Феечка в драконьей академии (СИ) - Софья Дашкевич

торопливо сменила тему.

— Да плевать ему на меня! Просто не хочет проблем с моим отцом… — отмахнулся парень, но к словам моим все же прислушался.

Отошел на несколько шагов в сторону, и кулон на его шее зажегся красноватым светом. А я-то еще боялась, что мне будут сниться кошмары про орка! Перевоплощение дракона — тоже зрелище не для слабонервных. Может, днем все не так уж и страшно, — ночью что угодно покажется зловещим, — но я для себя решила, что на тренировки по полетам и огнеметанию не пойду ни за какие коврижки.

Ломая ветки, Манфорд стремительно увеличивался, покрываясь медными пластинками чешуи. Тогда, в ванной, я находилась на уровне его морды, и это придавало уверенности, теперь же могла разглядеть только широкое гладкое брюхо. И Манфорду не обязательно было извергать пламя, чтобы расправиться со мной, — он мог просто придавить меня когтистой четырехпалой лапой, как какого-нибудь таракана.

Дожидаться этого я не стала, — полетела к замку, изо всех сил работая крылышками. Меня уже не пугали ни ветер, ни скалы: по сравнению с драконом любое природное явление — сущий пустяк.

Мамочки, с каким же облегчением я опустилась на освещенное крыльцо академии! Готова была целовать каждую ступень хотя бы за то, что дверной проем не пропускал ящеров в драконьей ипостаси. Умом я понимала, что не все чешуйчатые гады одинаково опасны, тот же Деррик умудрился спасти меня несколько раз, но сейчас все мои нервы превратились в крошечные фитильки. Только поднеси к ним дракона, — и я рвану, как сарай с фейерверками.

Больше всего на свете я мечтала сейчас запереться в спальне и те несколько часов, что остались до рассвета, не видеть никого, кроме фей, даже если мои соседки уже спят. Вот отскребу от себя орчьи слюни мочалкой, промою сотню царапин, что покрывают мое тело сплошной паутиной, — а потом нырну под одеяло и буду любоваться на алую макушку Кайсы и фиолетовые косички Мэл. И с этой минуты от моих девочек — ни на шаг!

В комнату я заходила тихонько, на цыпочках, чтобы никого не разбудить. Факелы на стенах уже не горели, тишина ласкала уши, пахло цветочным мылом. И я уже собралась прошмыгнуть в ванную, как вдруг заметила какое-то шевеление у кровати Кайсы. Проморгалась, привыкая к темноте… Два силуэта! Шелест ткани, возня, сбивчивое дыхание… Пресвятые музы! Алую явно кто-то душил! Что же это получается, не только Манфорд здесь гнусный извращенец?!

Времени на раздумья не было. Толку от моей магии в ближнем бою никакого, а потому я нащупала спинку стула, осторожно подошла поближе… И обрушила свое импровизированное орудие на того, кто посмел напасть на мою подругу. Лица я не видела, только смутные очертания: широкие плечи, короткая стрижка, — точно парень! Кем бы он ни был, он поплатился сполна.

— Пусти! Ее! Немедленно! — вопила, колошматя гада по хребту.

— Ай! Ты что?! Больно! — вопил он, уворачиваясь.

— Виана, прекрати! — вопила дружно с нами Кайса. — Совсем рехнулась?!

Что-то не похоже на реакцию жертвы…

Я отшатнулась, уронив стул, и нанесла на потолок несколько мазков магической светящейся краски.

Вот казалось бы: за эти два дня я пережила столько всего, что удивляться мне было уже нечему. Но Кайса переплюнула даже беззубого орка, — она сидела на кровати со спущенной бретелькой платья в объятиях Бранда, приятеля Деррика. Того самого крепыша, которого сама же алая собственными руками еще вчера вытолкала из нашей спальни! Логика, здравый смысл… Нет, мы, феи, такими видами искусства не владеем.

— Она всегда такая чокнутая? — недовольно спросил Бранд, потирая загривок.

— Ви, мы просто… Готовились к этому… К праву… — Щеки виолончелистки зарделись в тон волосам.

— А знаете, что?! — вскинула руку. — Ничего не хочу слышать! С меня хватит. Хоть всю программу академии изучите, только умоляю: не на моей кровати!

Стерев с потолка краску, — в темноте «готовиться к праву» всяко сподручнее, — я забаррикадировалась в ванной. В конце концов, не мне судить Кайсу. Сколько глупостей наделала я? Да в разы больше! Так что пусть обжимается хоть с Брандом, хоть с одноногим ректором, — лезть в ее личную жизнь у меня не было никакого желания.

Может, по пути в драконью академию я подцепила какое-нибудь смертоносное проклятие? Ну, смертоносное не для меня, а для всех, кто ненароком оказался поблизости. С самого своего появления я приносила окружающим сплошные проблемы!

Раньше со мной ничего такого не случалось, а все потому, что я замыкалась на учебе и избегала общения. Считала его пустой тратой времени, которое можно провести с пользой: библиотека, рисование, самосовершенствование… И вот теперь мне вдруг померещилось, что я ошибалась. Что неплохо бы обзавестись подругами, женихом, пусть и фальшивым, открыться миру. Что ж, я открылась, — и мир содрогнулся.

Погрузившись по горло в горячую воду, я медленно, но верно приходила к выводу, что на пороге третьего своего столетия меняться не стоит. Попробовала, не получилось, — забыли, возвращаемся к прежней стратегии.

И от этого решения мне вдруг стало так спокойно! Зачем стараться, если все равно никто этого не оценит? Зачем испытывать чувства, если кому-то от этого больно? Зачем спасать кого-то, если тебя об этом не просят? Ответ прост: незачем.

Из ванной я выходила обновленной и невозмутимой, как сама муза. Они отрешены от мирских проблем, и только поэтому стали истинными служительницами искусства. Вот с кого мне стоило брать пример!

Бранда в комнате я уже не застала. Кайса попыталась снова начать разговор с развернутыми объяснениями, но я лишь вежливо пожелала ей спокойной ночи и улеглась в постель.

Ровное дыхание, внутренняя гармония… И здоровый сон.

Я отключилась, не успев даже подложить ладонь под щеку, — усталость взяла свое. Поначалу мое сознание просто отдыхало: я не видела ничего, парила в пустоте, тишине и темноте, и это было лучшей наградой за все мучения.

Потом перед глазами стали мелькать разрозненные образы. Вот мимо проплывает, зловеще хохоча, Манфорд, то вдруг галопом скачет его дед, и почему-то у него не одна нога, а целых три, и все громко стучат. И, наконец, вырисовывается Деррик. Он печален и бледен, в руках держит лиру и грустно тренькает по струнам. Увидев меня, серебряный оживляется:

— О, Виана! — поет он звонким тенором. — Любовь моя, приди же ты ко мне! Я возведу из мрамора твой бюст нерукотворный! Ты чудо, что мерещится во сне, иль наяву твой вижу образ непокорный?

Музыка, скульптура, да еще и поэзия… Он будто вобрал в себя всю фейскую магию, и