Знак Бесконечности - Райдо Витич

–– Бис! –– Лойкэ снисходительно улыбнулся.

–– Остальных уже нет, но этот и есть –– последний. И умереть он должен сам, –– предположил мужчина и по тому, как хищно сверкнули глаза божка, понял, что попал в цель. ––– Естественно, вы ведь не можете убивать своих, иначе…

Нет, он не знал ответа, но очень хотел знать, а вот блефовать умел мастерски. Локки повелся, как мальчишка, и к радости Вайсберга закончил фразу за него:

–– Вам не откажешь в уме и прозорливости… Иначе человечки останутся без богов.

–– А вам бы не хотелось.

–– Естественно.

–– Естественно, –– кивнул Артур Львович с пониманием: занятная получилась встреча. –– А как же конец света?

–– Будет. И мы будем, и кое-кто из вас останется. Все по стандартному сюжету, но позже. Вот этого и жаль.

–– Ясно. Хотелось бы вернуть былую славу прямо сейчас и навсегда. Должны же вы с кем-то играть, за счет кого-то жить?

–– Конечно. В старые, добрые времена от этой раны во лбу через минуту не осталось бы и следа, а теперь, –– бог вздохнул и с обидой посмотрел на человека. –– Придется дней десять сверкать отверстием. Какое хамство!

–– Да уж, –– Вайсберг вынул свое тело из кресла и, кивнув Локки, направился к двери. –– Желаю выздоравливать.

–– И вам не хворать, Александр Владимирович.

Зря он это сказал. Последний ‘пазл’ встал на место. Вайсберг тщательно спрятал догадку от проказливого божка и шагнул за порог.

Г Л А В А 1 4

Макса грызла тоска, как гиена тушку зебры.

–– Ох, ты, боженька! Что ж это делается?! Такая молодая, красивая! Ой, да за что же?! Ироды! Да как же можно-то? Ведь и не видела ничего, Господи! Ни деток, ни родных, всеми кинутая… –– завывала мать, попивая корвалол и начисто забыв, что совсем недавно Саша была для нее хуже ворога.

Эти стенания еще больше усугубляли состояние Максима. Ему хотелось рявкнуть на женщину: ‘Замолчи!’ Но не было сил. Он сидел на кухне, хмуро разглядывая свои тапочки, а мать крутилась вокруг, переходя от завывания к увещеваниям и обратно, не оставляла его не на минуту.

–– Вот ведь сиротиночка! Мать-то мачехой оказалась. –– Все девочки хлопотали, подруженьки Сашенькины. Помочь бы надо, соседи все ж, не по-человечьи в горе отворачиваться. Я с Марией Семеновной говорила, деньги на венок собираем, от соседей. Да на поминки, как-нибудь…Ты как, Максимушка? Почернел вон весь…Ну, что ж ты сердце-то мне рвешь?!

Максим даже не шевелился: перед глазами носки тапок с бордовым рисунком, а в голове мысль –– там, за стеной стоит гроб. И в нем Саша…Костика посадили, а ее –– положили.

Вайсберг нерешительно застыл во дворе дома –– скоро вынос тела. Две машины, народа немного, в основном молодые: однокурсники Саши, коллеги, знакомые. Артур качнулся и двинулся в подъезд. В квартире, как и положено –– тихо, только скорбный шепот старух в углу на диване, да приглушенные всхлипы –– на кухне. Блондинка плачет. Подруга. А вот еще одна –– большеглазая женщина нервно курила, поглядывая на блондинку.

Вайсберг прошел в комнату, положил огромный букет роз в гроб и встретился с удивленным, подозрительным взглядом пожилой женщины, впившейся пальцами в плечо парня. Макс –– понял Артур. Тот даже не смотрел по сторонам, а если б посмотрел –– вряд ли что увидел. Лицо свело –– камень, а взгляд только на покойницу. Он гладил ее лицо и, видимо, вел мысленный диалог.

Вайсберг постоял, рассматривая лицо дочери, и понял, что еще минута, он, как этот здоровый парень, начнет мысленный диалог и скатится в слезливые сантименты. Нельзя, дело еще не закончено. Но горло уже сдавили оставленные в юности чувства и эмоции. ‘Прости, девочка. За все прости, особенно за то, чего не было. Я обещаю тебе, что разберусь, распутаю это дело, и все будет… путем’, –– пообещал он Саше и, нежно поцеловав в холодный лоб, вышел.

На губах еще долго лежала горечь этого поцелуя –– первого и последнего на его родительской стезе.

–– А-а-а-я-я-у-у-у-а-а-о-о-о-у, –– Саша выла, как турбина самолета, идущего на посадку. Глаза зажмурены, ладонь на подвздошной области, из которой, она уверена, должен торчать нож и литься кровь.

–– Может, хватит? –– раздался чей-то голос, немного строгий, немного насмешливый.

Саша закрыла рот и приоткрыла один глаз –– на нее смотрели очень редкие по цвету глаза –– фиалковые.

Саша открыла второй глаз –– напротив шагах в пяти от нее стояла пожилая, но весьма приятная женщина в старинной одежде, опираясь руками на трость из темного дерева.

Смерть Саша представляла немного иначе. И чертей. И ангелов. А вот природа вокруг иначе чем райской называться не могла –– безлюдные холмы, поросшие душистой травой, и лес, как в сказке, с неведомой растительностью и деревьями-великанами. И тишина, прерываемая лишь шорохом листьев и отдаленным пением птиц. И воздух, что ‘Отвертка’, но дышала она естественным путем и над землей не парила, как подобает усопшей душе, а крепко сидела на ней, всем задом. Это смущало, и в ту самую, усопшую душу начали прокрадываться сомнения в преждевременной кончине.

К тому же было больно, а мертвые, как известно, не только не потеют, но и не болеют.

Однако оторвать сведенную судорогой ладонь от грудины она побоялась, тем более смотреть –– что там, под ней. И шевелиться не решалась. Вращала глазами, оглядываясь, и чувствовала себя космонавтом, вышедшим в околоорбитальное пространство.

Наконец она решилась отнять ладонь от диафрагмы и посмотреть на рану.

Ой-ё-ё-о-у-у…А?

Ни раны, ни крови и боль все тише и ненастоящая, а словно фантомная. Но это хоть и озадачивало, но не столько, сколько темно-зеленый бархат вместо шелкового китайского халатика с бежевыми лилиями.

Девушка вскочила и начала крутиться как котенок, играющий со своим хвостом, в попытке разглядеть диковинный наряд. Потом с тем же недоумением посмотрела на собственные руки –– пальцы в перстнях со здоровенными камнями, плотно облегающие рукава в складку, а по внешней стороне прорези, застегнутые на изумрудные пуговки, в которые выглядывало что-то белое.

‘Я сплю. Конечно! Я сплю. И Костик приснился, и нож, и это все ’, –– подумала она и почти убедила себя, как кто-то фыркнул под ухом, и трость женщины пребольно постучала по лбу.

–– Феноменально! А более ценные мысли в эту голову забредают?

Девушка поморщилась, потирая лоб. Больно! А стало еще больней –– женщина одним движением сорвала пластырь с виска.

–– А-у-у!

Саша рухнула, зажмурившись от боли, и тут поняла –– она не спит. Констатировала, что состояние ее умственного и психического здоровья оставляет желать лучшего. А физического –– семимильными шагами двигается в сторону диагноза –– медвежья болезнь –– внутри все дрожало и от волнения, и от естественного испуга. Что же происходит?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});