Украденный залог - Евгений Гуляковский

Аор сжал в ладони кисть от пояса своего халата и задумчиво перебирал ее нити. Они были двух цветов — синие и желтые. Синие — вправо, желтые — влево — на два разноцветных пучка разделялись беспорядочно спутанные нити, каждая нить была мыслью, каждая мысль ложилась на свое место: синяя — вправо, желтая — влево. Синие мысли утверждали «да», желтые возражали им.

«Юноша чужеземец, его здесь ничего не держит. Он не может стать тебе помехой в дальнейшем», — говорила синяя.

«А долго ли он останется в твоей власти? Сможешь ли ты до конца разгадать его варварский ум?» — вопрошала желтая, но тут же ложилась новая синяя нить — возникала новая мысль: «Юноша самолюбив и честолюбив, слава быстро ослепит его, отнимет природную остроту ума и вдумчивость, сделает простой игрушкой в твоих руках».

«Но пока это случится, он может перевернуть судьбу всей страны, он отважен до дерзости, умен настолько, что способен понимать и скрывать собственные желания…»

Аор чувствовал себя, как Одиссей, державший в руках подарок Эола*. note 34 Вот он в руках у него, таинственный мех. Пока завязан, он сер и невзрачен, безобиден на вид, но стоит его развязать, и на волю вырвутся неудержимые бури и ураганы, и кто знает, куда направят они свою чудовищную силу? Стоит дать этому отважному юноше сотню гетайров, да еще клочок папируса — львенок вырвется на волю и тогда… Могущество индусов может рассыпаться, как бархан под напором ветра. «А куда дальше подует ураган? — вопрошала желтая нить. — Где ключик? Где твой заветный ключик к этому человеку, без которого ты не решал ни одной судьбы? Ты владеешь Антимахом, в любую минуту ты можешь сделать его царем и противопоставить этому странному чужеземцу, этому рабу, в котором нуждаешься и которого боишься! А кто из них окажется сильнее? Кто это знает? Разве можно угадать силу неведомого? И разве сможет устоять мутная капля вина перед кристальной твердостью алмаза? Если взбунтуется алмаз, чем удержит его золотая лапа? Что если он сломит Антимаха, как слон ломает сухой ковыль? Ведь ты хочешь дать чужеземцу стальные крылья власти и силы. Как высоко он сможет подняться на них? Как использует эту высоту? Где те вожжи, которыми ты направишь полет пушенной тобой стимфалийской птицы?*» note 35

Тонкий прозрачный звон разбитого хрусталя вспугнул этот сонм вопросов в голове Аора. Алан не заметил, как раздавил в своих пальцах бокал. Юноша всем своим существом устремился к двери, завешенной портьерой из шелковых шнурков, на которую взглянул теперь и Дор. Из его головы сразу же ушла назойливая толпа противоречивых мыслей, и он улыбнулся устало и благодарно, как человек, нашедший трудное решение.

Алан не заметил раздавленного бокала. Он забыл в эту минуту о скале Совета и о крови врагов! Он даже не видел, что Аор поднялся и ушел из комнаты, чтобы отдать какое-то приказание. Все это не имело сейчас никакого значения. В дверях остановилась женщина. Но не это поразило Алана, даже не то, что она оказалась той, с кем разговаривал он на лестнице дворца… В чувствах Алана было то, чего не понял Аор, что навсегда осталось для него загадкой и что заставило его в тот момент, быть может, впервые в жизни принять ошибочное решение. Оба они видели одно и то же, и каждый видел разное.

Аор увидел в дверях свою дочь, увидел волнение Алана и, усмехнувшись про себя, решил, что ключик найден. Алан же почти не видел Лаодики. Он видел другое; видел то, что доступно лишь глазам людей, способных отыскать и слить в единый образ рассыпанные по жизни крупицы прекрасного.

Лаодика запуталась в шнурах портьеры и резко на ходу остановилась, ее тело под легкими одеждами напряглось и на секунду замерло! Шелковые струи портьер голубыми змеями обвились вокруг ее рук и стана, прильнули к обнаженной нежной коже, горели на ней мягкими зелеными огоньками! Витые горящие змеи остановили движение, жизнь словно замерла на мгновение под их напором и навсегда запечатлелась в глазах пораженного Алана. Но мгновение уже пронеслось мимо. Лаодика сердито отстранила непокорные струи шелка и величавой спокойной поступью вошла в зал.

Этот чужеземный юноша опять смотрел на нее своим необычным, физически ощутимым взглядом. Зачем ушел отец? Лаодика села напротив гостя и, не поднимая глаз, ждала, когда он заговорит, ее руки привычными движениями создали в убранстве стола и расстановке блюд какой-то странный гармоничный беспорядок и замерли на полупустом кубке отца. Разговор явно не клеился. Алану не хотелось говорить. В такие минуты он забывал о словах. Он глядел на тонкую белую руку женщины на льдистом хрустале бокала и внезапно отчетливо понял, что так эту руку может видеть только он один.

Прозрачная и бледная, она застыла, как снежная шапка на ледяном осколке хрусталя. Ему захотелось притронуться к ней, он был уверен, что она растает от тепла его руки, но, подняв глаза на лицо женщины, он почти вздрогнул.

Губы Лаодики запеклись тонкой трубчатой корочкой, словно сковавшей тайную страсть. Наверно, так же холодно выглядит расплавленная бронза, когда ее поверхность чуть прихватит пленка раскаленного металла. И словно дыхание скрытого жара коснулось Алана, он со страхом почувствовал, как уходят куда-то вдаль рожденные его фантазией образы, как сидящее перед ним прекрасное неведомое обретает реальные формы полуобнаженной красивой женщины. Странное дело, от приобретенной реальности облик женщины ничего не потерял, он стал лишь мягче, проще и доступнее. Теперь Алан заметил, что волосы у нее непослушные; их кольца блестящим кружевом падают на стройные плечи, точно хотят приласкаться дерзко и нежно. И опять, как на лестнице дворца, Лаодика, потеряв терпение, заговорила первой:

— Возможно, Аполонодор Артамитский хочет посмотреть произведения греческих мастеров? У отца есть неплохая коллекция.

Алан отлично понял обиду девушки; ее язвительную и гордую иронию. Он заговорил уверенно и приветливо:

— Произведение, которое так восхищает меня, нельзя найти в коллекции. И еще не родился мастер, который смог бы приблизиться к такому совершенству.

Лаодику не смутил этот изысканный комплимент, он был даже несколько неприятен ей, так как напомнил обычные торжественные разговоры гостей Аора. Девушка поспешила переменить тему. Ее приятный глубокий голос звучал задумчиво и дружелюбно.

— Ты, наверно, очень любишь все красивое…

— Не знаю, иногда мне кажется, что вся человеческая жизнь не стоит одного дня, наполненного прекрасным.

— А ты не боишься красоты?

Этот вопрос откровенно изумил юношу.

— Красота опасна. Она живет соками человеческого сердца. Она выпивает из него все лучшее, оставляя пустую скорлупу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});