Религия на Кубе. Философско-религиоведческий анализ - Антон Данненберг

Эти факты говорят об очевидном расколе в рядах кубинских католиков в середине XX века. Католический клир не был единым. Если верхушка в лице епископата и лидеров католических организаций стояла на позициях защиты существующего режима, то низшее духовенство, рядовые священники, а также члены религиозных объединений не считали для себя возможным мириться с растущим социальным неравенством на Острове, зависимостью его от США, репрессивными методами управления.

Отношение Католической церкви к режиму Ф. Кастро в постреволюционный период следует четко разделять на два этапа: до обращения революционного правительства к коммунистической идеологии и после. При этом важно отметить, что сразу после Революции Ф. Кастро стоял на национал-буржуазных позициях, а его взгляды вполне сочетались с христианской доктриной. Как отмечает С. Педраза, изначально Ф. Кастро сам определял произошедшую революцию как гуманистическую, о чем он, в частности, говорил во время своего визита в США в апреле 1959 года[319]. 17 декабря того же года Ф. Кастро в телевизионной программе «Ante la Prensa» еще раз высказался в том духе, что революция и религия никак не должны мешать и противоречить друг другу: «Мы понимаем, что наша Революция ни в коей мере не направлена против религиозных чувств… поэтому у нас нет никаких намерений касаться религиозных чувств населения»[320].

Достаточно спорной выглядит ситуация, касающаяся отношения самого Ф. Кастро к католицизму. Известно, что сам он являлся выпускником колледжа иезуитов «Вифлеем», а его наставником был иезуит отец Лоренто.

Как уже отмечалось, к моменту победы революции на Кубе Ф. Кастро отнюдь не был явным противником Католической церкви. Более того, у него были все причины относиться к ней с некоторой долей симпатии. Известно, что после неудачной операции партизанских сил во время штурма казармы Монкада, в результате которой Кастро был арестован и подвергнут суду, именно Католическая церковь в лице архиепископа Сантьяго Энрике Переса Серантеса выступила в его защиту. Как отмечает испанский исследователь Н. И. Уриа, именно благодаря заступничеству Серантеса Кастро получил столь мягкое наказание[321].

Сразу после победы Кастро заявил, что именно Католическая церковь является одним из гарантов свободы, а самого Серантеса он приглашал выступить вместе с ним в ночь с первое на второе января в Сантьяго-де-Куба, где он произнес свою первую речь.

Некоторые католики принимали и активное участие в самом революционном движении. Этот факт отмечался самим Кастро, который заявлял, что «Католическая церковь внесла свой решительный вклад в дело победы»[322]. В то же время, как отмечает

А.П. Фернандес, и сама Церковь в первый период после победы «приветствовала ее как ожидаемый конец неопределенности, вооруженного противостояния и в целом страдания народа» [323]. Тем не менее ряд авторов полагают, что отношения между Церковью и новой властью с самого начала носили противоречивый характер. Так, как отмечает Д. Ковалевски, «государственноцерковные отношения на раннем этапе в постреволюционной Кубе лучше всего обозначить как взаимно неприязненные»[324].

Сразу после установления нового режима, Церковь начала социальные программы по помощи населению. Так, 22 февраля 1959 начался сбор пожертвований для наиболее пострадавших в войне с Батистой регионов. Это происходило в пяти приходах в Пинар дель Рио, в сорока приходах в Гаване и в ряде других мест[325].

В целом до весны 1959 года можно говорить о том, что Церковь благосклонно, хотя и не без некоторого беспокойства, воспринимала происходящие на Кубе перемены. Как отмечает М. де Пас Санчес, к 1 января 1959 года кубинские католики были полностью готовы принять новую власть. Они восприняли победу Ф. Кастро восторженно и с надеждой, а в церквях по всему острову исполнялся известный католический гимн «Те Deum»[326]. На конференции, посвященной пятидесятилетию Первого Католического Конгресса архиепископ О. Маркес также подчеркивал, что несмотря на некоторые разногласия, «тем не менее можно говорить о том, что подавляющее большинство кубинских епископов поддержали триумф Революции»[327].

Следует иметь в виду и тот факт, что государственные перевороты для стран Латинской Америки не были чем-то сверхъестественным. Приход очередного человека на высший государственный пост отнюдь не означал глобальных изменений, тем более что изначально Ф. Кастро не давал поводов для мыслей о возможном повороте в сторону Советского Союза. На Кубе произошла очередная буржуазная революция, а сам Ф. Кастро был ярким представителем именно этого класса, хотя при этом и национально ориентированным.

Более того, после окончания Второй мировой войны советско-кубинские отношения резко ухудшились. Причиной этому стало вступление Кубы в холодную войну на стороне западного блока во главе с США. В результате 2 апреля 1952 года Советский Союз заявил о разрыве дипломатических отношений с Кубой. Миссия СССР в Гаване в вербальной ноте, направленной Государственному министерству Кубы сообщила, что «ввиду того что правительство Кубы отказало в разрешении 21 марта текущего года въезда на Кубу дипкурьеров Советского Союза и тем самым лишило Миссию СССР нормальной дипломатической связи с правительством СССР, в нарушение общепризнанных дипломатических норм советское правительство отзывает Временного Поверенного в делах и приостанавливает отношения с правительством Кубы»[328].

Кубинская революция проходила под ярко выраженными антиимпериалистическими и антиамериканскими лозунгами, но не под коммунистическими. США не сразу разорвали отношения с режимом Кастро, и дипломатические отношения между Кубой и США сохранялись до января 1961 года. Соединенные Штаты первоначально пытались уладить ситуацию дипломатическим путем, надеясь поставить новый кубинский режим под свой контроль. Советское же руководство со своей стороны также не спешило поддерживать Фиделя Кастро, а в первый год после революции, по мнению американского исследователя

В. Дункана, вообще во многом дистанцировалось от него, контактируя с кубинскими коммунистами[329]. Другой американский исследователь, X. Дюбаи, отмечал, практически сразу же после революции на Кубе, что, когда повстанцы пришли к власти, «Кастро отрицал, что имел какие-либо контакты с коммунистами, какие-либо связи с ними или какие-либо идеи по адаптации советской модели для Кубы»[330]. В том же ключе ситуацию оценивал и мексиканский историк Б. Торрес Рамирез, отмечавший, что в течение первых месяцев после революции Советский Союз воспринимал кубинскую революцию как «нечто периферийное в своих интересах… и ни о какой поддержке со стороны советского правительства не могло идти и речи»[331].

Первым тревожным звонком для буржуазии Острова и для Церкви стал Закон об аграрной реформе от 17 мая 1959 года. По мнению отечественных исследователей В. А. Бородаева и Н. С. Леонова, именно его следует считать точкой отсчета открытого американо-кубинского конфликта[332]. С ними согласен и британский исследователь С. Бэлфор[333], считающий, что закон хотя и носил умеренный характер, но нанес существенный удар по американским интересам на Острове.

Закон об аграрной реформе вновь, как и в период предшествующий революции, поставил Церковь в сложное положение. С одной стороны Закон вполне сопрягался с положениями Социальной доктрины Католической церкви, но с другой Церковь стояла на защите права частной собственности. Тем более что и сама она была собственником.

31 мая 1959 года помощник епископа Гаваны Эвелио Диас пишет циркулярное письмо «Католическая церковь и новая Куба», в котором подтверждает, что Закон об аграрной реформе в своих фундаментальных основах согласуется с церковными представлениями о принципах социальной справедливости: «Аграрная реформа в своих справедливых намерениях и с учетом необходимости для нашей Родины принципиально согласуется с представлениями Церкви о принципах социальной справедливости. Ее реализация обязывает сознание каждого христианина, который как таковой, забывая о своих эгоистических личных интересах, должен способствовать ей в “интересах всеобщего благополучия” как хороший кубинец и самый лучший христианин»[334].

Надежда Церкви на дальнейшее смягчение преобразований была вызвана все еще не определившимся до конца курсом революционного правительства. Очевидно, церковные иерархи сохраняли уверенность, что режим Кастро примет национально ориентированный характер, но без крайне левого уклона.

5 июля 1959 года в журнале «Богемия» появилась статья епископа Матанзаса Альберто Мартина Вильяверде «Кубинская аграрная реформа и Католическая церковь», в которой он, в частности, отмечал, что национализация не должна лишить крестьян земли, в результате чего они окажутся в зависимости от государства: «Мы ждем, что, наоборот, охраняющий государственный контроль собственности, который фиксируется в настоящее время в Законе и который многим кажется необходимым в начальном этапе аграрной реформы, со временем будет смягчаться, выполняя обучающую и помогающую крестьянам функцию по наиболее правильному использованию ими своей собственности» [335].