Вместе (не) навсегда (СИ) - Витина Элина

До нее у меня никогда не было серьезных отношений и вопрос о доверии, прямо скажем, не стоял. Какая к черту разница с кем на следующий день спит та, с кем ты провел ночь и на большее не претендуешь?

Это было легко. Удобно. Безопасно.

С Алисой же все совершенно по-другому. Я добровольно, безвозмездно принес ей свое сердце на блюдечке с голубой каемочкой. И несмотря на то, что изначально я и не думал с ней так сближаться, ни о чем сейчас не жалею. Без раздумий забил на данное себе же обещание и нырнул в этот омут с головой.

Почти десять лет назад я поклялся себе, что больше никто и никогда не обманет мое доверие и не предаст.

В то время как мои сверстники все еще верили в супергероев, я потерял веру в отца. Понял, что он меня предал. Просто отказался. Пожертвовал. Можно подобрать еще много разных слов его поступку, но факт остается фактом — отец меня бросил. Я сидел в том сыром подвале, с трудом верил, что когда-либо оттуда выберусь, но дал себе обещание, что если у меня все-таки получится, если мне удастся… я никогда, ни за что в жизни больше не буду никому доверять. Потому что предательство — это больно, оно, мать его, уничтожает тебя целиком и полностью.

Все это время я старательно следовал этому обещанию. Не то чтобы это было слишком сложно, если честно… Несмотря на то, что отец позаботился о том, чтобы произошедшее так и осталось тайной, окружающие как будто чувствовали, что со мной что-то не так. В школе меня сторонились, в универе побаивались. Что уж говорить, даже папаша мой чувствовал себя неуютно в моем присутствии.

Поэтому сохранить данное себе слово не составляло ни малейшего труда. Если у меня не будет близких людей, то некому будет меня и предать. Верно ведь? Без ложной скромности, даже в двенадцать лет у меня была железная логика.

Но с Алисой все по-другому. С ней я чувствую. С ней я живу. Ей я доверяю.

Но это не отменяет факта, что Грушевский полный мудак. Алиса в силу своей наивности не замечает его похотливых взглядов. Моя девочка уверена, что если окружающие в курсе того, что я ее парень, то это как бы автоматически освобождает ее от грязных заигрываний противоположного пола. По идее, так и должно было быть. Но Грушевский зарвался. И пора бы ему об этом напомнить.

Широким шагом миную расстояние между нами и смерив его взглядом напоминаю:

— Кажется, я тебе еще два месяца назад говорил, что она не заинтересована, чувак. Ладно, гордости у тебя нет, но как насчет чувства самосохранения?

Ян довольно плотно сложен, не удивлюсь, если в свободное время он любит поколачивать грушу в зале. Но я выше. А еще злее. Поэтому сейчас я угрожающе нависаю над ним и он инстинктивно вжимает голову в плечи, хотя в глазах упрямо горит презрение. Камикадзе херов.

— Я прекрасно знаю, что Алиса не заинтересована во мне, — с напускной ленцой отвечает он. — Она заинтересована лишь тобой. А вот чем вызван твой интерес, Скалаев?

— Всем, — без раздумий отвечаю. — Алиса интересна мне вся и полностью.

Ее подруга при этом громко вздыхает и прикладывает руку к сердцу, но Грушевский не сдается.

— Могу поспорить, кое-что в ней тебя все-таки привлекает больше всего. Дайте подумать… например, ее счет в банке.

— Ян, что ты несешь? — недоуменно цедит Алиса.

— Ты не знала? Отец Скалаева под следствием, все счета арестованы, имущество конфисковано. Твой избранник нищий, Алиса. Ни-щий.

Он произносит слово по слогам, будто это самое ужасное ругательство в мире. Ее подружки синхронно подносят ладони к губам и округляют глаза. Выглядят при этом как морские котики- синхронисты из дельфинария, но Алиса лишь устало вздыхает:

— Я в курсе, Ян. Но это не твое дело.

— В курсе? — таращит глаза Грушевский. — И тебя не удивляет, что Марат Скалаев, который перетрахал пол универа и ни разу даже номер телефона не взял ни у одной девушки вдруг резко остепенился и начал встречаться с тобой? С будущей наследницей огромной империи отца?

— У тебя поразительные знания о моей личной жизни, — ехидно усмехаюсь. — Ты, может, еще и учет ведешь тех, с кем я спал? Попахивает маниакальной навязчивостью, Грушевский.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— А от тебя попахивает Альфонсом, — огрызается он.

— Ян, у Марата нет проблем с…, — начинает Алиса.

— Принцесска, — мягко перебиваю ее. — Не обращай внимание, это обычная ревность.

Затем я перевожу взгляд на придурка и пытаясь быть очень убедительным, произношу:

— Будь добр, держись от моей девушки подальше. Несмотря на то, что я за тобой с блокнотом не хожу и понятия не имею с кем ты проводишь свои жалкие ночи, но раз уж мы заговорили об отцах, было бы кощунственно с моей стороны не упомянуть твоего… Что ты думаешь по этому поводу, Ян?

С наслаждением замечаю как на его скулах играют желваки и через секунду он резко направляется к выходу, бросив на прощание злобное:

— Да пошел ты.

Глава 36

Я едва высиживаю оставшиеся пары. После произошедшей стычки между Маратом и Яном чувствую себя крайне неловко. А еще мне стыдно признаться, но среди всего этого сумбура в голове присутствует и невероятное облегчение. На мгновение я успела испугаться, что Грушевский вполне может со злости рассказать Марату о корпоративе МиКрейта и своем дне рождения…

Понятия не имею откуда взялась эта неприязнь между ними. Если бы я знала, что Грушевский в курсе проблем отца Марата, я бы никогда не стала его просить изображать моего парня.

Я, конечно и раньше понимала, что в случае если правда всплывет проблем мне не избежать, но кажется, только сейчас осознала весь масштаб… Господи, и о чем я только думала, когда решилась соврать отцу и Марату? Я должна сама ему рассказать обо всем. Конечно ему это не понравится, но будет только хуже, если он узнает правду не от меня.

Эти мысли гложат меня и по дороге на парковку, но стоит мне увидеть Марата на капоте своей машины, как весь негатив тут же рассеивается. Он словно мое персональное солнце — всегда расчищает небо от туч.

Марат касается губами моего рта, едва проводит языком по моей верхней губе и тут же отстраняется. Он заглядывает в мои глаза силясь прочитать мои эмоции и хмурится.

— Прости за этот цирк с Грушевским.

— Что? Господи, Марат, ты-то здесь причем? Ты же не виноват, что у него ПМС…

Я снова тянусь к нему губами и запускаю пальцы в его волосы.

Сейчас мне просто необходимо что-то большее, чем мимолетный поцелуй. На душе полный раздрай и я знаю, что помочь мне справиться с ним сможет лишь Марат.

Я сжимаю его запястье и увлекаю за собой в машину. Не уверена, что смогу продержаться до фабрики — слишком далеко она находится, но помнится, как-то он намекал, что вполне не против остановиться на какой-нибудь безлюдной обочине.

Только заполучив его губы в свое безраздельное пользование я понимаю как мне это было необходимо. У Марата есть потрясающая способность заполнять собою всю меня, когда он рядом, когда я чувствую его сильные руки на себе — я не способна ни на какие другие мысли и сейчас это сладкое забвение настоящее спасение для меня. За последние несколько часов я успела представить с десяток худших сценариев, в которых он узнает правду и обвиняет меня по лжи.

Но все мысли отходят на второй план, потому что сейчас он здесь, рядом. И я не собираюсь отдавать ни секунду отведенного нам времени на бесполезное самобичевание. Я обязательно признаюсь ему, что соврала, но сначала эгоистично напитаюсь его энергией и силой.

Я жадно отвечаю на его поцелуй, лихорадочно блуждаю руками по крепкому телу и уже в шаге от того чтобы вырвать пуговицы его рубашки вместе с петлями. Марат тоже явно не собирается сдерживаться. То ли разговор с Грушевским его тоже встряхнул сильнее, чем он показал, то ли это его обычная реакция на близость со мной… но сейчас мы больше похожи на дорвавшихся до воды путников, чем на двух влюбленных, которые всего несколько часов назад занимались бесподобным утренним сексом.

Неожиданно, наше прерывистое дыхание и тихие стоны прерываются вибрацией в его кармане.