Феликс Дзержинский. Вся правда о первом чекисте - Сергей Кредов

В доме отчего-то толкутся до полусотни вооруженных матросов. Они могут Романовых среди ночи разбудить, куда-то потащить, осыпая оскорблениями. На лужайке под их окнами постоянно стоит грузовик с солдатами. Дело близится к развязке, чувствует князь. Романовы во власти Севастопольского совета. А тот состоит из вольных людей непонятной политической ориентации – причислим их тоже к анархо-коммунистам. Свои права на кровопийц Романовых предъявляет также Ялтинский совет, ничем не лучше.

Тем временем до Крыма доходят известия об октябрьском перевороте. Пленники ждут появления комиссара от большевиков. И тот пожаловал со словами: «Я получил приказ Советского правительства взять в свои руки управление всем этим районом».

Новый комиссар – матрос двухметрового роста, увешанный оружием. Гигант по фамилии Задорожный сообщает Александру Михайловичу последние революционные новости:

– Севастопольский совет велел мне защищать вас до получения особого приказа от товарища Ленина. А ялтинские товарищи настаивают на вашем немедленном расстреле. Они попробуют захватить вас силой.

Всем Романовым, проживающим в Крыму, предложили собраться в одном из их поместий – Дюльбере, окруженном стенами, где легче обороняться от ялтинцев. Мера предосторожности оказалась своевременной. Каждую вторую неделю Александр Михайлович наблюдает такую картину. У стен Дюльбера останавливаются подводы, нагруженные солдатами и пулеметами. Прибывшие вызывают главного охранника. Пленники слышат:

– Задорожный! Ялтинский совет предъявляет свои права на Романовых, которых ваш совет держит за собою незаконно.

– К черту Ялтинский совет! Убирайтесь, а не то дам отведать севастопольского свинцу!

– Сколько вам заплатили эти аристократишки, товарищ Задорожный?

– Достаточно, чтобы хватило на ваши похороны.

Задорожный объясняет Александру Михайловичу, что власть в Ялте захватили налетчики, называющие себя коммунистами.

И вдруг в Дюльбер приезжает немецкий генерал. Романовы, не имевшие связи с внешним миром, узнают, что немцы после заключения мира в Брест-Литовске заняли Ялту. Кайзер распорядился взять своих дальних родственников под защиту. Романовы, посоветовавшись, просят оставить их под охраной… революционных матросов! Немецкий генерал думает, что он ослышался. Нет, именно так. Александр Михайлович дает расписку, что это их собственное решение.

Посланец кайзера удаляется, бормоча что-то о «фантастических русских».

Вскоре Крым занимают союзники. Романовых вывозят из России англичане в марте 1919-го. Среди спасшихся, помимо Александра Михайловича и его супруги, – императрица-мать Мария Федоровна, дядя последнего царя Николай Николаевич (станет в эмиграции главой дома Романовых), князь Феликс Юсупов (убийца Распутина)… Получилось, что их уберег от расправы большевик Задорожный. Он так и не получил из Москвы приказа расстрелять пленников.

Встречались в Гражданскую войну островки человечности. Осенью 1917-го в Севастополе матросы сводили счеты с офицерами – больше ста жертв. А в Феодосии спокойно. Городской Совет возглавил большевик Кристи (в 1930-е – директор Третьяковской галереи в Москве). Отряды самообороны Феодосии в город севастопольцев не пустили, сказав: со своими буржуями мы сами разберемся.

О дальнейшей судьбе Задорожного едва ли можно что-то узнать. Скорее всего, погиб в Гражданскую. О таких, как он, Максимилиан Волошин написал стихотворение «Большевик». Оно посвящено памяти Михаила Барсова, первого советского коменданта Феодосии, расстрелянного белыми в марте 1919-го.

Зверем зверь.С кручёнкой во рту.За поясом два пистолета.Был председателем Совета,А раньше – грузчиком в порту.Когда матросы предлагалиУстроить к завтрашнему днюБуржуев общую резнюИ в город пушки направляли, —Всем обращавшимся к немуОн объявлял спокойно волю:«Буржуй здесь мой, и никомуЧужим их резать не позволю».Гроза прошла на этот раз:В нем было чувство человечье —Как стадо он буржуев пас:Хранил, но стриг руно овечье.Когда же вражеская ратьСдавила юг в германских кольцах,Он убежал. Потом опятьВернулся в Крым при добровольцах.Был арестован. Целый годСидел в тюрьме без обвиненьяИ наскоро «внесен в расход»За два часа до отступленья.

Произвол без власти

Ситуация в деревне понятна.

В Москве в апреле-мае 1918-го от «центров» и «союзов» по спасению России рябит в глазах. Савинков сколачивает военно-террористическую организацию. Составляют заговоры офицеры, которые особенно остро воспринимают позор Брестского мира. Эсеры продолжают ставить на битую карту Учредительного собрания. Кадеты давно, еще со времен корниловского мятежа, поддерживают идею белой военной диктатуры; они налаживают связи с добровольческим движением. Все пытаются урвать денег у иностранцев, при этом обвиняют большевиков в том, что они продались кайзеру. Вся эта россыпь антибольшевистских сил действует почти свободно, не опасаясь слабой еще ВЧК.

Огромная масса левых революционеров мечтает любой ценой сорвать Брестский мир. Их не останавливает, что немцы в таком случае гарантированно возьмут Петроград, а вполне возможно, и Москву. Зато – мировой пожар! Для них большевики – предатели идеи мировой революции, «лакействующие перед Мирбахом», немецким послом.

К исходу весны оформляются две основные заговорщицкие организации: Союз возрождения и Национальный центр (название утвердится чуть позже, поначалу – Правый центр). Первый работает на «контрреволюцию», наступающую с востока, второй – с юга. Наиболее сильную в военном отношении организацию создает Савинков. Его Союз защиты Родины и свободы, имеющий ячейки также в Ярославле, Казани, Муроме, насчитывает не менее трех тысяч человек, в основном офицеров. Силы же сторонников правительства Ленина в Москве террорист оценивает в 600 человек. Опытный организатор и конспиратор, политик без «интеллигентских предрассудков» (что особенно нравится части интеллигенции), он мог бы стать объединяющей фигурой для всех заговорщиков. Однако авантюриста Савинкова на дух не воспринимают белые генералы и большинство партийных лидеров. Некому возглавить «контрреволюцию». А какой момент!

Деятель Союза возрождения Мельгунов оценивает положение дел в Республике весной 1918-го: произвола много, власти в центре почти нет. И далее, не без сгущения красок:

– Красная гвардия совершенно разложилась. Банды солдат и матросов в значительной степени распылились. Реально защищать Совнарком могут латыши, наемные китайцы да интернациональные группы из военнопленных. Сами большевики в узком кругу признают, что держатся на волоске.

На руку правительству Ленина полный разброд антибольшевистских сил. «Союзы» и «центры» не способны договориться. Одни остаются под влиянием социалистов, другие, излечившись от иллюзий Февраля, уповают на военную диктатуру. Одни клонятся к немцам, другие к англичанам и французам. И западные дипломаты (а как выступать, с ними не согласовав?) еще не определились, на какую силу поставить. Для немцев большевики предпочтительнее, поскольку не хотят воевать, не мешают грабить Украину. Политику англичан и французов в России определяет нужда открыть в Поволжье фронт против немцев. Какой «союз» или «центр» сможет это обеспечить? Пока не видно. Или попробовать все-таки договориться с Лениным? Военные миссии союзников в Москве финансируют всех понемногу, а кое-кого и помногу: Союз возрождения, Национальный центр, эсеров, Савинкова, представителей Добрармии. Суммы вспомоществований порой исчисляются миллионами рублей – еще деньги тогда.

Работа подпольщиков не сказать чтобы слишком опасная. Вновь слово Мельгунову:

«Для столицы не наступила еще пора террора, который развивался на местах. Сыск был очень плохо поставлен. Наша военная комиссия собиралась почти открыто. Приходили люди, подчас мало знакомые, и ни одного провала. Выехать из Москвы с фальшивым паспортом не представляло никакого затруднения. И особенно легко – на юг через территорию немцев, пользуясь украинскими паспортами, которые доставать было нетрудно. Сама ЧК имела примитивный характер. Хорошо помню, при аресте Сыроечковского сношения с волей были чрезвычайно просты. Мы могли открыто объявить об этом аресте на митинге в университете.

Еще в апреле на улицах Москвы можно было увидеть спокойно прогуливающегося Савинкова в черном френче и желтых сапогах. „Не боитесь, Борис Викторович?“ – „Что вы, любой большевистский чекист, увидев меня, постарается скрыться“, – отвечал. Отважен до сумасбродства».

Дзержинский в эти предгрозовые дни занят обычной работой. Он все еще в большей степени революционный романтик, нежели «карающий меч революции». Феликс Эдмундович озабочен возможным превышением полномочий со стороны чекистов – составляет проект инструкции о производстве обысков и арестов: