Обряд - Валентина Вадимовна Назарова

— Чаю?

Марианна извлекает из изящного шкафчика из карельской березы две фарфоровые чашки быстрее, чем Настя успевает сказать «нет».

Преподавательница жестом указывает ей на узкий кожаный стул напротив заваленного бумагами стола. Сама садится на подоконник и достает из ящика стола электронную сигарету.

— Вы ведь не возражаете? Слишком холодно выходить.

«Возражаю», — думает Настя.

— Нет, — произносит она вслух.

Марианна затягивается и откидывает голову. Что, правда сейчас будет соблазнять ее, что ли, проносится у Насти в голове, и она невольно подвигается на краешек неудобного стула.

* * *

— Я не буду врать, — произносит Марианна, глубоко затянувшись и выдохнув в форточку, — я прочла ваше дело.

Настю пробивает холодный пот. Она не ждала этого — чего угодно, но только не этого. Не дождавшись реакции, преподавательница через затяжку продолжает:

— Я в курсе вашей… истории.

— Моей истории? — Настя прекрасно понимает, что нужно что-то говорить ей в ответ, но все, что она может сейчас, — это эхом повторять окончания чужих фраз.

— Я прошу прощения, что действовала за вашей спиной. Возможно, это было не совсем этично, но мне необходимо было выяснить все наверняка, прежде чем я скажу вам то, что собираюсь.

Говори уже, мать твою, думает Настя, не сводя глаз с нечитаемого лица преподавательницы.

— Я не могла не заметить, как заинтриговала вас история Барченко. И…

Настя инстинктивно вжимается в папку с распечаткой, которая зажата у нее под мышкой. Что она несет?

— Вам ведь интересно?

— Что?

— То, что он нашел в экспедиции. Его исследования, отчеты. То, что было утрачено после расстрела всего отдела НКВД, где он служил. Про людей, которых он встретил на Севере.

Настя закрывает глаза. У всего этого должен быть какой-то смысл, но он ускользает от нее, дробится на брызги, ударяясь об этот чертов валун в центре ее головы.

— А-а, — отзывается Настя, уставившись в пол.

— Если вам некомфортно обсуждать это — мы можем не обсуждать, притвориться, что разговора этого не было, и все. Кстати, пейте чай. — Марианна протягивает ей чашку.

Настя принимает ее из рук преподавательницы и делает маленький глоток обжигающей жидкости.

— Что это?

— Чай.

— Это какие-то травы.

— Это зверобой.

Зверо-бой. Настя чувствует, как по спине сползает капелька пота. Ее глаза блуждают по стене с вырезками из газет и фотографиями. На одной — продолговатый камень. На другой — группа мужчин и женщин в костюмах какой-то странной народности; лицо одного из мужчин, высокого, со впалыми щеками, обведено в кружок красным фломастером.

Где-то глубоко в голове начинает тянуть и трещать.

— Я хочу предложить вам участвовать в одном исследовании, — произносит наконец Марианна, голос ее звучит как будто из телефонной трубки. — Разумеется, не бесплатно.

— А что будут исследовать?

— Вас.

— Меня?

Лампочка над головой начинает пощелкивать.

— Есть группа людей, которым очень интересен один небезызвестный мне… и вам, я так думаю, феномен. Собственно, то, что искал Барченко. От вас ничего не потребуется практически. Только присутствовать, отвечать на вопросы, может быть, МРТ, какие-то еще исследования мозга, но я не могу сказать точно, пока мы не начнем.

Настя сглатывает. От чая ей начинает драть горло.

— Это хорошие деньги, больше, чем вы зарабатываете в кофейне.

— Откуда вы знаете, где я работаю?

— Я наблюдательна. — Марианна кивает на торчащую из-под рукава Настиного пальто форменную рубашку с логотипом на манжете.

— Кого еще будут исследовать?

— Только вас.

— Почему?

— Пока мы нашли только вас.

— Почему я? Почему вы думаете, что я имею какое-то отношение к этому репрессированному писателю и его экспедиции?

— Как я уже сказала, я изучила ваше дело и…

— Мне неинтересно. — Настя резко встает и ставит чашку на стол, прямо на стопку разрозненных страниц какой-то рукописи.

— Нет?

— Нет.

— Очень жаль.

Марианна спрыгивает с подоконника и одним прыжком оказывается возле нее. Настя замирает. Осторожно, обеими руками, преподавательница поднимает со стола чашку и смотрит на оставленный ею на листах бумаги круглый рыжий след.

— Простите.

— Если передумаете — вот мой номер. — Преподавательница сует Насте в руку сложенный вчетверо листок бумаги.

Настя бросается к выходу и дергает тяжелую дубовую дверь изо всех сил — она не поддается.

— От себя, — произносит за ее спиной Марианна.

* * *

Каким-то странным образом Настя засиделась с Марианной до девяти вечера, пропустила два звонка и три эсэмэски от Артура, хотя прошло всего минут десять, не больше, с тех пор как она вошла в кабинет. Время пропало куда-то, как будто два часа просто вырезали при монтаже, думает Настя, стоя на остановке с телефоном в руке.

Будний день, и в метро почти совсем уже нет людей. Настя спускается в переход на канале Грибоедова, спешит по гулкому коридору. Отчего-то ей смешно от воспоминаний о разговоре с Марианной. Надо будет извиниться перед ней, думает она. Лучше было бы дослушать про это исследование — а вдруг это правда возможность уйти с работы, возможность спать, уткнувшись в теплого человека, которому почему-то не плевать на нее? Она даже Артуру не хочет рассказывать ни о чем, потому что знает — именно это он и скажет: надо было выслушать, прежде чем паниковать и воображать, что ее пытаются отравить чаем и еще бог весть что. Нет, ему она ни за что про это не расскажет. Потому что, если начать объяснять, почему выбрали именно ее, придется рассказать ему и остальное.

Она заходит в уже поджидающий на перроне вагон, садится на сиденье посередине, так, чтобы видеть свое отражение в прогонах между станциями. Не потому, что она считает себя красивой, а потому, что порой двоящееся отражение в мутном стекле — единственное