Пока смерть не разлучит нас - Мэри Джонстон

не опуская глаз. Из дому она выходила редко, но если выходила, то не иначе как во всем блеске. Когда она показывалась на улице, являя взорам свое точеное лицо и изящную фигуру, одетая в самое богатое из изысканных платьев, привезенных из Англии «Саутгэмптоном», и сопровождаемая негритянкой в тюрбане и слугой, который побывал на войне и чудом избежал колесования, все приходило в такое волнение, какого не видывали со времен принцессы Покахонтас и ее свиты из смуглых индейских красавиц. Перед этой дамой, более светлокожей и более царственной, губернатор и высшие сановники Компании снимали шляпы и склонялись в учтивейших поклонах, проезжающие мимо молодые плантаторы кланялись ей, сгибаясь до самой луки седла, а простонародье таращило на нее глаза, толкало друг друга локтями и перешептывалось. Красота, грация, горделивая надменность, едва удостаивающая ответом благожелательные слова приветствия, – все, что было бы нетерпимо в скромной мистрис Перси, в прошлом простой служанке, затем товаре, продаваемом за сто двадцать фунтов табака, затем жене небогатого дворянина – все это охотно прощалось леди Джослин Ли, воспитаннице короля и будущей супруге королевского фаворита. В том, что слово «будущая» вскорости отпадет, никто не сомневался – достаточно лишь королевскому суду освободить ее от неудобных и не слишком хорошо связанных уз нынешнего, не подобающего ей брака.

Так, подобно блистательному видению, она проходила по улицам Джеймстауна примерно раз в неделю. По воскресеньям она шла со мною в церковь, и там все смотрели на нее, а не на священника, причем тот им за это не пенял, потому что и его взор был обращен к тому же предмету.

Миновала ранняя осень, листья уже начали желтеть, а у нас все оставалось по-прежнему, если не считать того, что заседания Палаты прекратились. Мои собратья-депутаты разъехались по своим поселкам, но мой дом в Уэйноке так меня и не дождался.

Извиняющимся тоном, но достаточно твердо губернатор попросил меня не уезжать из Джеймстауна. Я заверил его, что с радостью останусь, – и нисколько не покривил душой. В Уэйноке гром грянул бы без предупреждения, а в Джеймстауне я, по крайней мере, мог заранее увидеть на реке паруса «Счастливого возвращения» или какого-либо другого корабля, посланного Компанией.

Осенние листья становились все ярче, и наконец настала пора красоты удивительной и печальной, словно улыбка, еще играющая на лице отошедшего лета. И вдалеке, и вблизи надо всем – над лесом, смыкающимся с небесами, над могучей рекой, над вливающимися в нее потоками – висела мягкая, призрачная голубоватая дымка. Лес стоял будто разрисованный, багряно-золотой покров над головой все редел, а багряно-золотой ковер под ногами становился все пышнее. При каждом шаге слышался шелест, а сверху медленно падал пламенеющий дождь. Воздух не был ни холоден, ни жарок, но необыкновенно тих, птицы пролетали беззвучно, как тени; и хотя погода эта клонила к безучастию и забвению, мы начали со все возрастающим нетерпением каждый час поглядывать в сторону океана, ожидая увидеть парус, который, как мы хорошо знали, не мог появиться на горизонте раньше чем через несколько недель.

Преподобный мастер Бак все еще гостил в Хенрикусе, лечась от малярии, и Джереми Спэрроу читал проповеди с его кафедры, спал в его спальне и работал в его саду. Сад спускался до самого берега реки, и однажды вечером, возвращаясь с военных учений в форте, я увидел на этом зеленом берегу свою жену – она сидела у воды и неотрывно смотрела на пролетающих мимо морских птиц, сильных и свободных. В тридцати футах от нее мастер Джереми Спэрроу работал среди пожухлых цветов и напевал:

Ее лицо – прекрасный сад

Из роз и белых лилий.

Мы с ним договорились, что во время моих отлучек он всегда будет рядом с нею, чтобы она могла его позвать, ибо я был уверен, что при удобном случае милорд Карнэл не преминет навязать ей свое общество. Я отлично знал, что его наймиты-иноземцы следят и за домом, и за садом, и за всеми нашими передвижениями.

Когда я присел на траве у ее ног, она вдруг резко обернулась ко мне.

– Как я от всего этого устала! – воскликнула она с неожиданной горячностью. – Устала от того, что заточена в этом доме и в этом саду, от того, что вы все время за мною присматриваете. А когда я выхожу, на улице мне еще хуже. Я ненавижу все эти бесстыдные глаза, нагло разглядывающие меня, как будто я выставлена у позорного столба. Я и вправду чувствую себя так, словно стою в колодках у позорного столба, и это невыносимо! А когда я думаю, что человек, которого я ненавижу, ненавижу, ненавижу, дышит тем же воздухом, что и я, я начинаю задыхаться! Ах, если бы я могла улететь, как эти птицы, уехать отсюда хотя бы на один день!

– Я мог бы испросить позволения отвезти вас домой, в Уэйнок, – сказал я, помолчав. – Но я не могу уехать, потому что это было бы все равно что отступить с поля битвы.

– И я тоже не могу уехать, – ответила она. – Я должна ждать прибытия корабля и тех королевских повелений, которые, по мнению милорда Карнэла, способны заставить меня стать его женой. Что ж, повеления короля сильны, но воля женщины сильнее. Если случится самое худшее, я буду знать, что мне делать. Но отчего я не могу взять с собой Анджелу, пересечь эту полоску песка и пойти в лес, что на той стороне перешейка? Он такой красивый и необычный, весь желто-красный – и на вид такой мирный, тихий. Я могла бы погулять там или прилечь под деревьями и хоть на время забыться. Ведь этот лес так близок… – И она с мольбой посмотрела на меня.

– Вам нельзя идти в лес одной, – сказал я. – Это было бы опасно. Но если хотите, завтра мы втроем: мастер Спэрроу, Дикон и я, отведем вас туда. Провести день в лесу весьма приятно, и никому из нас не повредит. Там вы сможете бродить, где вздумается, наберете целую охапку ярких листьев и забудете обо всем. А мы будем приглядывать, чтобы никто не причинил вам вреда, но не станем вас попусту беспокоить.

Она радостно рассмеялась. Немного нашлось бы женщин, столь же стойких душой, но настроения ее были переменчивы, как у ребенка.

– Согласна! – вскричала она. – Вы, пастор и Дикон Димон усядетесь, положив мушкеты себе на колени, и Анджела обратит вас в камень своими древними ужасными языческими чарами! И тогда… тогда я соберу больше золота, чем царь Мидас75. Я буду танцевать с лесными нимфами! Я разыщу Оберона и заставлю Титанию76 ревновать!

– Я ничуть не сомневаюсь, что вы могли бы это сделать, – сказал я, глядя,