Человек без собаки - Хокан Нессер

А теперь он пропал. Или, может быть, уже вернулся?

Кристофер представил себя на месте дяди. Вот было бы круто! Взять и исчезнуть. Все мечут икру, особенно бабушка. А скорее всего, папа прав. Нашел себе бабу — уж куда веселее, чем торчать здесь, на этом юбилее. Ничего тоскливее в жизни не видел. И плевать ему, кто что скажет. Упавшему в воду дождь не страшен. Как бы Кристофер хотел быть на его месте! Человек сам определяет, что ему делать и чего ему не делать, и ни от кого не зависит. Особенно… ну да, короче говоря, не зависит от матери.

Потому что и так все ясно. Вовсе не от папы Лейфа Хенрик хотел скрыть свои ночные похождения. Папа, к примеру, среагировал на субботние приключения Кристофера точно так, как и должен нормальный отец. Рассердился, накричал — думай, что делаешь, Крилле! — но не тянул из него душу. Так и должно быть между родителями и детьми. Прямо и просто, никаких психологических вывертов: «Хочу, чтобы ты сначала подумал», «Ты должен принять важное решение»… Шум, крик, пусть даже подзатыльник, а потом на мировую.

Хотя… неизвестно, как бы Лейф среагировал, если бы узнал, что Хенрик гей. Это совсем другие коврижки, как любит говорить Лейф. Совсем другие коврижки.

Вот именно — другие коврижки, решил Кристофер и выключил воду. Кто-то постучал в дверь ванной.

— Хенрик? — мамин голос.

— Нет, это я, Кристофер.

— Хорошо, что ты встал. Как приведете себя в порядок, спускайтесь завтракать.

— Само собой.

Он вылез из кабины и начал изучать свою физиономию в зеркале.

Подумаешь, пять-шесть прыщей; если вспомнить, сколько шоколада он слопал за последние дни, дешево отделался. Сегодня и завтра надо воздержаться… у киоска Биргера он должен выглядеть безупречно.

— Розмари, мы должны попытаться смотреть на вещи максимально реалистично, — произнес Карл-Эрик с многозначительной педагогической расстановкой. Это означало, что он не собирается повторять свою точку зрения на события. Он сказал свое. — Нет никаких причин считать, что с Робертом что-то случилось. И ты, и я прекрасно знаем, что у него за характер. Думаю, примеры приводить не надо. Может быть, он чувствует себя неуютно в нашем обществе. Может быть, его обуревает чувство стыда, если выражаться хорошим литературным языком. Скажем прямо — основания для стыда у него есть. Скорее всего, он позвонил какому-нибудь старому приятелю. Руд… как его звали? Рудстрём?

— Рундстрём, — устало поправила Розмари. — Рундстрём переехал на Готланд много лет назад. Не в этом дело. Почему он не сказал ни слова? Вот что странно. Не мог же он просто… Почему?

— А потому что ему стыдно, — решительно заключил Карл-Эрик. — И к тому же у него нет никаких уважительных причин для отсутствия на отцовском юбилее. Что он мог сказать?

— А зачем он тогда вообще приехал? И машина стоит… вся в снегу.

— Машина ему ни к чему, — терпеливо разъяснил Карл-Эрик. — Скорее всего, придет за ней вечером, когда будет уверен, что все разъехались. Не понимаю, почему ты так разнервничалась из-за этой чепухи. Роберт не стоит таких волнений…

В кухню вошел Кристофер и вежливо пожелал всем доброго утра. Карл-Эрик замолчал, прикидывая, насколько уместно посвящать четырнадцатилетнего мальчика во все перипетии исчезновения его непутевого дяди. Потом, очевидно, решил, что в этом даже есть определенный педагогический смысл, и продолжил:

— Короче говоря, Розмари, не могла бы ты внятно объяснить, что ты себе вообразила?

Кристофер уселся за стол. Розмари беспомощно посмотрела на Эббу, ища поддержки, но так и не смогла определить, на ее стороне дочь или нет. Ну да, она же дочь Карла-Эрика. Забывать не стоит.

— Все, о чем я прошу, — тихо сказала она, — чтобы ты позвонил в полицию… и в больницу. И узнал, не произошло ли что в эти дни.

— А ты считаешь, что у них есть какие-то причины скрывать от нас что-то? Если им и в самом деле что-то известно.

— А если он…

— Даже у такого человека, как Роберт, должно быть при себе какое-то удостоверение. К тому же здесь его знает полгорода… а теперь, возможно, и больше. Весь город, — сказал Карл-Эрик с гримасой отвращения.

Розмари промолчала. Эбба откашлялась и вступила в переговоры:

— Предлагаю немного подождать. Полиция объявит розыск… Это же не то, чего ты хочешь, мамочка? Завтра все появится в газетах. Приедут сюда, начнут нас допрашивать… тоже не очень-то приятно.

В спальне зазвонил телефон. Розмари с облегчением вышла из кухни.

— А где Хенрик? — спросила Эбба.

Кристофер пожал плечами. Рот у него был набит, поэтому ответ прозвучал невнятно.

— Поа-уэ-уэ… — Это должно было означать «понятия не имею».

Эбба посмотрела на часы:

— Через час надо выезжать. Ты не знаешь, папа уже был в душе?

— Думаю, да. — На этот раз ответ Кристофера прозвучал звонко и отчетливо.

Карл-Эрик сложил газету и внимательно посмотрел на внука. Должно быть, искал, какой бы мудрый совет ему дать, чтобы он мог поразмышлять над этим советом по дороге в Сундсваль. Но ничего в голову не пришло, поэтому он встал, отодвинул штору и посмотрел в окно.

— Минус двенадцать градусов, — сказал он. — Надеюсь, у вас залит антифриз?

— Разумеется, папочка. А вот что прячет Роберт в этом сугробе… — Эбба тоже подошла к окну и кивком показала на засыпанную снегом машину Роберта, — что он там прячет, я не знаю.

— Толстый слой снега функционирует как утеплитель, — сказал Карл-Эрик. — Надеюсь, все это знают.

— Я знала, папочка, — успокоила отца Эбба.

Розмари появилась в комнате одновременно со свежим и бодрым Лейфом Грундтом.

— Доброе утро, христиане, — сказал Лейф. — Новый день наступил, заметили?

— Заметили, заметили, — отмахнулась Эбба. — Кто звонил, мама? Ты чем-то взволнована?

— Нет, доченька, ничем. — Розмари сделала попытку улыбнуться. — Это Якоб. Сказал, что они не придут завтракать. У него какая-то срочная встреча в Стокгольме… или уж не знаю что. Тебе налить кофе, Лейф?

— Спасибо, тещенька, — вежливо сказал Лейф. — Да уж, надо поесть поплотней, а потом — на север дальний. А герой телевидения не появился?

Розмари глубоко вздохнула и вышла из кухни.

Кристофер сунул два ломтя хлеба в тостер и про себя подумал, что у его отца настоящий талант по части ляпнуть что-то неуместное. Интересно, нарочно он это или так, по простодушию? В любом случае круто.

— Спасибо за завтрак, папочка, — сказала Эбба. — Пошла паковаться. И заодно потороплю Хенрика. Могу ли я чем-то помочь до отъезда?

Это был намек опытного врача: дочь предлагала отцу поделиться своим болячками, старыми или новыми. Даже Карл-Эрик понял, что она хотела сказать, но отрицательно покачал головой и прижал руки к груди в жесте потенциальной благодарности.

Единственное, что его беспокоило, — легкий шум в ушах. Он начался вчера рано утром, когда в голове что-то щелкнуло, и продолжался и сейчас. Батарея центрального отопления, на которую он поначалу грешил, была ни при чем. Но он решил не обсуждать пока этот вопрос с родными. Особенно с теми, кто мог ни с того ни с сего дать этому явлению какое-нибудь неприятное объяснение.

— Никогда себя лучше не чувствовал, девочка, — сказал он. — И выспался замечательно. Спал как пень.

Глава 15

— Иди и жди в своей комнате, Кристофер, — сказала мать. — Я позову тебя, но сначала мы, взрослые, должны поговорить обо все этом.

Он валялся на своей кровати в Самой Уродливой Комнате в мире. Было уже полдвенадцатого. Обо всем этом. Это означало: мы должны поговорить о Хенрике. После разговоров, припоминаний и сбора свидетельских показаний всем собравшимся в доме на Альведерсгатан в Чимлинге стало ясно, что Хенрика дома нет. За все утро никто его не видел. Все думали, что кто-то другой с ним завтракал, кто-то другой столкнулся с ним на лестнице или слышал, как он плещется в душе… но перекрестный допрос под умелым руководством Эббы показал, что ничего этого не было.

Утром Хенрика никто не видел.

Кое о чем Кристофер догадывался, но у него было достаточно времени, чтобы выбрать линию поведения.

— Нет, мама, утром я его не видел. Когда я проснулся, Хенрик уже встал.

Вообще говоря, Кристофер сказал чистую правду. Хенрик и в самом деле уже встал, когда он проснулся. Он и в самом деле не видел Хенрика утром.

И кто может его обвинить, что он утаил кое-что, тем более что никто не спрашивал. Во всяком случае, пока.

Но через десять — пятнадцать минут все может перемениться. Напряжение возрастет, и мама Эбба наверняка поднимется к нему, чтобы учинить более детальный допрос. Как раз к этому Кристофер сейчас и пытался себя подготовить.

Что она может спросить? Знаешь ли ты что-то, что может объяснить, куда делся Хенрик? Если она поставит такой вопрос, он будет вынужден солгать. Как в воскресенье, когда на скамье подсудимых сидел он сам.