Крутыми верстами - Николай Сташек

Хоменко отскочил в сторону, сложив рупором ладони, крикнул что было мочи:

— Рябоконь! Рябоконь! Где ты, сатана тебя бери?!

Из кустов, повисших над канавой, вынырнул приземистый, быстроглазый солдатик. Вытянувшись перед старшиной точно так, как вытягивался сам старшина перед начальством, придерживая два повисших на шее автомата и поправляя унизанный не менее чем десятком осколочных гранат ремень, не моргнув глазом выпалил:

— Тут я, товарищ гвардии старшина!

— Ты что?! — зарычал на солдата Хоменко.

— Набивал, товарищ гвардии старшина! Вот они, магазины, — хлопая по брезентовой сумке грязной рукой, оправдывался солдат, хотя было по всему видно, что паренек не из робкого десятка и подобран старшиной себе в ординарцы строго с учетом своего характера.

— Где ракеты?

Солдат, как будто только того и ждал, одним движением выхватил из сумки ракету и, зарядив ракетницу, спросил:

— Палить, товарищ гвардии старшина? — Хитро зыркнув глазами и не ожидая ответа, взмахнул ракетницей над головой.

Сырой воздух пронзили одна за другой несколько ракет, а старшина все торопил солдата:

— Давай! Давай! Пали!

Мотая головой то в направлении большака, где, судя по всему, началась атака главных сил батальона, то в небо, где гроздьями искр рассыпались выпущенные солдатом ракеты, Заикин выжидал подходящий момент, а когда почувствовал, что пора двинуться вперед, скомандовал:

— Рота, в атаку, ура-а-а!

Рота поднялась и с криками «ура!», стреляя, бросилась вниз по скатам высоты.

Удар роты оказался не только внезапным, но и достаточно сильным. Чувствовалось, что поредевшая боевая цепь противника прошивалась ее огнем насквозь.

Решающая роль в успехе атаки, несомненно, принадлежала комбату. Не чувствуя земли под ногами, он показывал пример бойцам, бесстрашно шел впереди. И, несмотря на грохот боя, он уловил приближавшийся из-за высоты, со стороны переправ на Десне, гул и рев танковых моторов. Спустя немного времени он увидел, как от гребня высоты на нескольких направлениях откатывались вражеские танки. От радости сжалось сердце. Василий понял, что противник не только опрокинут, но полностью сломлен, что ему не удалось отвоевать плацдарм и что в достигнутой победе есть немалый вклад и его батальона. Собравшись с силами, комбат еще раз закричал «ура!», и его крик, подхваченный ротой, слился с общим порывом атаковавшего батальона.

Перевалив через небольшую высотку и увидев невдалеке бежавшего к нему капитана Рындина, комбат остановился. Облизав горячие губы, он смачно сплюнул и уселся на траву.

— Ух-х! — громко выдохнув, смахнул градом катившийся по лицу пот. — Что же ты, чертов бес, так долго мурыжил, не атаковал? — усмехнулся он, взглянув в глаза свалившемуся рядом начальнику штаба. Рындин сгреб пилотку, отер лоб.

— Какая там атака? Вон сколько их поднаперло, — взглянул он в сторону догоравших, тщательно закамуфлированных вражеских бронетранспортеров. — Уж думал, хана. Людей погубишь, да и только.

— Все видел, только был не в силах чем-то помочь. К роте еле пробился, а там беда.

— Что случилось? — участливо спросил Рындин.

— Со Светличным встретился в последнюю минуту… Погиб.

Какое-то время оба сидели молча, а затем Заикин выпрямился.

— Жаль. Очень жаль. Прекрасный был парень. Но его уже не вернешь. Давай. Пошли.

Подхватившись, комбат поспешил вперед, туда, где собирался после атаки его батальон. Рындин не отставал, а когда преодолели лощину и оказались у подножия крутой высотки, запыхавшись, остановился.

— Смотри, сколько их здесь навалено, — обратился Заикин к Рындину, обводя взглядом скаты высоты, сплошь устланные трупами немецких солдат. Среди них были и раненые. Один из немцев, потянувшись к Василию руками, простонал:

— Шмерц… Шмерц… [9]

Комбат не остановился. Он спешил на вершину высотки, где навстречу бойцам роты Светличного бросились бойцы полкового НП. Еще один рывок, и он оказался рядом с ними, но, спрыгнув в задымленную пороховой гарью траншею, услышал голос знакомого фельдшера: «Теперь, товарищ полковник, будет легче. Самое опасное позади».

Остановившись, чтобы пропустить санитаров, уносивших Дремова, Василий успел взглянуть на командира. Таким он его еще никогда не видел: лицо осунулось, побледневшие щеки запали, из-под фуражки выбилась прядь опаленных волос.

Когда Дремова унесли, Заикин, оставаясь на месте, окинул взглядом полковой НП. Он только теперь увидел застывших в разных позах в ходах сообщения и ячейках офицеров и солдат штаба полка. С некоторыми из них ему довелось пройти по дорогам войны с первых ее дней.

Направляясь к начальнику штаба за получением новой боевой задачи, Заикин встретился с замполитом.

— Ну вот! Прямо сказать, чудеса! Жив? Цел? А тут распустили слух… — обрадовался майор, протягивая Василию руку. — Как себя чувствуешь? — посмотрел он комбату в утомленные глаза.

— Нормально, — скупо отозвался Заикин.

— Видишь, что тут творилось, — Климов обратил внимание комбата на скаты высотки, на которых со стороны НП еще лучше были видны многочисленные трупы гитлеровцев.

— Что с командиром? — спросил комбат.

— Ранение неопасное, но был еще и контужен, потерял сознание…

Замполит пошел догонять санитаров, а Заикин поспешил к подполковнику Великому, оставшемуся исполнять обязанности и начальника штаба, и командира полка…

* * *

…Вечером полк Дремова получил приказ, оставаясь на месте, готовиться к выполнению задач на новом направлении. Батальону Лаптева было приказано сосредоточиться в орешнике позади бывшего скотного двора.

«Сосредоточить батальон», — с болью в душе думал комбат, когда радист, наклонившись к нему, докладывал о приказе.

Собрав последние силы, Лаптев пытался подняться, чтобы посмотреть, что осталось от его батальона, но не смог. Потеряв сознание, упал.

Он не знал, сколько находился в таком состоянии, а очнувшись, услышал чьи-то шаги.

— Кто здесь? — спросил он.

— Я это, товарищ капитан. Радист Денисов.

— А-а, ты, — тяжело дыша, простонал комбат. — Где наши? Давай руку. Пойдем.

Солдат опустился рядом. Стараясь помочь командиру, положил его голову к себе на колени, отер запекшуюся на лице кровь, а поправляя спустившуюся на глаза почерневшую повязку, вздрогнул. Он увидел, как из чуть-чуть затянувшегося пятнышка выше виска стала сочиться кровь. Такое же пятнышко было и с другой стороны над виском.

— Ой-ой-ой! — вырвалось у Денисова. Он понял, что пуля прошла через лобную пазуху от одного виска к другому. Не зная, как дальше поступить, он прижал бинтом рану: — Все, все, товарищ капитан!

Опустив комбата на землю, Денисов с тревогой думал, как ему быстрее помочь Лаптеву, а затем, взвалив капитана на плечи, поспешил к батальону.

Лаптев негромко стонал, а когда солдат осторожно спустился по крутому склону в овраг, куда после окончания боя тянулись бойцы их батальона, и пошел по сырому руслу, слабым голосом произнес:

— Что там они?

— Да, да, товарищ комбат. Там наши.

— Спусти меня. Пойду сам к батальону, — прошептал Лаптев.

Денисов остановился, положил капитана на землю, но когда тот хотел подняться на колени, придержал его:

— Вам нельзя подниматься, товарищ капитан. Отдохните.

Лаптев скривился от боли, но возражать не стал. Когда же Денисов поднял его на ноги, чтобы вновь взять на спину, сквозь стиснутые зубы простонал:

— Вот и сосредоточил батальон…

Многие бойцы видели комбата во время первой и во время второй контратаки шедшим в их боевой цепи, видели, как спустя несколько минут он, взмахнув руками, упал как подкошенный. После этого батальон еще несколько раз поднимался для удара, но уже без него. Комбата не было видно и в то время, когда роты, потеряв всех своих офицеров, отходили к оврагу.

Здоровый широкоплечий радист, принеся Лаптева к его бойцам, осторожно опустился на колени.

Многие из солдат поспешили к капитану, чтобы поудобнее усадить его под стенку, а те, кто не смог подняться, повернулись в его сторону.

Сержант Богун из роты старшего лейтенанта Сироты, принявший на себя командование батальоном во время последней контратаки, нервно подергивая головой, доложил комбату:

— В строю сорок шесть бойцов и одна дивчина!

И не успел Богун закончить доклад, как с той стороны, где лежали тяжелораненые, послышалось:

— Там, наверху, остальные… Отвоевались.

Лаптев прислушался к незнакомому голосу. И когда те же слова повторились, а оторвавшаяся от земли тощая, узловатая рука взмахнула в ту сторону, где батальон вел последний бой, вспомнил старика, прибывшего в батальон вместе со своим внуком еще в обороне.