мы все яснее и яснее стали его видеть. Чем ближе он подходил к полосе, тем тревожнее становилось у меня на душе. Привычная конфигурация садящегося самолета была резко и нелепо нарушена. Вид одиноко висящего под левой плоскостью колеса и торчащей тоненькой носовой стойки, наглухо закрытые створки правой мотогондолы и неожиданная пустота там, где по всем законам должно быть правое колесо, производили пугающее впечатление.

Я не знаю, что испытывали все остальные, стоявшие на вышке, но мне стало не по себе. Может быть, потому, что несколько лет тому назад, в армии, я уже видел такую посадку и помню, чем она кончилась...

«Ил» вплотную подошел к земле на большой скорости и ударил левым колесом о жесткую посадочную полосу. За колесом взорвался клуб пыли, и самолет стал резко набирать спасительную высоту...

А правая нога так и не вышла. «Ил» пошел на второй круг. И пока он снова заходил на полосу, я подумал о том, что, может быть, именно сегодня я буду держать экзамен «на чин». Именно сегодня...

Снова «Ил» стал заходить на полосу.

— Господи! Боже мой... Да прекратите вы этот цирк!.. — обессиленно забормотал Гонтовой. — Вы представляете, что вы на себя берете?

— Ты что, Иван, спятил?! — спросил потрясенный Сахно. — Что с тобой, Ванька?..

А в микрофон совсем другим голосом:

— Хорошо, командир! Молодец!..Пристукни еще разок! Может, вывалится, стерва!..

Снова «Ил» сильно ударил левым колесом о землю. Снова клуб пыли, резкий набор высоты. Снова пустота под правой плоскостью.

— Ему бы хоть какую-нибудь опору справа, — простонал инженер. — Хоть что-нибудь!..

— А что, если ему под плоскость заправщик «ЗИЛ-150» подогнать с ходу? — спросил Сахно у инженера. — Если за мотогондолой в момент потери скорости ближе к краю подъехать? Сейчас он снова будет заходить на полосу!.. Глядите! Примечайте быстрее, можно заправщик подогнать?

«Ил-14» в третий раз ударил левым колесом о землю и снова ушел вверх.

— А если он винтом по кабине рубанет? — спросил начальник автопарка.

— Нет меня здесь, нет! — прокричал Гонтовой и схватил свою фуражку. — Это преступление, и я при нем не присутствую! Меня здесь нет!!!

— Пошел вон, дерьмо собачье, — негромко сказал ему Сахно и снял китель.

Он обстоятельно уселся на стул Гонтового, расстегнул воротник рубашки, ослабил узел галстука и взял микрофон.

И тут я вспомнил. В прошлом году после отпуска меня два дня тренировал Сахно. Как говорят у нас, давал мне «вывозные» полеты. Так вот: именно так, только так, делая то же самое, он садился за штурвал. Так же спокойно и обстоятельно. Он сначала снимал китель или куртку, усаживался, ставил ноги на педали, расстегивал воротник рубашки, ослабляя узел галстука, и только потом брал штурвал в руки...

— Ну что, Витя? — спросил он меня. — Сделаем?

— Давайте, Сергей Николаевич.

— Внимание, командир! — сказал Сахно в микрофон. — Есть тут одно предложение. Тебе решать, ты в воздухе... Ляжешь правой плоскостью на маслозаправщик. Он сам подойдет под тебя...

— Вас понял, вас понял, — отозвался динамик.

— Командир! — сказал Сахно. — Я думаю, что здесь главное — уравнять скорости... Как слышите? Прием.

— Сантонин! — сказал динамик. — Вас понял. Главное — уравнять скорости...

Я отыскал глазами начальника автопарка и приказал:

— Порожний заправщик в начало полосы. Сверху укутать моторными чехлами, чтобы плоскость не порвать. Быстро!

Сахно выключил связь с воздухом и повернулся ко мне:

— За руль садись сам. Поставь кого-нибудь на подножку для корректировки.

— Ясно, Сергей Николаевич, — ответил я. — Все будет в порядке.

Я выскочил из диспетчерской и вдруг увидел притаившегося за дверью Димку Соломенцева. Димка умоляюще смотрел на меня.

— Встанешь на подножку с левой стороны. Чуть что — прыгай...

— Понял.

— Айда!

КОМАНДИР КОРАБЛЯ

Я набрал высоту и повернулся к радисту:

— Тебе здесь делать нечего... Иди в салон, песни пой.

— Все здесь, а я там?

— А ты там. И без тебя тесно... Пошел!

«Хорошо, что еще без штурмана вылетели», — подумал я и сказал Земле:

— Сантонин! Сантонин! Я — сорок пять шесть пять четыре. Жду команды.

— Не дрейфь, командир, — ответил мне Сергей Николаевич Сахно. — Сейчас мы с тобой сядем...

Наверное, если бы я услышал это от кого-нибудь другого и нам потом довелось бы встретиться на земле, я бы ему напомнил эту фразочку. Я бы ему популярненько объяснил разницу наших положений — когда он на земле, а я в воздухе... Но это был Сахно, о котором я еще со времен летной школы слышал. Может быть, только он один имел право сказать: «Сейчас мы с тобой сядем...»

— Вас понял, Сергей Николаевич, — ответил я. — Жду команды.

Я посмотрел на бортмеханика и на «второго» и сказал им как можно увереннее:

— Не дрейфьте, братцы! Сейчас мы с вами сядем...

Было хорошо видно, как маслозаправщик пополз через все поле к началу посадочной полосы.

— Следи, чтобы винтом не зацепить, — приказал я «второму».