Книжный мотылек. Гордость (СИ) - Смайлер Ольга "Улыбающаяся"

Смерть Фантины, избавившая меня от чувства неловкости, вышла у актеров на редкость жизнерадостной. Ария же маленькой Козетты о «Замке в облаках», исполненная настоящей, удивительно трогательной девочкой, почти примирила меня с происходящим, и я снова перенесла свое внимание на сцену. Но когда вместо семнадцатилетней юной, влюбленной девушки Эпонин появилась хорошо ухоженная и знающая себе цену дама «интересного возраста», я не выдержала, и склонилась к тетушкиному уху.

— Тетя Гасси, скажите, а актрис на главные роли выбирают по голосу или по размеру бюста? — Я понимала, что брюзжу, но ничего не могла с собой поделать.

— Думаю, что по обоим параметрам. — Тетушка даже бровью не повела в ответ на мою шпильку. — Кстати, помнишь, мы говорили за завтраком об одной из исполнительниц? Это как раз она. Думаю, что теперь ты можешь понять, что никакое требование в данном случае не может быть чрезмерным?

Я тихонько вздохнула, и решила ограничиться прослушиванием столь необычной трактовки любимого мюзикла — от происходящего на сцене я испытывала странную смесь стыда, изумления и азарта. Увы, начав разглядывать вместо сцены зрительный зал, я с удивлением обнаружила, что на сцену смотрят очень немногие. Остальные же, также, как и я, скользили взглядами по зрительному залу, переговаривались друг с другом, а одна из лож оказалась задернута бархатным занавесом.

— Милочка, не стоит смотреть туда так пристально. — Тетушка отвлекла мое внимание на себя. — Обитатели этой ложи как раз хотели этого избежать.

— О! — Я почувствовала, как одновременно с пониманием, ЧТО именно творится за занавесом, ко мне пришел жаркий румянец.

Тетушка неодобрительно покачала головой, а баронесса поджала губы, и сердито качнула веером.

— Ужасный mauvais ton! Ах, эта нынешняя молодежь!

— По бабушкиному мнению, молодежь — это все, кому не исполнилось еще пятидесяти, — негромко прокомментировал Рауль, подавшись ко мне и чуть склонившись над плечом, так что я почувствовала тепло его дыхания на своем плече.

По всем канонам любовного романа мне полагалось взволноваться, покрыться мурашками и затрепетать, но со мной явно что-то было не так. Тихий голос Рауля и это маленькое бытовое происшествие внезапно помогли мне успокоиться и взять себя в руки и без особых потрясений дождаться антракта.

Выйти из ложи на время антракта не захотел никто из нашей компании. Вернее, Рауль, как рыцарь без страха и упрека, предложил заказать нам из буфета все, что нам будет угодно, но ни я, ни тетушка с баронессой его предложением не воспользовались. Я надеялась если не отмолчаться, предоставив дамам наслаждаться общением, то поддерживать легкий разговор «ни о чем» в тесной, почти семейной компании.

Визит Пестеля стал неожиданностью. Он появился во всем блеске своего мундира, приведя с собой двух друзей — то ли в качестве поддержки, то ли в качестве свиты. Друзья Пестеля, казалось бы, похожие друг на друга — тот же возраст, волосы с сединой, щегольские бакенбарды, парадные мундиры — отличались, как небо и земля. Подполковник Ян Якобс, представленный Пестелем, взглянул на меня с теплотой, сказал не слишком изящный, зато искренний комплимент и, отпустив мою руку, будто растворился в тени своих друзей. Зато генерал-интендант Вольдемар фон Казар оставил после себя самое тягостное впечатление. Взгляд у него был неприятный, оценивающий, и по всему было понятно, что увиденное ему не слишком нравится.

Казалось, что будь у него возможность — он заставил бы меня встать, ощупал бы суставы и попросил показать зубы, оценивая мои стати с дотошностью, с которой он, презрев всю систему аукционов и тендеров, выбирал две недели назад у военных поставщиков сукно для пошива парадных мундиров младшим офицерам, методично сбивая цену. Об этом он, не переставая, и бубнил своим глухим, чуть монотонным голосом, видимо полагая, что ничего нет интереснее, чем история заключения этого воистину эпохального (по мнению рассказчика), контракта. На щеках Рауля проступили желваки, баронесса со скучающим видом обмахивалась веером, тетушка смотрела на фон Казара с ироничной полуулыбкой, а Пестель был сконфужен.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Визит вышел весьма скомканным — при первой же возможности полковник ретировался из нашей ложи, почти насильно уведя генерал-интенданта с собой.

— Какие милые… люди, — вздохнула тетушка.

— Не могу не согласится, — поддержала её баронесса Фике.

А я подумала, что так дозированно подпустить в интонации яду — мне еще учится и учится.

Ко второму акту я то ли сумела приспособиться, то ли у меня просто не осталось сил на новые волнения, но оперу я дослушала до конца с удовольствием. Когда стихли аплодисменты, а несколько экзальтированных поклонников достаточно ярко выразили свое восхищение актрисами, зрительный зал пришел в движение. Отодвигались стулья, шелестели платья, обсуждались костюмы и декорации, ценители спорили о кажущихся им такими важными нюансах, которые были не заметны простым зрителям. Мы влились в людской поток: впереди мы с Раулем, за нами следом, прикрывая наше отступление — тетушка Агата и баронесса. И снова я почувствовала себя беззащитной — шепот, который следовал за мной, взгляды, ставшие недружелюбней, откровенней, оценивающей. Думаю, что виной этому был Рауль, которого чужие взгляды, казалось, не волновали вовсе.

Засмотревшись на Рауля, я забылась и сделала именно то, чего боялась все свое недолгое пребывание на Мейфере — наступила себе на подол. Удержаться удалось только от испуганного вскрика, но не от падения. Меня спас Рауль, который подхватил на лету и помог снова встать на ноги с таким невозмутимым выражением лица, как будто он ежедневно ловит падающих девушек. Заминка была секундной, и я, немного успокоившись, решила, что никто ничего не заметил, а если и заметил, то, как воспитанный человек, решил не показывать виду. Я ошиблась, и поняла это практически сразу, когда в спину мне полетел шепоток — такой, знаете, особой категории, когда говорящие делают все, чтобы их как бы приватный разговор достиг нужных ушей.

— Видите, душечка, на какие только хитрости не идут некоторые девицы, чтобы обратить на себя внимание выгодного жениха? — Девичий голос был полон осуждения.

Я вздрогнула, бросила быстрый взгляд на своего спутника, пытаясь сопоставить привычный образ Рауля и его статус «выгодного жениха» и постаралась отодвинуться подальше. Рауль, заметив мой маневр, пождал губы и вернул прежнюю, но, естественно, безукоризненно соответствующую приличиям, дистанцию.

— Душечка, мне кажется, мы должны быть снисходительны к девушке — ведь она до сих пор не бывала в свете. Возможно, это какая-либо из его «дальних родственниц», и мистер Файн, со свойственной ему чуткостью, занялся благотворительностью? — Второй голос был полон фальшивого сочувствия, показного настолько, что от ненатуральности сводило зубы. — Кто еще, кроме мистера Файна, с его безотказностью, которой многие пользуются, взялся бы выводить эту… особу в свет?

Я снова покосилась на своего спутника — термин «безотказность» не вязался с моим представлением о нем еще больше, чем «выгодный жених». Рауль, заметив мой взгляд, вопросительно поднял бровь — мне оставалось лишь слегка пожать плечами и отвернуться.

— Вы посмотрите, душечка, — продолжала первая, — она же совершенно не умеет себя держать. Ходят слухи, что она вообще… с Изначальной.

— С Изначальной?! — Ахнула вторая. — Быть не может! Впрочем, это многое объясняет. Бедный, бедный мистер Файн.

Мне безумно хотелось повернуться к сплетницам и сказать им что-нибудь резкое и ужасно обидное, но, как обычно и бывает, прямо здесь и сейчас я не могла придумать достойного ответа. Нет, через пару часов я, несомненно, придумала бы изящную колкость, но пока я могла лишь старательно делать вид, что ничего не происходит, и ядовитые замечания не достигают своей цели. Внутри же я кипела — и от невозможности достойно ответить, и от нелепости ситуации, и от глупых обвинений. Вы только подумайте — мне нужен Рауль, да еще и в качестве жениха? Какая фантастическая чушь! А предположение о том, что я сознательно использую какие-то уловки, чтобы обратить его внимание, вызвало у меня настоящее бешенство — более всего мне хотелось, чтобы наши с мистером Файном дорожки после той, памятной свадьбы больше никогда не пересекались. А уж после пассажа про Изначальную у меня просто не осталось приличных слов — как-будто только рождение на Мейфере гарантировало наличие у человека ума, красоты, и других важных качеств, которыми ну никак не могли обладать иномирцы.