Я верю - Тьюсдей Рампа

Стоявший рядом с ним начальник местной службы ПВО сказал:

— Совсем рядом прошла.

Алан посмотрел назад и увидел, что весь горизонт был в огне. Повсюду бушевало море дыма. А над всем этим слышалось «Трам-трам-трам», — это неровно гудели моторы немецкого самолета.

Время от времени до ушей доносилось: «Тах-тах-тах», — это стреляли британские ночные истребители. Они вели огонь по самолетам захватчиков, которых с земли освещали лучи прожекторов.

И вдруг послышалось резкое «Бух!» — и показалось, будто весь мир содрогнулся. Целый дом вдруг подпрыгнул в воздух, распался и рассыпался на куски. Алан испытал чувство сильной агонии. Командир ПВО, который остался невредим, огляделся и прокричал:

— Боже мой, доктор ранен!

Бойцы ПВО и спасатели отчаянно пытались убрать куски каменной кладки, чтобы высвободить живот и ноги Алана. А самому Алану казалось, будто он попал в море огня. Все его существо было объято бушующим пламенем. Вдруг он открыл глаза и сказал:

— Не трудитесь, ребята. Со мной все кончено. Лучше оставьте меня и поищите тех раненых, которые не так безнадежны, как я.

С этими словами он сомкнул глаза и лежал так какое-то время. Казалось, он пребывает в особом состоянии экстаза.

«Это не боль», — подумал он про себя.

И вдруг ему показалось, что у него начинаются галлюцинации, поскольку он почувствовал, что плывет над самим собою, зависая вниз головой. Он видел голубовато-белый шнур, соединявший его висевшее в воздухе тело с тем телом, что лежало сейчас на земле. И это лежавшее на земле тело было разворочено от пупка донизу. Потом он сделался маленьким, словно пятнышко, — словно капелька малинового джема распростерлась на земле. И вдруг его мозг, словно молния, пронзила мысль о том, что ведь как раз сегодня он должен был отметить свой тридцатый день рождения. При этой мысли ему показалось, что серебристый шнур начал вдруг уменьшаться и таять. И Алан вдруг стал взмывать кверху — словно он был одним из тех заградительных аэростатов, что висели над Лондоном. Поднимаясь все выше и по-прежнему зависая лицом вниз, он видел под собой землю. Внезапно ему показалось, что он натолкнулся на темную тучу. И на какое-то время все исчезло из виду.

— Пятьдесят-Три! Пятьдесят-Три! — прозвучал в его голове чей-то голос. Он открыл глаза и оглянулся, но кругом все было черно. Казалось, он находится в сплошной черной мгле. И про себя он подумал: «Странно, но все это кажется мне очень знакомым. Где я? Наверное, мне ввели обезболивающее или что-то вроде того».

А пока он так думал, черная туча стала серой, и теперь он мог различить какие-то образы, цифры. Вдруг ему стало ясно: он находится в астрале. И тогда он улыбнулся. А пока он улыбался, тучи и туманная мгла таяли все сильнее. И он увидел все величие реального астрального плана. Вокруг него столпились друзья — ведь только друзья могут окружать человека в этом плане. В какое-то мгновение он с ужасом оглядел себя, а затем, не задумываясь, вообразил на себе ту одежду, мысль о которой первой пришла ему в голову. Он вспомнил о том белом одеянии, какое носил в больнице Сент-Мэгготс. И тут же оказался одетым в белое. Но вдруг его испугали донесшиеся до него взрывы смеха, которые явно адресовались ему. Еще раз, взглянув на себя, он увидел, что его белое одеяние достает ему всего лишь до талии. Ведь именно такой фасон ему, как специалисту, было положено носить в больнице.

Реальный астрал оказался местом весьма и весьма приятным. Друзья с радостью доставили Алана в Дом Покоя. Здесь он получил премиленькую комнату, из которой мог наблюдать прекрасные кусты и деревья в парке. Таких красивых растений он никогда прежде не видел. Повсюду здесь летали птицы и гуляли ручные животные. И ни одно существо не причиняло вреда другому.

Алан скоро оправился от душевной травмы, перенесенной им в связи со смертью на Земле и возрождением в астрале, а затем, неделей позже, как это здесь было принято, ему пришлось посетить Галерею Воспоминаний. Сидя здесь, он увидел все, что случилось в его прошедшей жизни. В конце сеанса, длительность которого невозможно было бы измерить, чей-то добрый голос сказал ему:

— Ты достиг успеха. Ты все сделал правильно. Ты искупил свою вину. Теперь ты можешь отдохнуть здесь в течение нескольких столетий, прежде чем составишь план своих будущих действий. Здесь ты можешь заняться наукой или всем, чем только пожелаешь. Ты показал себя молодцом.

На выходе из Галереи Воспоминаний Алана вновь встретили его друзья. И вместе они направились искать жилище, в котором Алан мог бы насладиться временем, проведенным наедине с самим собой, и поразмышлять над тем, что ему больше всего хотелось бы совершить в будущем.

Я полагаю, что всех людей, кто бы они ни были, нужно приучить к мысли о том, что смерти нет — есть только смена астральных планов. И когда наступает час такой смены, доброжелательная Природа облегчает нам путь, ослабляет нашу боль и погружает в состояние покоя тех, кто ВЕРИТ.

Глава восьмая

В старом доме стояла такая тишина, какая бывает лишь в старом доме. Временами из темноты ночи доносилось бормотанье ветхой половицы, которая нечаянно терлась о свою соседку, а потом извинялась за то, что таким образом вторглась в ее личную жизнь. Старый дом отдыхал после трудного дня. Теперь дом уже не мог предаваться мечтам вплоть до теплого полудня. Старый дом сделался жертвой злого времени, налогов, конъюнктуры и недостатка средств на реконструкцию.

Старый дом был не рад толпам беспечных посетителей, которые волнами текли по коридорам и набивались в комнаты, подобно стадам обезумевших овец. Старый дом слышал, как стонут его половицы, и чувствовал, как провисают его брусья под непривычным грузом после стольких лет покоя и тишины. Но Семейству требовалось жить дальше и как-то зарабатывать деньги. Поэтому после долгих душевных терзаний и внутренних раздоров стороны решили сделать этот исторический особняк открытым для экскурсантов.

Построенный сотни лет назад, этот дом был поместьем человека из высшего общества, — человека, который верой и правдой служил своему королю и за свою преданность заслужил титул лорда-пэра. Дом был с любовью и добротно построен здоровыми и сильными рабочими, которые кормились пивом, сыром да еще хлебом и которые сделали все должным образом, поскольку считали делом чести трудиться на совесть. Поэтому дом выдержал…

Выдержал обжигающий летний зной и холодную зимнюю стужу, когда казалось, будто каждая балка вот-вот согнется под порывами ледяных ветров, которые бесновались вокруг. Лужайки подле дома были все еще хорошо ухожены. Фундамент дома был все еще хорошо защищен. Но кое-где начали скрипеть доски, кое-где арки просели от старости. И вот теперь, истоптанный ногами посетителей и замусоренный выброшенными детьми липкими конфетными бумажками, дом опять погрузился в тишину.

В старом доме стояла такая тишина, какая бывает лишь в старом доме. Где-то за стеной, пища и шурша, резвились мыши. Где-то в вышине ухала на луну сова. На улице холодный ночной ветер шелестел в карнизах и иногда стучал по окнам длинными ветвями. Но в том крыле дома никого не было. «Семья» жила сейчас в домике поменьше, который стоял на землях поместья и которым когда-то, в более благополучные времена, владели дворецкий и его супруга.

До блеска отполированный пол сиял при лунном свете, бросая таинственные блики на облицованные панелями стены. А в комнатах портреты предков мрачно бросали вниз невидящие взоры точно так же, как и много столетий тому назад.

В дальнем конце Большой Залы пробил без четверти двенадцать величественный «Дедушка».[25] Где-то в серванте тихим эхом вторили бою часов треснувшие стекла. Из другой комнаты, что была неподалеку, тонким голоском «Дедушке» подпевала «Внучка».[26]

На мгновение все стихло, как вдруг Дедушка заговорил:

— Эй, Внучка, ты здесь? Ты слышишь меня?

Послышался щелчок, потом с жужжанием повернулось колесико часового механизма, а затем послышался тоненький голосок Внучки:

— Конечно, Дедушка, я слушаю тебя. Должно быть, ты хочешь что-нибудь рассказать мне сегодня ночью?

Тихим голосом Дедушка шептал: «тик-так, тик-так, тик-так», и вдруг он заговорил громче:

— Знаешь, Внучка, я родился в конце XVII века. Впервые люди отполировали мое длинное тело в 1675, и как только мой маятник начал ходить, я тут же стал размышлять о странностях жизни. И сколько лет я жил — столько и думал. Люди, которые нас окружают, живут так мало, им не хватает времени, чтобы подумать обо всем том, что следует знать о жизни. А ты хотела бы знать об этом, Внучка?

Внучка, покоившаяся на почетном месте в девичьей, слегка покачнулась, словно кивая вслед проезжавшему мимо дома тяжелому локомотиву и сопровождавшим его товарным вагонам, а затем мягко сказала: