Тайна Желтой комнаты - Гастон Леру

«Назовите же мне имя преступника, — вскричал я, — ведь вы его знаете!»

«Откуда мне его знать?» — смущенно пробормотал Дарзак.

«От мадемуазель Станжерсон», — тотчас ответил я.

Дарзак так побледнел, что на секунду я испугался, уж не лишится ли он чувств. Стало ясно, что я угадал — мадемуазель Станжерсон и ее жених знают имя убийцы.

Немного придя в себя, он сказал мне:

«Я полагаюсь на вас, господин Рультабиль. С тех пор как вы здесь, я смог оценить ваш ум и вашу исключительную изобретательность. Может быть, я и напрасно опасаюсь покушения завтрашней ночью, но необходимо избежать неприятных случайностей и сделать такое покушение невозможным. Примите все необходимые меры для охраны мадемуазель Станжерсон. Сделайте так, чтобы проникнуть в ее комнату было невозможно. Бодрствуйте, бродите вокруг, как сторожевая собака, не спите, не давайте себе ни минуты покоя. Человек, которого мы опасаемся, невероятно коварен, равного ему на свете еще не было. Именно это его коварство и спасет мадемуазель Станжерсон, если вы будете охранять ее. Он обязательно проведает, что вы не спите, и поостережется что-либо предпринимать».

«Вы говорили об этом господину Станжерсону?»

«Нет».

«Почему?»

«Потому что я не хочу услышать от него то же, что и от вас: «Вы знаете имя убийцы!» Заговори я с ним на эту тему, и господин Станжерсон, возможно, решил бы, что мои мрачные предчувствия основаны не только на совпадениях. Он посчитал бы их весьма странными, чтобы не сказать больше. Все это, господин Рультабиль, я говорю потому, что очень вам доверяю. Вы не станете меня подозревать».

Бедный Робер Дарзак! Он страдал и говорил совершенно невпопад. Я испытывал к нему жалость, прекрасно понимая, что он скорее умрет, чем назовет мне имя преступника. Точно так же, как и мадемуазель Станжерсон, которая готова погибнуть ради того, чтобы имя человека из Желтой комнаты и Необъяснимой галереи осталось неизвестным. Этот негодяй держит в своих руках ее или их обоих, и они больше всего опасаются того, что профессор Станжерсон может что-то узнать.

Я дал понять моему собеседнику, что он сказал вполне достаточно, и пообещал всю ночь не ложиться спать, охраняя мадемуазель Станжерсон. Он настаивал, чтобы я организовал непроходимую охрану вокруг ее комнаты, будуара, где спали обе сиделки, и гостиной, где с момента происшествия в Необъяснимой галерее ночевал господин Станжерсон.

Робер Дарзак просил меня не только обезопасить комнату мадемуазель Станжерсон, но и сделать это настолько явно, чтобы преступник отказался от своих намерений и исчез, не оставляя следов. Я так и понял его последнюю фразу: «Когда я уеду, вы можете поведать о своих подозрениях на ближайшую ночь господину Станжерсону, дядюшке Жаку, Фредерику Ларсану, кому угодно и организовать до моего возвращения охрану, выступая ее инициатором».

Он ушел, бедняга, не понимая, что говорит. Мои глаза кричали ему вслед, что я угадал три четверти его секрета. Он, должно быть, совсем растерялся, если пришел ко мне в подобный момент. Нелегко же ему было оставлять мадемуазель Станжерсон, без конца перебирая в уме все эти трагические совпадения.

Когда его шаги замерли в конце галереи, я задумался. Вероятно, придется быть более хитрым, чем сама хитрость. Убийце следует дать ясно понять, что сегодня ночью ожидают его прихода. Ни за что на свете он не должен проникнуть в комнату мадемуазель Станжерсон, и если для этого потребуется его убить, что ж, я пойду и на это. Однако в то же время следует дать преступнику возможность подойти достаточно близко, чтобы разглядеть наконец его лицо и освободить мадемуазель Станжерсон от ее ужасной тайны.

— Да, мой друг, — сказал Рультабиль, положив трубку на стол и осушая стакан, — я должен наконец убедиться, что это именно то лицо, которое входит в круг, очерченный моим разумом.

В этот момент хозяйка внесла яичницу с салом, шипящую на сковородке. Рультабиль пошутил с ней, и в ответ мы также услышали веселую шутку.

— Наша хозяйка явно оживает, — заметил Рультабиль, — когда папаша Матье, измученный своим ревматизмом, оказывается прикован к постели. Вы не находите?

Но эта женщина уже меня не интересовала. Я находился под впечатлением последних слов своего друга и странного поступка Робера Дарзака.

После завтрака, когда мы снова остались одни, Рультабиль продолжал:

— Посылая вам телеграмму нынче утром, я еще исходил только из предположения Дарзака: «Убийца, может быть, объявится сегодня ночью». Теперь же можно сказать, что он определенно пожалует, и я его жду.

— С чего вы решили? Быть может…

— Молчите, — улыбнулся Рультабиль, — не продолжайте, а то скажете глупость. Я это знаю еще с половины одиннадцатого утра, то есть еще до вашего приезда, и, следовательно, раньше, чем мы увидели в окне Артура Ранса.

— Но почему именно с этого времени?

— Потому что в половине одиннадцатого я понял, что мадемуазель Станжерсон предпринимает столько же усилий, чтобы обеспечить убийце возможность проникнуть этой ночью в ее комнату, сколько предпринял бедняга Дарзак, обращаясь ко мне в надежде воспрепятствовать этому.

— Что вы говорите! — воскликнул я. — Возможно ли это? Вы же сами сказали, что мадемуазель Станжерсон обожает Робера Дарзака.

— Конечно, сказал, потому что это чистейшая правда.

— Но не находите ли вы странным…

— Все странно в этом деле, мой друг, но поверьте то «странное», что вы уже знаете, не идет ни в какое сравнение с тем, что вам еще только предстоит узнать.

— Приходится предположить, что мадемуазель Станжерсон и преследующий ее негодяй переписываются друг с другом.

— А почему бы и нет? Вы вполне можете это допустить. Вспомните о письме на столике мадемуазель Станжерсон, оставленном убийцей в ночь происшествия в Необъяснимой галерее, и о его исчезновении. Кто может поручиться, что убийца не требует в письме от несчастной жертвы очередного свидания и, наконец, что он, убедившись в отъезде господина Дарзака, не потребовал свидания сегодня ночью?

В этот момент дверь трактира широко распахнулась. На пороге показался Артур Ранс, приветствовавший нас достаточно флегматично.

XX. Поступок мадемуазель Станжерсон

— Вы меня узнаете? — поинтересовался Рультабиль.

— Конечно, — ответил Артур Ранс, — вы — парнишка из буфета. (Стоило видеть, как вспыхнуло от гнева лицо Рультабиля при этом обращении.) Я специально пришел сюда, чтобы пожать вам руку. Веселый вы мальчуган.

После взаимного рукопожатия Рультабиль представил мне господина Артура Ранса и, несколько принужденно смеясь, предложил ему разделить нашу трапезу.

— Спасибо, — почти без акцента ответил американец, — я уже завтракал с господином Станжерсоном.

— А я полагал, что не увижу вас больше, — заметил Рультабиль, — вы же должны были покинуть Францию на следующий день после приема в Елисейском дворце.

Внешне мы с Рультабилем держались достаточно непринужденно, но на самом деле ловили каждое слово нашего собеседника. Бритое, цвета спелой сливы, лицо американца, его распухшие веки и нервное, подергивающееся лицо — все это выдавало в нем законченного алкоголика. Как мог этот человек оказаться сотрапезником господина Станжерсона? В чем причина его близких отношений с известным профессором?

Через несколько дней я узнал от Ларсана, который, как и я, был удивлен и заинтригован присутствием американца и поэтому собрал о нем необходимые сведения, что Артур Ранс принялся усиленно прикладываться к спиртному лет пятнадцать назад, то есть после отъезда из Филадельфии профессора Станжерсона и его дочери. В филадельфийскую пору своей жизни Станжерсоны часто встречали этого ученого — одного из наиболее уважаемых френологов Нового Света. Однажды он сказал большую услугу мадемуазель Станжерсон, остановив с опасностью для жизни лошадей, понесших ее коляску. Возможно, что именно после этого случая кратковременная дружба связала Артура Ранса и дочь профессора. Однако ничто не давало оснований предполагать взаимную любовь.

Откуда мог Фредерик Ларсан получить эти сведения? Он мне этого не сказал, хотя и был в них абсолютно уверен.

Зная эти подробности в тот момент, когда Артур Ранс присоединился к нам в трактире «Башня», мы уделили бы ему гораздо меньше внимания. На вид американцу было лет сорок пять.

На вопрос Рультабиля он ответил достаточно просто:

— Узнав о покушении, я задержал свой отъезд, так как хотел непременно убедиться, что мадемуазель Станжерсон вне опасности. И я не уеду, пока она не поправится окончательно.

Артур Ранс завладел разговором и, избегая отвечать на вопросы Рультабиля, стал излагать нам свою версию о событиях в Желтой комнате, которая недалеко ушла от мнения Фредерика Ларсана. Он не называл никаких имен, однако легко было догадаться кого он имеет в виду. Он сообщил также, что знает о попытках Рультабиля распутать тайну Желтой комнаты, и сказал, что господин Станжерсон поведал ему о событиях Необъяснимой галереи. Ясно было, что американец во всем подозревает Робера Дарзака. Несколько раз он подчеркнуто сокрушался, что господин Дарзак отлучается из замка именно в дни таинственных драм, и мы прекрасно понимали, что означают эти намеки. В довершение всего объявил, что Робер Дарзак поступил очень ловко, устроив в замке молодого репортера, который в конце концов и вне всякого сомнения отыщет преступника. Он произнес эту фразу достаточно насмешливо и, распрощавшись, вышел из «Башни». Рультабиль через окно следил за тем, как американец не торопясь удаляется в сторону замка.