Искатель, 2014 № 07 - Юрий Кунов

Посохин слегка подтолкнул Жарких к выходу.

— До свидания! — услышали полицейские уже на веранде голос Анны.

Старший лейтенант развернулся, и хотел было ответить, но майор хлопнул его пониже спины.

— Давай топай!

Жарких сбежал по ступенькам во двор.

— Шеф, а может парня возьмем с собой и сразу за остальным барахлом смотаемся?

— Никуда оно за ночь не денется, если еще там.

— А если пацан сейчас туда побежит и вещдоки уничтожит?

— На хрен они ему сдались? Да и мать теперь его неделю от себя никуда не отпустит. Не дергайся.

Когда они сели в машину, Посохин достал из ниши на дверце металлический термос.

— Чай будешь, орел степной?

— Как говорится, и чай годится, коли жрать нечего! Я же сегодня весь день или за рулем, или на ногах. Даже перекусить времени не было. Так, в городе на ходу мороженое съел и все.

Посохин протянул старшему лейтенанту завернутый в фольгу сверток.

— Чего это? — с подозрением глянул на него Жарких.

— Бутерброт или сэндвич. Называй как хочешь.

— А с чем?

— Он еще спрашивает? С бужениной, кажется.

— Буженинку я люблю! — воскликнул Жарких, разворачивая сверток. — О, даже листик салата есть. И огурчик еще! Классная у вас жена, Павел Петрович. И фактура, и заботливая. Обзавидуешься.

— Можно подумать, что среди твоих подружек нет ни одной душевной и одновременно физически привлекательной барышни.

— Была бы — я женился бы уже.

— По-моему, ты к своим девчонкам несправедлив.

— Почему? Можем разобрать каждую персонально. Вот вы на кого посоветовали бы мне обратить особое внимание?

— Ну, если чисто утилитарно подходить, то, пожалуй, на Ирину.

— На какую? Петелько или Трепыхалину?

— Петелько. Вторую я не знаю.

— Да видели вы меня с ней! Сексапильная такая блондинка. Причем натуральная. Попка — обалдеть!

— Знаешь, вспомнил. Как только ты про попку обалденную упомянул, я сразу вспомнил. Ох уж эти мужики! — с сарказмом произнес Посохин и покачал головой. — Только одно у них на уме. Вы возле почты тогда стояли, да? На ней была шляпка из голубой соломки и белые джинсы.

— Точно!

— Нет, эта не пойдет.

— Почему?

— Ты же от девчонок в теле нос воротишь. А эта Ирина лет через шесть толстеть начнет и со временем превратится в Раю Квасову. Я имею в виду телосложение, а не характер. Хотя и такое не исключено. Ей сейчас, наверное, лет двадцать?

— Ирке? Двадцать один.

— Думаешь, я на счет ее будущих объемов ошибаюсь? Ты ее маму видел?

— Нет, а что?

Жарких перестал жевать и замер с открытым ртом, уставившись на Посохина.

— Обязательно посмотри. Если ее мама толстушка, то почти наверняка и дочку ждет та же участь. А если и папа с пузом, то девяносто девять процентов из ста, что ее разнесет и, самое позднее, годам к сорока борьба с лишним весом станет главной целью ее жизни.

— Можно развестись потом.

— Тогда и жениться незачем, если ты уже в уме развод держишь. Дело в тебе, Серега, а не в твоих подругах. Есть, есть среди них хорошие девчонки. Это я тебе как старший товарищ по полу говорю.

Глава 22

— Давненько вы у меня не были, — сказал Марков, усаживаясь в обитое кожей массивное кресло. Он всегда в нем располагался, когда в мастерскую наведывались гости.

— Почти месяц.

Рыбакова задорным мальчишеским движением поправила прическу на затылке.

— Что вы стоите? Садитесь, — сказал Марков, указывая на оранжевое кресло-мешок.

— Благодарю. А новые работы у вас есть?

— Конечно. Для этого и живем.

— Тогда усаживаться с вашего позволения пока не буду. Можно посмотреть?

— Сделайте одолжение.

Валентина Васильевна с интересом окинула взглядом просторное светлое помещение. На противоположной стене она заметила четыре любопытных этюда, которых в прошлое ее посещение мастерской там не было. Она подошла к ним поближе.

— Как вам наша Лигань полюбилась! Готовы ее писать снова и снова.

— Река, как человек, все время разная. В солнечный день и в дождь, в сумерки и на рассвете. Многое зависит и от настроения художника. Одно и то же место при равных условиях я могу увидеть сегодня не так, как вчера. Да что я вам, как школьнице, рассказываю! Вы же замечательно понимаете, а главное, чувствуете живопись. И не только живопись. — Марков подпер голову рукой и с хитрецой посмотрел на Рыбакову. — Сразу перестали меня навещать, как только поняли, что моя мама вас ко мне ревнует.

— Так уж и ревнует? Может, я ей просто не нравлюсь.

— В том то и дело, что нравитесь. Специально подгадали сегодня момент, когда ее дома не будет?

— Что правда, то правда. Не скрою, маэстро, я знаю, во сколько ваша мама отправляется в магазин за продуктами.

— У нас не так много времени до ее прихода. Если не хотите с ней встретиться признавайтесь сразу, с чем пожаловали. Наверняка повод серьезный.

— Да, повод есть. И серьезный. Ярослав, вы знаете, что утонула Раиса Квасова?

— Знаю. Мама мне рассказала. И что?

— Она сказала, что к вам приходил полицейский?

— Разумеется. В доме хозяин все-таки я, несмотря на патологическое мамино желание всеми руководить.

— В полиции знают, что Квасова публично обвиняла вас в педофилии. И у них к вам есть масса вопросов.

— Не удивительно. Вы не в курсе, что их больше интересует, моя педофилия или как я прикончил госпожу Квасову?

— Перестаньте! Майор Посохин попросил меня с вами поговорить. Тема очень деликатная и Павел Петрович не хочет, чтобы их интерес к вам в связи с данным делом вылез наружу.

— И он также не хочет подставляться, если все окажется бредом взбалмошной тетки и я подам иск в суд о защите чести и достоинства моей персоны.

— И поэтому тоже. Кстати, а почему вы не обратились в суд, когда Квасова бросила вам такие обвинения?

— Потому, что она несчастная женщина. При всей ее наглости. Сожалею, что мне приходится об этом говорить, но положение вынуждает. Она была в меня влюблена и, не встретив взаимности, в отместку вашего покорного слугу облила помоями. Какой может быть суд? Что вы на меня так смотрите?

— Я не поняла. Разве она не накинулась на вас после того, как мячик, которым вы с ребятней играли в волейбол, упал на посаженные ею цветы? Так ведь было? И причем здесь любовь?

— Это не бред сумасшедшего. — Марков сцепил перед собой пальцы в замок. — Я не собирался никому, кроме матери, об этом рассказывать, но, видно, придется. Одним словом, она мне себя предлагала.

— Прямым текстом?