ЕВАНГЕЛИЕ ОТ РАФАИЛА или ВСЁ ПУТЁМ - Рафаил Нудельман

Демагог. Великолепно, великолепно! Дамы, с позволения сказать, удалились не солоно хлебавши; Командор злятся-с, за версту видно, Ш.М. с улыбкой кретина на тупой морде преданными глазами пожирает Вождя, а толстыми губами пожирает ещё что-то из рюкзака - печенье, очевидно, НЗ... Отлично, надо шепнуть Начфину. А Главкульт, а Главкульт-то совсем осовел от собственной болтовни, умора! Так, Командор ведут нас в палаточный лагерь - что ж, посмотрим, посмотрим. Так я и знал - переться в такую гору... Ну-с, а тут что? М-да, малопривлекательное скопище, надо сказать. И выражаются довольно хамовито. Ну, ясно, Командор непременно хотят здесь ночевать - ещё бы, плебейскую закваску не вытравишь... Тянет нашего сиятельного Вождя в гущу масс, непреоборимо тянет... Хм, а не шепнуть ли дурню Ш.М., чтобы он под предлогом отсутствия рюкзака смотался к своим особам? Идея! Опять они разбегутся, как тараканы,- потеряются, искать будут, перегрызутся - прекрасно!..

Широкие Массы. Гад буду, башковитый Демагог наш! Я б сам не допёр, ей-бо! Уже хотел Командора просить, штоб нам к тем бабам ночевать подвалиться: мол, комары здесь, ё-моё и прочее, а там опять же законно можно молочко хлебануть и девок тоже - душевные тёлки, одна так и сохнет по Командору нашему, прямо хучь счас лягет, только Они мигнут... Ну, может ишо сладится, сбегаю к ним вроде за рюкзаком, гляну чё к чему. Всё едино, я их достигну, не я буду...

ЛЮБОВНОЕ ИССТУПЛЕНИЕ ВСЕХ ИССТУПЛЕНИЙ ЛУЧШЕ

(ПЛАТОН. ИЗБРАННЫЕ ДИАЛОГИ, с.235)

ЧУДЕСА В ФЕРАПОНТОВЕ

В самый момент, когда душа моя готовилась отлететь к Господу, в сей естественный для природы порядок событий соизволили вмешаться Командор. Видя, в какой хаос превращается летопись наша за кончиною Летописца, повелели Они душе моей вернуться в положенную ей телесную оболочку. По совершении же воскресенья Командор разрешили мне продолжать описание Их славного жития, заметив при сём, что крупные мазки лучше идут к Их скромной, но величественной персоне, нежели то дотошное бытописание, коим я допрежь увлекался.

Очнувшись по воскресении, узрели мы нас в виду простирающегося озера, очерченного мягкой линией холмов, среди которых один холм возвышался особо, и именно на оном устроен был Ферапонтов монастырь, заслонённый, впрочем купой деревьев. Позади нас шелестели сосны, среди них же - туристы, столь неуважительно встретившие наше появление. Широкие Массы исчез в направлении деревни, откуда более не возникал. Как выяснилось впоследствии, он провел прекрасные два часа в обществе вожделенной, но недоступной по обстоятельствам особы, приобретя помимо ломоты в чреслах лишь две бутылки молока. К чести его, однако, скажу, что оные бутылки с присовокуплением на всякий случай обеих особ не потребил сам, а повлек к Командору. Впрочем, быть может, потребление то просто было ему не под силу, в чём особой заслуги нет.

Разрозненные части наши встретились на полпути от деревни к турбазе, иными словами, на околице. Поглотив скромное подношение и обретя прежнюю высоту духа, Командор обозрели окрестность и, согласно путеводителю, обнаружили среди леса деревянную церковь, подтверждённую также личным опросом аборигенов. Мысленно проложив маршрут, Вождь повели небольшой, но сплочённый взаимным вожделением отряд в глубины чащи, ступая впереди подобно Сусанину, однако в отсутствии болот. В полном соответствии с замыслом Командора дорога вывела нас к церкви, оказавшейся, вопреки потребности, обшитой в тёс по всем параметрам, не считая разрушенных временем и властной рукой колхозного строительства. Обозрели доски и кладбище местного значения, изобилующее крестами резными, коваными и прочими. Вспять дефилировали в том же порядке, не считая возрастающего отчуждения между полов по причине обозначившегося отсутствия перспектив. Расстались на околице со взаимностью в расчёте на следующий день. Командор облегчённо вздохнули, утрачивая прежний суровый облик, и мягко, по-отечески, изложили Широким Массам оного последнего сходство с подрывным элементом в вопросах межполовых и межнациональных отношений. Ш.М. бил себя в грудь и разносил звуки покаяния в радиусе двух километров. Объяснив Ш.М. различие промеж особ ташкентского и московского происхождения, Вождь заключили яркую речь руководящим обобщением касательно места для всех вообще особ противоположного пола.

Шествуя в процессе описываемого вдоль озера в сторону ночлега, узрели внезапно идущих навстречу двух гомополых с девицей НН, облеченной в нечто неразличимое в сумерках. По причинам, психологически загадочным и парадоксальным, Ш.М., только что вожделевший М.А., внезапно совершил духовный поворот на 180° и принялся галантно растекаться около НН. Нагло присвоив себе ипостась Главкульта, Ш.М. с навьюченным на него рюкзаком и согбенный под тяжестью последнего влёкся тем не менее за НН, подобно мухе, прилипшей к клейкой бумаге. Командор же, палимый мстительным гневом на особ М.А. и М.Л., одобрительно взирали на действия Ш.М. Для создания максимального интима подчинённым Вождь даже пожертвовали собой, отвлекая на себя огонь спутников девицы, в каковом состоянии все мы дважды прошествовали туда и вспять, оказавшись в итоге на исходном месте. Где и расстались. Неведомо, о чём распинался Ш.М. перед НН, поскольку всё, совершавшееся промеж них, покрыто мраком неизвестности; надо, однако же, полагать, что до последнего у них не дошло, поскольку препятствовали дорожные обстоятельства и Командор наверняка бы заметили.

К вечеру, а точнее, к ночи, оказались мы на брегу озера, в небольшом уютном уступчике в лесу, где и раскинули спальники. Будучи предупреждены о возможности ос, приготовили холодное оружие, после чего отошли ко сну. Во втором часу ночи, однако, были пробуждены редкими ударами капель дождя по спальникам, каковые принялись сквозь сон накрывать плёнкой. Единственный результат состоял в немедленном прекращении дождя и появлении взамен девицы НН на обратном пути с одним из спутников. Суматошная эта девица, материализовавшаяся невзирая на время и обстоятельства, положительно поставила себе целью преследовать нас повсюду, В связи с этим мы мужественно игнорировали настырную; лишь по удалении её во мрак ночи вкупе с долговязым её фотографом, знатоком Севера, Командор кратко проронили: "Фотографировать повёл. О-натюрель," что было встречено пошлым гоготанием Ш.М. В душе его, однако, что-то грызло и уедало. Должно быть, и в нём проснулась поздняя страсть к фотографическому искусству.

Дальнейший отрезок ночи проходил без дождя, без материализации духов и прочего спиритизма, и завершился, как положено, рассветом. Омывшись в прозрачных струях безымянного озера и изобразив плавание в оных, прошли к монастырю, по дороге заглянув к московским особам в их деревянную хату. Вместо особ на столе нашли бутылку молока, кою Командор тут же и выжрали. Начфин со вздохом положил под опустошённую ёмкость оторванный с мясом двугривенный, Поэт воткнул в ту же ёмкость многозначительную ромашку. Опосля обрели особ в монастыре. Главкульт обаял экскурсоводшу и добился от неё многого, включая обещание подробной лекции по росписям. Будучи глуп, уплатил за лекцию вместо бряцания регалиями, чем тут же воспользовались толпы просочившихся бесплатно.