Сравнительный анализ политических систем - Чарльз Эндрейн

Элитарные мобилизационные режимы проводили как капиталистическую, так и государственно–социалистическую экономическую политику. Так в «третьем рейхе» нацисты (Национал–социалистическая рабочая партия Германии) осуществляли программы, направленные, несмотря на антикапиталистическую риторику на парламентских выборах 1932 г., на сохранение капиталистической системы. В частности, с середины 1934 г. экономическая политика проводилась в интересах главным образом крупных промышленников и их военных союзников, а не рабочих или мелких предпринимателей. На практике национал–социализм означал скорее контроль со стороны правительства за деятельностью частных фирм, чем государственную собственность на капитал и перераспределительную политику социального обеспечения. И наоборот, в странах, где правила коммунистическая партия, термин «социалистический» означал широкое развитие государственной собственности, государственного планирования экономического развития и всестороннего социального обеспечения со стороны партийно–государственных органов. Коммунистическая партия стремилась мобилизовать массы на ускорение промышленного развития под руководством государства. Так, в частности, в СССР в 30–е годы капиталовложения, создание тяжелой и оборонной промышленности рассматривались как более важные задачи, чем производство продуктов питания и товаров народного потребления. Вместе с тем рабочие и городские жители выиграли от программ, направленных на расширение среднего образования и повышающих доступность здравоохранения. При всей политической элитарности в СССР в эпоху сталинизма были созданы условия для высокой социальной мобильности масс[81].

Популистские и элитистские мобилизационные системы

В течение XX в. делали попытки проводить социальные преобразования две мобилизационные системы: популистская и элити–стская. Для популистских систем характерен низкий уровень ролевой специализации. Пытаясь привить некоторые черты народных систем в дифференцированных обществах, популистские лидеры стремятся создать систему, при которой возможно максимальное равенство между людьми, и привлекают всех к участию в этом. При таком устройстве идеальным участником процесса принятия политических решений становится не профессионал, а простой гражданин — человек, способный исполнять разнообразные роли. Напротив, в элитистской мобилизационной системе решающую политическую роль играют лица, исполняющих специальные роли. К ним принадлежат бюрократы, профессионалы, технические специалисты, эксперты, менеджеры, плановики, армейские офицеры, сотрудники тайной полиции, кадровые партийные функционеры и руководители общественных организаций, связанных с авангардной партией — профсоюзов, крестьянских, молодежных и женских организаций и т.п.

Популистская и элитистская мобилизационные системы отличаются друг от друга структурой и стилем руководства. В идеологическом плане обе ставят на первое место коллективизм и соединение идеологических ценностей с материальными задачами, обретающими благодаря этому особое значение. В элитистском мобилизационном режиме идеологические отношения между лидерами и массами характеризуются большей политической иерархичностью. Согласно такой трактовке, авангардная партия или авангардное движение должны править, просвещать и наставлять массы, не обладающие политическим сознанием, которое необходимо для того, чтобы играть активную роль в принятии политических решений. Популистский тип характерен для более слабого государства с коллегиальным руководством. Элитистская мобилизационная система подразумевает мощное (централизованное, силовое, монистское, координированное) государство с харизматическим лидером. Он — верховный правитель, пророк, главный идеолог, военачальник и политический лидер. Партийные функционеры, государственные чиновники и технократы представляют собой довольно обезличенное руководство на нижних ступенях иерархической лестницы. Они придают основное значение не идеологической чистоте, а прагматизму и проводят большую политическую работу по сохранению системы, обеспечению экономического роста и оказанию социальных услуг индивидам.

Элитистский мобилизационный тип во многом напоминает модель тоталитарной системы. Изначально термин «тоталитаризм», предложенный в 1925 г. фашистским диктатором Бенито Муссолини и его советником Джованни Джентиле, имел положительное значение. Муссолини и Джентиле позитивно оценивали идеологию всепоглощающей «неистовой воли», которая воплощается в «lo stato totalitario» (тоталитарное государство). В 1930 г. немец Эрнст Юнгер связал тоталитаризм с нацистской стратегией тотальной мобилизации общества на вооруженную борьбу за восстановление господства немецкой нации. Однако во время второй мировой войны и после нее этот термин приобрел негативный смысл. Объединенные нации вели борьбу против тоталитаризма нацистской Германии. А после возникновения в Восточной Европе и Азии государств коммунистической диктатуры западные демократические лидеры стали противопоставлять собственные конституционные, плюралистские режимы коммунистическим тоталитарным диктатурам. Когда в конце 80–х–начале 90–х годов восточноевропейские коммунистические партийные государства распались, пришедшие к власти чиновники антикоммунистической ориентации обвиняли прежнюю коммунистическую элиту за причастность к системе, стремящейся к тотальному контролю над обществом. Даже М.С. Горбачев, ушедший с поста Президента СССР в декабре 1991 г., заявлял, что новая избирательная система, представительные законодательные органы, многопартийность, свобода вероисповедания, приватизация и рыночная экономика уничтожили тоталитарную систему[82]. По мнению Горбачева, его правление с 1985 по 1991 г. положило конец сталинистскому мобилизационному режиму, основанному на проводимой под руководством государства политике индустриализации, милитаризации, а также на конфликте с плюралистическими демократиями Запада.

По определению политиков Карла Дж. Фридриха, Збигнева К. Бжезинского и Раймона Арона, для тоталитарных диктатур характерны определенные культурные, структурные и поведенческие черты, отражающие господство партии–государства над обществом. В культурном аспекте — это тоталитарная идеология стремящаяся к радикальной реконструкции общества и трансформации поведения людей. В структурном — единая, возглавляемая профессионалами партия, монополизирующая проведение политики, устанавливая контроль над массами и правительственными чиновниками. Партия и силы безопасности широко применяют террор, в особенности идеологический, против инакомыслящих, объявляя их «врагами» режима. Партия–государство контролирует средства массовой информации: телевидение, радио, газеты, журналы и даже межличностный обмен информацией внутри малых групп. Кроме того, партия–государство держит под контролем всю экономическую деятельность. С поведенческой точки зрения — это руководство политическим процессом со стороны единоличного лидера. Поддерживая «культ личности», он организует массовое участие в политике своих сторонников, составляющих партию авангарда. Для того чтобы добиться эффективности руководства, тоталитарный диктатор полагается на разветвленную сеть специализированных организаций: господствующую политическую партию, органы пропаганды, идеологические институты и правительственные учреждения, руководимые экономистами–плановиками, технократами и менеджерами[83].

Несмотря на широкое использование понятия тоталитаризма, политические системы, даже жестко регламентированные, не всегда способны достичь свои цели. Эмпирические исследования нацистской Германии, фашистской Италии, Китайской Народной Республики и Советского Союза при Сталине показали, что партийно–государственный контроль над обществом имеет свои пределы. Ни один из этих режимов не добился установления «тотального господства» и «тотального террора», о котором говорила Ханна Арендт[84]. Хотя диктаторы делали все, чтобы изменить существующее положение в соответствии со своей идеологией, проведение политики вряд ли давало желательные результаты. Вместо этого на формирование политического курса на местном уровне влияли импровизация, практика принятия решений, исходя из ситуации, и бюрократические неувязки. Местные правители сопротивлялись спускаемым сверху идеологическим формулам. Попытки социализировать массы в рамках тоталитарной идеологии также потерпели неудачу. Хотя идеологическое внушение часто обеспечивало внешнее согласие, действительного согласия могло и не быть. Подспудно тлели антигосударственные настроения. Партийно–государственную бюрократию раздирали фракционные расколы, личное соперничество, идеологические разногласия, борьба за власть. Технократы противостояли идеологам. Семьи, этнические группы и даже частные предприниматели сохраняли некоторую независимость от центрального партийно–государственного контроля. Экономический обмен на теневом рынке служил противовесом государственной плановой экономике. Ни центральное правительство, ни авангардные партии не добились всеобщего контроля ни над средствами массовой информации, экономической деятельностью, ни над вооружением. Даже если харизматический лидер проводил определенный политический курс, он был не в состоянии контролировать все решения правительства. Диктатор вынужден был делить власть с другими чиновниками, особенно на местном уровне. Не удались и попытки превратить население в однородную массу «людей–винтиков». С развитием индустриализации система социальной стратификации усложнялась, а не упрощалась. Обнаружился конфликт интересов профессионалов, управленцев, бюрократов, рабочих, фермеров и работников торговли. В осуществлении контроля за этим сложным обществом харизматический лидер, его авангардная партия, бюрократическое государство и полиция столкнулись с трудностями[85].