11 самых актуальных вопросов. Страхи большого города - Андрей Курпатов

– Мне кажется, те, кто может своим поведением показать остальным пример, часто стараются просто дистанцироваться от «массы», понимая, что противостоять ей невозможно. Ну, вот приведу тебе пример: мои друзья – молодая успешная семейная пара – каждые выходные уезжают отдыхать в Финляндию. Причем не то чтобы на лыжах специальных кататься, а просто воздухом подышать. Я их спрашиваю: а чем воздух в соседней стране отличается от воздуха в Комарово или Репино? Ради чего ехать несколько часов, рискуя, к тому же, застрять на границе? Они отвечают: разница в одном – в тишине. Потому что там никому в голову не придет подъехать на машине к самому озеру и включить магнитофон на полную громкость.

– Понятно, что есть страны, где бытовая культура является традиционной и передается из поколения в поколение, усваивается, так сказать, с молоком матери. Люди, живущие в этих странах, по-другому даже думать не могут. И для них плевание семечек и распитие водки во дворе на лавочке кажутся странной затеей. Но в России традиционалистская культура была уничтожена.

Прежде, до Первой мировой войны, мы были сельскохозяйственной страной: более девяноста процентов населения проживало в деревне, сохраняя деревенский уклад с его нормами и порядками. Существовала отработанная веками, жестко регламентированная система поведения людей в обществе. А потом на протяжении ста лет связи между поколениями рвались – причем, грубо и неоднократно. Советская власть дискредитировала предыдущие поколения, которые «и Богу молились, и царя терпели». Постперестроечные демократы низвергли коммунистические идеи, дискредитировав таким образом все старшее поколение.

Так что мне странно слышать твой вопрос не потому, что я счастлив видеть семечки на улице, а потому, что мне просто непонятно, в связи с чем ты ожидаешь, вдруг, что все мы, по команде, создадим общество «высокой культуры быта»? Нужно время.

Приведу тебе в пример… подъезд панельного дома, в котором я прожил большую часть своей жизни. Его история – замечательная иллюстрация преобразований в нашей стране. В самом начале 90-х наступил расцвет предпринимательства, и на входной двери установили домофон. В 1993-м или в 1994-м, когда вся страна трещала по швам, его благополучно сломали. Потом жизнь была совсем не простая, денег не было ни у кого, поставили обычный кодовый замок. Его, естественно, вскрывали, переломали все почтовые ящики, причем, страшным образом, с особой жестокостью, я бы сказал. В 98-м замок сломали, и подъезд вообще превратился в проходной двор – в стране случился не просто кризис, а кризис жанра.

Сейчас же картина следующая: сами жильцы установили новый домофон, повесили новые почтовые ящики, покрасили лестницу, на подоконниках стоят цветы в горшках, а на праздники вывешиваются гирлянды. Все это – в подъезде обычного двенадцатиэтажного дома. И если раньше там и бомжи спали, и желающих полузгать семечки было хоть отбавляй, то сейчас это даже как-то странно делать в таком благоустроенном подъезде. Конечно, я не исключаю, что может откопаться какой-то тип, на которого все это благолепие не произведет ровным счетом никакого впечатления, но это уже будет совсем редкий экземпляр. Поэтому, когда я говорю, что культура начинает формироваться, я не лукавлю. С одной стороны, растет благосостояние трудящихся, с другой – люди ориентируются на то, как замечательно все может быть.

– Ну, хорошо, вот ты говоришь – «редкий тип». А если он объявится, то что, молча подметать за ним лестницу каждый вечер?

В моем подъезде живут на редкость интеллигентные и приятные люди. Но в результате каких-то обменов на первом этаже вдруг поселился такой, как говорит Курпатов, редкий экземпляр. Нет, он не лузгал семечки, он курил. В квартире, видимо, считал это делать неприличным, поэтому открывал дверь на лестницу и, стоя в коридоре, выкуривал сигарету, а затем бросал окурок около двери – разумеется, со стороны лестничной площадки. Как же я злилась каждый раз, заходя в подъезд! Так что ему повезло, что коммуналку расселили, он исчез из моего поля зрения, а на первом этаже у нас теперь живет доброжелательная пара. Рассказываю эту историю. И что слышу от своего друга?

– Мне кажется, мы не слишком имеем право на тот благородный гнев, который я сейчас увидел в твоих глазах. Давай рассмотрим подробнее твой пример. Прежде всего, лестничная клетка – это общая территория, и она в равной степени принадлежит всем жильцам подъезда. Значит, подобные вопросы надо обсуждать на собрании жильцов подъезда, как это делается во многих домах.

Вот, скажем, в подъезде, о котором я тебе рассказывал, всегда можно прочесть какое-нибудь объявление. Когда я приезжаю к маме, непременно читаю что-нибудь новенькое – мол, дорогие жители подъезда и гости нашего дома, не делайте, пожалуйста, того-то и того-то, а сделайте, если вас не затруднит, то-то и то-то. То есть не – «эй, вы – гады», а «очень просим»: «Постарайтесь, пожалуйста, соблюдать чистоту и порядок. Это же наш дом!» Можно подписаться всем подъездом под этим письмом и повесить напротив двери хулигана.

Но если ворваться к нему в квартиру с криком: «Что ж ты делаешь, сволочь?!», то какого ответного хода следует ожидать? Подожжет чью-нибудь квартиру. Низы сопротивляются, как могут.

Вот ты рассказала мне про эту женщину из «Мерседеса». Что ж, люди, которые выставили бутылку на дороге, поступили отвратительно. Однако я не вижу признаков высокой культуры и в действиях твоей героини. Я вижу некий «благородный пафос», который теоретически должен, вроде как, оправдать ее поведение. Но сам поступок культурой не отличается. Война справедливая, но это все равно война.

Наше общество сейчас переживает очень сложный период – период собственного взросления, когда мы начинаем понимать, что вокруг нас есть другие люди, которые могут вести себя так, как считают нужным. Но мы, со своей стороны, создаем инструменты, позволяющие нас – людей добропорядочных – защищать. Таким инструментом является государство. И милиционер – это не «гражданин начальник», а нанятый мною специалист, занимающийся охраной моей добропорядочной жизни. Но и такая трансформация среднестатистического милиционера в специалиста по защите прав добропорядочных граждан, понятное дело, тоже произойдет не завтра.

– А почему бы не поторопить события? Ну, ведь есть же очевидные вещи, делать которые нельзя. Но мне кажется, что ты совсем не одобряешь мой пафос про гражданскую активность.

– В том смысле, который ты вкладываешь в эти слова, не одобряю. Потому что очень опасно устанавливать такие правила игры – мол, всем интеллигентным людям все понятно на интуитивном уровне, и нечего копья ломать: скажем, где отрезать, и вперед! Однажды в нашей стране уже случилось такое счастье, это называлось «классовой сознательностью». Там тоже все было понятно на интуитивном уровне – бей буржуя и грабь награбленное! Что из этого вышло, всем хорошо известно.

Ты считаешь, что у тебя есть четкий план: по какому поводу можно предъявить претензии, а по какому – нельзя. Но как только мы начинаем думать подобным образом, запускаются абсолютно неуправляемые процессы. Нам кажется, что нами движет здравомыслие, но на самом деле тут нет никакой определенности, нет границы, необходимой грани. Сегодня мы говорим, что он не так себя ведет, завтра – что он выглядит не так, послезавтра – что с таким лицом в общественном транспорте нечего делать…

Мне тоже очень не нравятся окурки на улицах и бутылки на дорогах. Но тут выступаю как адвокат дьявола и делаю это абсолютно сознательно: существуют культурные, цивилизованные способы развития общества – когда мы не бьем, а поддерживаем, не учим, а доброжелательно информируем, когда мы, вместо того, чтобы лютовать и ходить с транспарантом, обращаемся к человеку , проявляя тем самым веру в его нравственный и культурный потенциал; но есть и некультурные, нецивилизованные «развития» общества – бьем, назидательно отчитываем, лютуем и угрожаем с транспарантов.

Я – за первый вариант, цивилизованный: надо уважать даже того человека, который проявляет неуважение к нам. Это единственный способ показать ему пример – как надо. Он ведь не знает, как надо, а потому – ты хоть бей его, хоть не бей – толку не будет. Пока он не поймет, что есть альтернатива и по итогу эта альтернатива для него лучше – удобнее, комфортнее, вернее, – он не изменится.

Здравый смысл, как это ни прискорбно, категория очень растяжимая. У каждого из нас свое представление о том, «как должно быть». Вот скажи, тебя раздражают мужчины в шортах в общественном транспорте?

– Ну, не так, чтобы очень. Но приятного в этом зрелище мало, конечно.

– Однако, если человеку разрешают приходить на работу в шортах, тебе придется справиться с этим «неприятно». Да, придется, потому что в противном случае будет Сочи 1970 года, когда даже на пляж мужчины должны были приходить в брюках, потому что шорты – это неприлично и чревато исключением из партии. Мне бы тоже хотелось, чтобы все ходили в смокингах. Но… Они не совершили ничего уголовно наказуемого, спустившись в метро в шортах. Если бы совсем без шорт – тогда да, тогда статья за хулиганство, и будьте любезны…