Любовный недуг - Анхелес Мастретта

– И вы пришли ко мне, чтобы рассказать об этом?

– Чтобы просить вас освободить ее и обещать, что я буду отвечать за нее с той минуты, когда вы мне ее вручите. Я готов засвидетельствовать это в нотариальном акте, – сказал Риваденейра торжественно, как император.

– В этом случае мне пришлось бы нарушить закон. Милагрос Вейтиа в тюрьме, потому что она – ходячая опасность.

– Вам незачем мне об этом говорить, я всегда это понимал. Но она – еще и роскошь, а роскошь, мы с вами об этом знаем, дорого стоит, – сказал Риваденейра.

– Насколько дорого?

– Все земли поместья Сан-Мигель. Три тысячи гектаров с рекой.

– Так дорого стоит эта доморощенная адвокатишка? – спросил губернатор высокомерно и с издевкой.

– Я не потерплю от вас оскорблений, – сказал Риваденейра. – Вот документы на право собственности. Я подпишу их, когда вы отдадите мне госпожу Вейтиа.

Не говоря ни слова, губернатор пробежал глазами все бумаги, страницу за страницей, с алчным видом человека, мысленно осматривающего один за другим все три тысячи гектаров неувядающей растительности. Затем громко рассмеялся и позвонил в звонок. Тут же появился секретарь, заискивающе кланяясь.

– Доставили ли госпожу Вейтиа? – спросил губернатор. – Наш друг Риваденейра предложил мне очень разумные доказательства ее абсолютной невиновности.

– Она уже здесь. Впустить ее? – спросил секретарь.

– Подождите, – попросил Риваденейра. – Сначала я подпишу бумаги, – сказал он, усилием воли сдерживая нетерпение в предвкушении встречи с ней и не желая открывать ей цену освобождения. Диего Саури, глядя, как он ставит свою подпись, спрашивал себя, какого бога он должен благодарить за счастье иметь его среди своих друзей. Никто еще не подписывал бумаг с такой непоколебимой уверенностью, что этот росчерк пера открывает врата рая.

– Должно быть, вы не в своем уме, – сказал губернатор, собрав бумаги и взглядом распорядившись, чтобы секретарь позвал Милагрос Вейтиа.

– Поверьте, мне это было очень приятно, – сказал Риваденейра.

– Лучше мы встретим ее снаружи, – посоветовал Диего Саури, подходя к Риваденейре. Но Милагрос уже вошла в двери и стояла напротив них, невозмутимая и гордая, как будто и не сидела в закрытой тюрьме.

– Что попросил у тебя этот мошенник? – спросила она Риваденейру.

– Перечень твоих достоинств, – сказал он, взяв ее под руку и направляясь к двери. Он боялся, что этот человек раскается в совершенной сделке. Отдать ему Милагрос? Он бы не смог это сделать, даже если бы ему дали подписать купчую на всю страну со всеми ее морями.

Неделю спустя во время венчания Соль Милагрос Вейтиа, посещавшая подобные церемонии, чтобы всласть там поболтать, пообещала поэту Риваденейре поехать с ним после выборов в романтическое путешествие.

– И тогда ты мне расскажешь, как ты сумел меня освободить, – прошептала она ему на ухо не допускающим возражений тоном, стоя рядом с ним во время службы.

– И тогда… – ответил ей Риваденейра, как будто молясь.

Поэт улыбнулся, храня свой секрет. Тем временем хор мальчиков пел «Аллилуйя» Генделя, а Соль под руку с мужем шла к выходу из церкви. Эмилия, стоя между тетушкой Милагрос и матерью, взглянула на свою подругу, похожую на куклу, и постаралась сосредоточиться на музыке.

– И мы так спокойно наблюдаем, как происходит катастрофа, – сказала ей тихонько Милагрос.

– А что мы можем сделать? Спасти ее от счастья? – спросила Эмилия. – Как внушить небу, что оно не голубое, а прозрачное?

– Девочка моя, ты мудреешь слишком быстро, – сказала Милагрос, целуя ее.

– Ты знаешь, красная дорожка от дверей ее дома тянется по всему парку, доходит до церкви и даже выходит в сад, где накрыты столы, – сообщила Эмилия. Затем, словно одно было связано с другим, она сказала довольно громко в тот момент, когда Соль проходила рядом с ними, бледная и нетерпеливая: – Я думаю, что Даниэль зря теряет время в этой борьбе за равенство и демократию.

– Может, ты и права, – ответила ей Милагрос, улыбнувшись молодоженам.

– Конечно же, я права. Разве ты не видишь? Если все это закрутилось оттого, что ущемлялись права бедных, с чего это кто-то захочет облагодетельствовать их?

– Потому, что у них не останется другого выхода.

– Как это у них не останется другого выхода? Тетя Милагрос, они ведь хозяева всего вокруг.

– Я знаю, жизнь моя, но так будет до поры до времени.

– Мой папа не устает повторять, что обязательно будет война.

– Хоть бы обошлось без нее. В любом случае не будем больше говорить об этом сегодня. Может, пойдем по красной дорожке поближе к молодым и к празднику?

– Не говори со мной как с дурочкой, не отвлекай меня от моего горя. Ты единственная никогда не старалась отвлечь меня, – сказала Эмилия громко, чтобы перекричать музыку, которая именно в этот момент замолчала.

Диего и Хосефа уже вышли из церкви вместе со всеми. Внутри оставались только они с Милагрос, Риваденейра, одуряющий запах тубероз и прямо за спиной Эмилии мужчина, который, услышав ее слова, повернул свое тело изящного животного, упакованное в безупречный сюртук, и сказал удивленным от своего открытия голосом:

– Я Антонио Савальса, и мне бы очень хотелось и дальше слушать ваш разговор.

XIII

Кто такой Антонио Савальса, помимо усердного слушателя чужих разговоров, семья узнала, не прошло и часа, потому что он был разговорчив и без компании. Он приехал в город всего четыре дня назад, но мечтал об этом уже очень давно. Он хотел жить здесь, бродить по городу вечерами, изучая все его укромные уголки. Он хотел, чтобы его полюбили и не считали чужаком в этих краях.

Он вышел из церкви, стараясь убедить Эмилию, что он вовсе не шпион, а просто пленник ее голоса. И когда они явились на свадебный банкет, кто угодно мог бы поклясться, что они друзья с детства. Антонио Савальса был племянником архиепископа, хотя общего у них было – только фамилия и наследство. Он пять лет изучал медицину в Париже и приехал в Пуэблу с намерением открыть свою первую небольшую клинику.

Только мать Соль увидела, как они с Эмилией танцуют вальс – словно после двухмесячных репетиций, – она поспешила к столику Саури, чтобы сообщить им подробную информацию о вновь прибывшем. Антонио Савальса был красавец и вдобавок один из ближайших потомков маркизы де Сельва Невада. Его отец недавно умер, оставив ему небольшое состояние, на которое молодой человек решил основать фонд помощи старикам. Его самолюбие диктовало ему необходимость самому зарабатывать себе на жизнь. Он стал врачом, получил диплом с отличием в Париже, был не согласен с доном Порфирио, любому желающему его слушать он говорил, что Церковь – устаревший институт, а еще он разорвал помолвку, которую архиепископ заключил от его имени с одной из наследниц клана де Ита.

– Наверняка ты считаешь его мошенником, тогда зачем ты его пригласила? – спросил Диего у матери Соль.

– Потому что меня попросил об этом его дядя, который очень хочет, чтобы он познакомился с добропорядочными людьми.

– А он уже попал в плохую компанию, – сказала Милагрос.

– Ты просто обожаешь позорить свою семью. Посмотри, мальчик просто в восторге от Эмилии.

– Да они ведь только что познакомились, – возмутилась Хосефа. – Не начинай опять со своими фантазиями.

– Но ты же видишь, к чему приводят мои фантазии. Соль счастлива, – сказала ее мать.

– Она просто не знает, что это такое, – сказала Милагрос. – Ты была столь любезна, чтобы объяснить ей, что должно произойти, или ее ждет самый большой в ее жизни сюрприз?

– Разумеется, я ей объяснила, как она должна вести себя в новой семье. Она умеет отдавать распоряжения, как королева, она элегантна и скромна, не говорит лишнего и не задает ненужных вопросов.

– И тебя не заботит, что она может быть несчастлива в постели? – спросила Милагрос, заставив побледнеть Хосефу.

– Это не в ее власти, это только во власти Бога, дорогая, – ответила мать Соль. – И чем меньше она будет думать об этом, тем лучше.

– Бедная девочка, – сказала Милагрос, доставая веер, словно он мог разогнать неловкость, повисшую в воздухе.

В эту самую минуту к ним подошли Эмилия и Антонио Савальса.

– Соль хочет поговорить с тобой перед отъездом, – сказала мать Соль. – Она решила не бросать букет, а отдать его тебе.

Эмилия оставила своего отца разговаривать с вновь прибывшим врачом, а сама пошла искать Соль, которая, утопая в нижних юбках, стояла посреди своей комнаты, героически сражаясь со шнурками корсажа, сжимавшего ее талию и придававшего ее телу сходство с манекеном, прямым и негнущимся.

– Твоя тетя Милагрос права, это совершенно гнусная одежда, – заявила она с улыбкой, увидев подругу. – Моя мать говорит, что замужество – это не самая неблагодарная вещь, но есть моменты, когда лучше закрыть глаза и молиться Деве Марии. Что она имела в виду? – спросила она со слезами на глазах.