Отряд имени Сталина - Захар Артемьев

– А вы все бездельничаете, Куртц! – с неудовольствием произнес штандартенфюрер Штуце, входя в отделенную от общего помещения перегородкой комнатку, занятую штурмбанфюрером.

– Прошу прощения, господин штандартенфюрер, – произнес Куртц, вскакивая и убирая початую бутылку с коньяком. – Караульная служба налажена, происшествий нет. Вот я и позволил себе расслабиться, предавшись воспоминаниям за рюмочкой коньяку.

Штуце подошел к столу штурмбанфюрера. Там, раскрытый посередине лежал фотоальбом. Штандартенфюрер, нагнувшись, с интересом вгляделся в фотографии. На одной из них, верхней, виднелся расстрел. Там, на фотографии, были и Штуце, и Куртц. Только в то время как штандартенфюрер курил в сторонке, Куртц, с дымящимся пистолетом, расстреливал людей, одного за другим. Воспоминания охватили Штуце, он вспомнил города, деревни, через которые ему пришлось пройти, сея насилие…

– Да, дорогой Эрнст, – расчувствовавшись, проговорил штандартенфюрер. – Мы с вами и есть простые работяги, те, кому приходится делать всю грязную работу! Мы и подарим Великой Германии победу и вечную жизнь!

– Хайль Гитлер! – воскликнул штурмбанфюрер. Он довольно покраснел. – Мы с вами, господин штандартенфюрер, много прошли и еще много пройдем!

На какое-то время соратники по оружию предались воспоминаниям, однако вскоре сентиментальность покинула штандартенфюрера, он умолк, собираясь с мыслями, а затем заговорил:

– Э-э-э… зачем это я к вам зашел, Куртц? – Штуце почесал лоб. – Ах, да. Проведите фильтрацию заключенных. Установка готова, и профессор сказал, что ему хватит и десятой части материала для технического обслуживания и экспериментов. Все же оставим немного больше. Ну а остальных… зачем нам кормить остальных, не правда ли, штурмбанфюрер?

– Яволь, герр штандартенфюрер! – четко ответил довольный Куртц. Он сразу как-то подтянулся, стряхивая с себя полусонное состояние. – Когда прикажете начинать фильтрацию?

– Да когда вам будет удобно, хоть сейчас! – Штуце вяло махнул рукой. – С этим разберитесь, пожалуйста, сами!..

Куртц решил не спешить и потому назначил фильтрацию заключенных на следующий день. Всего их было человек четыреста, и потому толстяк-садист решил устроить что-то вроде соревнований. Сильнейшие, годные для работы оставались жить, ну а остальные… остальные должны были отправиться в яму! Эрнст Куртц предчувствовал неплохое развлечение…

Когда группа подполковника Ерошкина приблизилась к объекту, командир приказал остановиться. Место для отдыха и ночлега выбирали тщательно, разместились в глухом овраге, посреди огромного участка бурелома.

Места здесь были гиблые. Поваленные бурей стволы деревьев не первый год лежали, разбросанные неистовым ветром в разные стороны. Какие-то из них высохли, другие, лежащие на земле, сгнили изнутри и рассыпались в труху от толчка. Сквозь нагромождение поваленных стволов проросли молодые ели и сосны, так, что сквозь бурелом было не только трудно пройти, но и невозможно разглядеть что-либо уже на удалении в пятьдесят метров.

Людям было неспокойно. Несмотря на отголосок взрыва, дошедший до бойцов, казалось, от самого лагеря, подполковник продолжал вести людей вперед, так, будто ничего особенного не произошло. Единственное, что изменилось, – это скорость передвижения. Двигаться стали быстро. Ерошкин особо проинструктировал людей беречь ноги – предупредил, что тех, кто по собственной глупости получит травму и станет замедлять остальных, бросят в лесу. Семеро одного не ждут!

Подошедший во время отдыха к Николаю «Очкарик» удивил. Не говоря ни слова, поманил за собой, усадил на корягу, в сторонке от остальных.

– Ну, Коля, дело у нас с тобой особое, и идти на него нам надо красивыми. – С этими словами, Георгий Михайлович достал из-за пазухи сверток, одним движением мастерски развернул его. Внутри оказался парикмахерский набор: сияющие никелем ножницы разных видов, расчески, бритва. Достал котелок, налил в него воды из фляги, добавил мыла, быстро и умело вспенил. Николай смотрел на приготовления с открытым ртом.

– Георгий Михайлович… – проговорил он растерянно. – Вы что же, бриться здесь собрались?

– И тебя побрею, и сам побреюсь! – с улыбкой ответил «Очкарик». Он закатал рукава. – Да и постричься нам не мешает. А когда найдем ручеек, остановимся и как следует помоемся. Наш запах выдает долгое пребывание в лесу. А сейчас этого не надо. Нам с тобой, Коля, теперь чистюлями надо побыть…

Брил Георгий Михайлович здорово. А стриг как заправский парикмахер, ловко щелкая ножницами там и сям. Отросшие в лесу волосы «Очкарик» состригал не наобум, он ухитрился соорудить Николаю качественную прическу а-ля Гитлер. Закончив с Удальцовым, Георгий Михайлович аккуратно обмахнул его щеточкой, а на последок еще раз здорово удивил, достав флакончик дорогого иностранного одеколона и пшикнув на Николая несколько раз.

– Вот тебе, красноармеец, буржуйский шик! – с улыбкой произнес Георгий Михайлович. – Так, постой-ка, не уходи. Теперь мне поможешь, договорились?

– Так ведь я стричь-то не умею, – сказал растерянный Коля, оглядывая себя в зеркало со всех сторон. Удивительно, но фашистская стрижка ему даже понравилась – Побрить кое-как могу…

– Да ты просто с зеркалом постой, братец, – не теряя времени, «Очкарик» уже быстро намыливал лицо, затем поправил бритву на кожаном ремне. – Я и сам прекрасно справлюсь. Скажи лучше, ты говоришь по-немецки?..

Разведчиков, посланных к объекту на рекогносцировку местности и обстановки, встречал лично Ерошкин. Подполковник не удовлетворился устным докладом, а усадил их с карандашами и бумагой и заставил рисовать схему объекта, изложить свои соображения. Георгий Михайлович ушел туда, оставив Удальцова с тюком, приказав «разобрать по размерам». Развернув сверток, Николай увидел аккуратно сложенную и перевязанную бечевками немецкую форму…

Ерошкин ошарашенно уставился на «Очкарика». Уж больно отчаянный план тот предлагал, уж слишком рискованный…

– Вы уверены, Георгий Михайлович, что стоит идти на такой риск? – сдержанно спросил он своего визави, настоящего имени и звания которого не знал. Знал подполковник лишь то, что «Георгий Михайлович» стоит выше него. Сразу зауважав делового, спокойного и несуетливого «помощника», который не лез в дела Ерошкина, а подчеркнуто вежливо помогал дельными советами, подполковник искренне переживал за него. – Я предлагаю, как и раньше, штурм по двум направлениям.

– Сергей Константинович, нет смысла это обсуждать, – Георгий Михайлович посмотрел на собеседника сквозь стекла очков. – Штурм, как вы предлагаете, конечно, будет. Но все уже условлено, обговорено по минутам, так что рассуждать действительно не о чем. А на мост ребят вы правильно послали…

– Это мелочи, – Ерошкин потер лоб. – Азбука. Я вот думаю о другом. Как выбираться будем? Мы ж тут такое осиное гнездо разворошим!

– Не вешать нос, Сергей Константинович! – весело произнес собеседник. – Прорвемся! Мы же все обговорили уже, и план, по-моему, неплохой. Во всяком случае шансы на успех у нас немаленькие. Ваши ребята – молодцы! С местом прорыва вы хорошо продумали!..

Когда наступает штиль

Профессор фон Айзенбах увлеченно налаживал свою автоматику. Стоящий рядом Штуце заскучал. Он как будто с интересом вслушивался в объяснения ученого, но на самом деле штандартенфюрер думал совсем о другом. Штуце волновался перед приездом начальства, в руках которого была его жизнь.

«Интересно, как причудливо переплетаются события. Сама судьба свела меня с этим забавным стариком», – подумал штандартенфюрер и вздрогнул. Глазки профессора, словно горящие уголья, уставились на него. Впрочем, фон Айзенбах тут же улыбнулся, и гнетущее ощущение прошло.

– Мне нужно будет еще несколько раз проверить работоспособность установки, – услышал наконец Штуце. – Я хочу быть уверен, что комиссия останется довольна.

– Безусловно! – Штандартенфюрер улыбнулся и кивнул. – Все необходимые условия для работы будут вам обеспечены!

– Отлично, тогда, наверное, мы начнем прямо сейчас, – профессор озабоченно кивнул в ответ. – Кстати, Рудольф, должен вас поблагодарить, вы отлично справляетесь со своими обязанностями. Я непременно сообщу о вашем рвении.

Штуце поблагодарил профессора, однако в душе у него осталось ощущение, словно над ним тонко издеваются. Или дают понять, что он здесь не главная персона. Философски вздохнув, Штуце выбрался вслед за профессором из подземной части установки наверх.

Первые лучи солнца осветили дальний край неба, но до рассвета было еще минут пятнадцать. Несмотря на ранний час, штандартенфюрер с удовлетворением отметил, что трудяга Куртц уже вовсю сортирует заключенных. Зрелище было интересное: штурмбанфюрер со своими подчиненными, среди которых была и красавица Фрида Костер, гоняли заключенных по кругу с вытянутыми над головой руками, причем в руках у них были тяжелые камни. Эсэсовцы с гоготом били их хлыстами по ногам, упавших пинками гнали в угол, где их уже ждали те, кто не выдержал испытания. Куртц был на вершине блаженства: не выдержав, он пристрелил одного из узников прямо на месте «испытаний»…