Всё или ничего (СИ) - "niki123"

Но Эдмунд сидел на полу своей каюты и почти любовно трогал кончиками пальцев лица, изображенные на чистых листах. Тут он подумал, что у него в голове накопилось столько картин, столько лиц, а он так легко может забыть все это. А листы ветшают быстро, и со временем края станут рваными, грифельные рисунки могут намокнуть, и тогда все эти родные лица останутся только в памяти. Которая тоже недолговечна. Время все искажает.

Омега торопливо вытащил краски, листы и кисточки. В кувшине под кроватью еще осталось немного воды, Эдмунд достал маленькую цветную керамическую плошку, которая каким-то чудом не разбилась, налил в нее воды и принялся рисовать. Сначала он перенес на минеральные краски все портреты семьи и изображения Даунхерста. Теперь вода была им почти не страшна, только растворитель. Он рисовал и рисовал, движения были лихорадочными как и мысли в голове. Не запечатленные на бумаге воспоминания представали перед глазами, теснились в сознании. Рука с кистью мелькала по бумаге как заведенная, будто Эдмунд боялся что-то забыть, упустить какую-то мелочь.

Он не слышал, как вошел Шало и окликнул его. Он не заметил, как день сменил утро, а потом на его место опустился вечер. Он рисовал, менял воду, выливая ее в окно, и снова рисовал. Шало сидел на кровати и смотрел на своего друга круглыми от удивления глазами, он никогда не видел его таким. По правде говоря, он никого таким не видел.

Когда Змей пришел, чтобы отвести их на ужин, Эдмунд все еще рисовал, хотя и спина и руки уже болели. Но он не мог остановиться. Альфа вопросительно посмотрел на Шало, тот кивнул и вышел.

Омега никогда не вел дневников, потому что не привык плакаться бумаге. Ему казалось это глупым и недостойным. Да и дневник мог найти Трэвис или отец. Тогда стало бы только хуже. Но они никогда не обращали внимания на рисунки, спрятанные в столе, заложенные в книгах. С помощью этих картин Эдмунд разговаривал, когда никто не хотел его слушать. Он изливал душу в красках.

Так он делал и сейчас. Бумага уже начала заканчиваться, а омега все продолжал рассказывать картинами и зарисовками всю историю, все дни путешествия, начиная от короля Дакара и заканчивая вчерашним вечером. Когда речь шла о пиратах, картины были мрачными, пугающими. У Эдмунда подрагивала рука, когда он рисовал лицо Чезаре, искаженное яростью. Тогда, на капитанском мостике.

Но потом силы иссякли. Эдмунд закрыл негнущимися пальцами краски и поднял голову, застонав от боли в затекшей спине. Та отозвалась жалобным хрустом, когда омега поднимался с колен. Только тут парень обнаружил, что сейчас уже вечер, в каюте сумрачно. Рисунки просто валялись на полу. Некоторые лежали рядом с Шало, как и книга, которую он, видимо, вытащил из сумки Эдмунда. Скорее всего, он спрашивал разрешения, но омега его не слышал. Эдмунд потянулся. Он подошел к кровати, Шало посапывал, завернувшись в большой плащ. Раскрытая книга лежала на животе.

Эдмунд стал поднимать рисунки с пола и складывать их в папку, те, которые еще не высохли, он оставил на полу. Есть захотелось неимоверно, Эдмунд вздохнул. Завтрак будет только утром. Жаль. И сна ни в одном глазу, хотя устал как собака.

Омега выглянул в коридор. Никого не было. Парень еще раз оглянулся, и вышел. Оказаться на палубе было настоящим наслаждением. Омега накинул капюшон, покрепче закутался в неимоверных размеров плащ. Холод почти не чувствовался. Только ветер заставлял слезиться глаза. Омега встал у стены, чтобы с капитанского мостика его не было видно. Мало ли…

На палубе почти никого не было. Здоровенный детина по имени Гигос полулежал на канатах, неся таким образом вахту. На самом верху длинной мачты виднелся вперед смотрящий. Капитана вроде видно не было. Эдмунд вышел из своего укрытия и подошел к бортику. Море было черным, шипело, но не пенилось. Ветер ударил в лицо и омега отошел назад.

- Смотрите-ка кто почтил нас своим присутствием, - протянул грубоватый голос над ухом.

Эдмунд аж подскочил. Перед ним стоял Зверь собственной персоной. Судя по подозрительно поблескивающим глазам и рукам, сцепленным за спиной, он был чем-то раздражен. Хотя, почему же чем-то? Кем-то.

- Простите. Мне было… плохо, - солгал Эдмунд.

Капитан фыркнул, давая понять, что не поверил омеге ни на секунду. Эдмунд хотел пройти мимо него и скрыться в каюте от греха подальше, но альфа ухватил его за плечи и развернул в обратную сторону.

- Нет. Раз уж вылез, постоишь со мной, - произнес он.

Не спрашивая Эдмунда, он крепко ухватил его за талию и повел к капитанскому мостику. У омеги душа ушла в пятки при мысли, что Чезаре собирается повторить относительно недавнюю экзекуцию. Они поднялись на мостик, Зверь согнал Змеиную рожу с места рулящего. Насколько понял Эдмунд, за штурвалом стояло всегда только пять человек. Чезаре, Змей, Гросман и еще два человека, имен которых он не знал.

Гросман был седеющим альфой лет шестидесяти. Но в картографии разбирался как никто другой, а в рукопашном бою не имел равных. Это омега понял по разговорам за столом. Гросман был не дурак пошутить и подраться, поэтому с ним предпочитали быть поосторожнее.

Змей ушел, окинув Эдмунда странным взглядом,капитан встал за штурвал. Омега в нерешительности мялся за его спиной. Через несколько минут мужчина бросил:

- Я сказал стоять рядом со мной, а не позади меня, - тон не предвещал ничего хорошего.

Эдмунд покорно встал рядом, стараясь не соприкасаться с главой головорезов даже одеждой. Зверь ухватил омегу за плечи и придвинул ближе, не отрывая взгляда от горизонта. Компас лежал рядом. Стрелка четко указывала на север. Капитан молчал, Эдмунд тоже молчал, искоса поглядывал на капитана. Он искренне не понимал, зачем этот альфа его сюда… позвал.

- Что ты рисовал? - внезапно спросил мужчина.

- Рисовал? - вздрогнул Эдмунд от такого прицельного вопроса. - Я не умею рисовать.

- Врать ты тоже не умеешь, - хмыкнул Чезаре. - Не заставляй меня повторять вопрос.

- Я все рисовал, - вздохнул Эдмунд - Все, что помню.

- Покажи, - потребовал капитан.

- Я никому это не показываю, - спокойно отозвался Эдмунд.

- Я не спросил, показываешь ли ты их кому-то. Я сказал показать их мне.

- Нет, - тихо сказал Эдмунд. Показать эти рисунки было равносильно тому, что рассказать все, о чем он думал и что чувствовал. Как душу открыть.

- А если я сам возьму?

- Сейчас не сможете, - набрался наглости омега, взглянув в глаза альфе, который уже не смотрел вдаль, а перевел взор на пленника, - вам нужно держать штурвал. И на палубе нет человека, которого вы могли бы поставить на ваше место.

- Как ты смел и предусмотрителен, - протянул альфа, - Гигос! - крикнул он, и матрос вскочил, - Вара позови.

Альфа исчез в недрах корабля, а Эдмунд сжал зубы, поняв свою ошибку.

- Сейчас придет человек, которому я доверю штурвал, - наслаждаясь реакцией Эдмунда, пояснил Зверь. - Потом мы пойдем к тебе в каюту… - он помолчал, смакуя момент и выражение лица омеги, - возьмем все твои произведения искусства. Пойдем ко мне. И будем долго их рассматривать. Понял?

- Да, - тихо ответил Эдмунд, опуская голову.

При мысли, что вот этот абсолютно чужой человек будет смотреть его работы, становилось гадко на душе. Он никому не показывал все свои работы. Нику только ограниченное количество, которое кузен развесил по всему замку. Еще пара висела в Валентайне у родителей Ричарда. И все. А теперь этот жестокий черствый мужчина будет рассматривать его картины с холодным любопытством, комментировать, усмехаться и издеваться. Слишком много всего личного они отображали.

Замена капитану пришла минут через десять. Он с интересом глянул на Эдмунда, когда они с капитаном спускались по лестнице, омега услышал тихий свист и прикрыл глаза от бешенства и полного отчаяния.

Они в считанные минуты дошли до каюты Эдмунда, тот хотел оставить альфу в коридоре, но Чезаре только усмехнулся и прошел в комнату. Эдмунд закусил губу, перевел взгляд на спящего Шало и прижал палец к губам, моля о тишине. Альфа выгнул бровь, но промолчал.