Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной - Белла Ахмадулина

1962

ШЕЛ ДОЖДЬ…

Шел дождь — это чья-то простая душапеклась о платане, чернеющем сухо.Я знал о дожде. Но чрезмерность дождябыла впечатленьем не тела, а слуха.

Не помнило тело про сырость одежд,но слух оценил этой влаги избыток.Как громко! Как звонко! Как долго! О, где жспасенье от капель, о землю разбитых!

Я видел: процессии горестный горбвлачится, и струи небесные льются,и в сумерках скромных сверкающий гробвзошел, как огромная черная люстра.

Быть может, затем малый шорох земнойказался мне грубым и острым предметом,что тот, кто терпел его вместе со мной,теперь не умел мне способствовать в этом.

Не знаю, кто был он, кого он любил,но как же в награду за сходство, за странность,что жил он, со мною дыханье делил,не умер я — с ним разделить бездыханность!

И я не покаран был, а покорёнтой малостью, что мимолетна на свете.Есть в плаче над горем чужих похоронслеза о родимости собственной смерти.

Бессмертья желала душа и лгала,и хитросплетенья дождя расплетала,и капли, созревшие в колокола,раскачивались и срывались с платана.

1962

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ОСЕНИ

Я вижу день и даже вижу взор,которым я недвижно и в упоргляжу на всё, на что гляжу сейчас,что ныне — явь, а будет — память глаз,на всё, что я хвалил и проклинал,пока любил и слезы проливал.Покуда августовская листвагорит в огне сентябрьского костра,я отвергаю этот мёд иль яд,для всех неотвратимый, говорят,и предвкушаю этот яд иль мёд.А жизнь моя еще идет, идет…

1963

СНЕГ

Б.А.

Как обычно, как прежде, встречали мы ночь,и рассказывать было бы неинтересно,что недобрых гостей отсылали мы прочь,остальным предлагали бокалы и кресла.

В эту ночь, что была нечиста и пуста,он вошел с выраженьем любви и сиротства,как приходят к другим, кто другим не чета,и стыдятся вины своего превосходства.

Он нечаянно был так велик и робел,что его белизну посчитают упрёкомвсем, кто волей судьбы не велик и не бел,не научен тому, не обласкан уроком.

Он был — снег. И звучало у всех на устахимя снега, что стало известно повсюду.— Пой! — велели ему. Но он пел бы и так,по естественной склонности к пенью и чуду.

Песня снега была высоко сложенадля прощенья земле, для ее утешенья,и, отважная, длилась и пела струна,и страшна была тонкость ее натяженья.

Голос снега печально витал над толпой.— Пой! — кричали ему. — Утешай и советуй! —Я один закричал: — Ты устал и не пой!Твое горло не выдержит музыки этой.

На рассвете все люди забыли певца,занимаясь заботами плача и смеха.Тень упала с небес и коснулась лица —то летел самолет там, где не было снега.

1963

КОМНАТА

Поступок неба — снегопад.Поступок женщины — рыданье.Капризов двух и двух услад —вот совпаденье и свиданье.

Снег, осыпаясь с дальних лун,похож на плач, и сходство этотревожит непроглядный уми душу темную предмета.

Слеза содеяна зрачком,но плач — занятье губ и тела.Земля и женщина ничкомлежали, и метель летела.

1966

БЕЛОЕ ПОЛЕ

Я крепко спал при дереве в окнеи знал, что тень его дрожащей ветки —и есть мой сон. Поверх тебя во снесмотрели мои сомкнутые веки.Я мучился без твоего лица!В нем ни одна черта не прояснилась.Не подлежала ты обзору сна,и ты не снилась мне. Мне вот что снилось:

на белом поле стояли кони.Покачиваясь, качали поле.И всё раскачивалось в природе.Качанье знают точно такоешары, привязанные к неволе,а также водоросли на свободе.

Свет иссякал. Смеркались небеса.Твой облик ускользал от очевидца.Попав в силки безвыходного сна,до разрыванья сердца пела птица.Шла женщина — не ты! — примяв травуступнями, да, но почему твоими?И так она звалась, как наявузовут одну тебя. О, твое имя!На лестнице неведомых чужбин,чей темный свод угрюм и непробуден,непоправимо одинок я был,то близорук, то вовсе слеп и скуден.

На каменном полу души моейстояла ты — безгласна, безымянна,как тень во тьме иль камень меж камней.Моя душа тебя не узнавала.

1967

БЕССОННИЦА

Было темно. Я вгляделся: лишь это и было.Зримым отсутствием неба я счел бы незримость небес,если бы в них не разверзлась белесая щель, —вялое облако втиснулось в эту ловушку.Значит, светает… Весь черный и в черном, циркачвновь покидает арену для темных кулис.Белому в белом — иные готовы подмостки.

Я ощущал в себе власть приневолить твой слухвнять моей речи и этим твой сон озадачить,мысль обо мне привнести в бессознанье твое, —но предварительно намеревался покинутьэти тяжелые и одноцветные стены.Так я по улицам шел, не избрав направленья,и злодеянье свое совершал добродетельный свет,не почитавший останков погубленной ночи:вот они — там или сям, где лежат, где висят —разъединенной, растерзанной плотью дракона.Лужи у ног моих были багрового цвета.Утренней сырости белые мокрые рукитёрли лицо моё, мысли стирая со лба,и пустота заменила мне бремя рассудка.Освобождённый от помыслов и ощущений,я беспрепятственно вышел из призрачных стенгорода, памяти и моего существа.Небо вернулось, и в небо вернулась вершина —из темноты, из отлучки.При виде менятысячу раз облака изменились в лице.Я был им ровня и вовсе от них не отличен.Пуст и свободен, я облаком шел к облакам,нет, как они, я был движим стороннею волей:нёс мое чучело неизвестный носильщик.Я испугался бессмысленной этой ходьбы:нет ли в ней смысла ухода от бледных ночей,надобных мне для страстей, для надежд и страданий,для созерцанья луны, для терпенья и мук,свет возжигающих в тайных укрытьях души.

Я обернулся на стены всего, что покинул.Там — меня не было, И в небеса посылала,в честь бесконечности, дым заводская труба.

1967

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});