Я верю - Тьюсдей Рампа

— Садись, — и исполненный благодарности Алан уселся на пассажирское место. Алану не очень-то часто приходилось ездить в личном авто. Ему больше приходилось путешествовать на лязгающих трамваях и рычащих автобусах. Он жадно следил за тем, как доктор завел двигатель, подождал какое-то время, чтобы разогреть мотор, потом проверил заряд аккумулятора и уровень масла и выехал со двора.

— Ты знаешь, какой дорогой нам лучше ехать? — насмешливо поинтересовался доктор.

— Видите ли, сэр, — довольно робко ответил Алан, — я ознакомился с картой и полагаю, что вы поедете по улице Ист-Индия-Док-Роуд, а затем — по мосту Ватерлоо.

— Нет, — ответил доктор. — Тут я тебя «купил», ни по каким мостам мы не поедем. Ты хорошенько запомни маршрут, поскольку, если мои планы осуществятся, тебе придется довольно часто им ездить.

Алан как зачарованный рассматривал те места, что простирались за пределами его родного района Тауэр-Хамлетс. Ему не часто доводилось ездить по городу, но отчего-то у него возникло тревожное чувство, что во многих из тех районов, через которые они проезжали, он когда-то бывал. Наконец они свернули вправо, и по улице Кингзуэй попали в район Холборн. Потом они довольно долго ехали вдоль по Кингзуэй, после чего свернули на улицу Сардиния-Стрит, которая вела на бульвар Линкольнз-Инн-Филдз. Тут Доктор Томпсон неожиданно въехал в какие-то железные ворота и ловко припарковал машину. Выключив зажигание и вытащив ключ, он сказал:

— Вот мы и приехали, парень. Вылезай!

Вместе они вошли в парадную дверь Королевского хирургического колледжа, и доктор Томпсон дружеским легким кивком поприветствовал одного из стоявших здесь людей, одетых в униформу.

— Дела в порядке, Боб? — спросил его доктор и, бодро кивнув, направился дальше, в темный вестибюль.

— Пойдем! Сейчас мы повернем налево… Ах, погоди-ка — мне нужно кое-что тебе показать.

Он остановился и схватил Алана за руку:

— Здесь представлено нечто, от чего у тебя сейчас могут заболеть зубы. Это зубоврачебные инструменты, которыми пользовались в старину. Видишь — вон там, в стеклянном шкафу? Ну, как бы тебе понравилось, если бы кто-то решил выдернуть такой штуковиной твой коренной зуб?

Он весело хлопнул Алана по спине и сказал:

— А теперь посмотрим, что у нас там.

«Там» находилась большая — весьма большая — комната, сплошь уставленная застекленными шкафами, стеллажами и, конечно же, всякими полками, где находилось множество стеклянных банок. Алан с благоговейным страхом разглядывал все то обилие закупоренных в банки младенцев, утробных плодов и всяческих человеческих органов, которые, по мнению хирургов, должны были храниться здесь для изучения и для обучения студентов.

Они прошли вдоль одной из комнат и остановились у стеллажа, выполненного из хорошо отполированного орехового дерева. Доктор Томпсон взял с этого стеллажа какой-то ящик, и Алан увидел в нем два стеклышка, уложенные друг на друга в виде сэндвича. Между стеклышками виднелось какое-то ужасно грязное «нечто». Доктор Томпсон рассмеялся и сказал:

— В этой коробке содержится мозг, который был тонко нарезан таким образом, чтобы, взяв эту коробку и заглянув в нее, ты мог увидеть любую отдельную часть мозга. Смотри-ка, — он потянулся к другому ящику, потянул за ручку, и оттуда показался еще один стеклянный «сэндвич», указав на который доктор сказал:

— Считается, что именно отсюда ты получаешь свои психические ощущения. Интересно, каковы они у тебя? — затем он добавил: — Да и, мне не мешало бы разобраться в своих!

Доктор и Алан провели все утро в Музее Хантера, а затем доктор Томпсон сказал:

— Ну что ж, по-моему, нам пора перекусить, не так ли?

Алан давно уже чувствовал урчание в желудке и потому отнесся к этой идее весьма одобрительно. Они покинули музей и, сев в машину поехали в клуб, где мистера Томпсона, видимо, хорошо знали. Вскоре они уже сидели за столом и обедали.

— Теперь мы поедем в больницу, и я свожу тебя в прозекторскую, а там, как говорится, будь что будет.

— А что, разве в прозекторскую пускают всех так запросто? — несколько изумленно спросил Алан.

Доктор Томпсон рассмеялся и сказал:

— Нет, что ты, не приведи Бог! Но меня там знают как специалиста. И потом, у меня когда-то был свой медицинский кабинет на Харли-Стрит, но я не терплю низкопоклонства и не смог терпеть всю тамошнюю грязь. Я совершенно не выношу этих старых матрон, которые уверены в том, что если они достаточно заплатят, то их немедленно вылечат. К тому же они смотрят на врача как на какую-то инфузорию, — добавил он, покончив с обедом.

Вскоре автомобиль подвез их к крыльцу больницы и остановился в том месте, где парковка была разрешена только врачам. Доктор Томпсон и Алан оставили машину и через парадный вход прошли в регистратуру. Здесь доктор обратился к одному из находившихся здесь санитаров:

— Я хочу поговорить с профессором Дромдэри-Дамбкофф.

Санитар обернулся к телефону и, подняв трубку, что-то сказал в нее.

Вновь повернувшись к доктору Томпсону, он сообщил:

— Все в порядке, сэр. Профессор попросил меня проводить вас и вашего спутника к нему. Прошу вас пройти за мной.

Вместе они прошли по больничным коридорам, которые, как показалось Алану, простирались на бесконечное множество миль. Наконец они добрались до кабинета, на двери которого была видна табличка с именем профессора. Санитар постучал и открыл дверь. Доктор Томпсон и Алан вошли. Первой вещью, которую они увидели, была лежавшая на столе половина человеческого тела. Двое людей в белых халатах деловито что-то там вырезали. На мгновение Алан почувствовал, что внутри него происходит нечто странное, однако он быстро решил, что если он собрался стать доктором, то ему придется привыкнуть к подобным зрелищам. Поэтому он сделал резкое глотательное движение, дважды или трижды усиленно моргнул и полностью овладел собой.

— Это тот мальчик, о котором я вам говорил, профессор. Думаю, из него будет толк, — сказал доктор Томпсон, представляя Алана профессору.

Профессор пристально посмотрел на Алана и сказал:

— А, это хорошо, что вы уже здесь. Ну что же, давайте посмотрим, на что вы способны, — и вдруг он так странно захихикал, как девчонка. Бедный Алан ужасно смутился.

Какое-то время они просто стояли и разговаривали, пока профессор наблюдал за работой двух студентов. А затем Алана провели в невероятно холодную и ужасно зловонную прозекторскую. Здесь Алан не на шутку испугался, что может опозориться, если рухнет в обморок или испачкает пол своей рвотой. Но тут он опять вспомнил, что это его будущая работа, и приступ тошноты сразу прошел. Профессор двигался от одного трупа к другому. Поскольку лекции закончились и никого из студентов в прозекторской не было, то профессор стал обращать внимание Алана на отдельные интересные моменты, а доктор Томпсон внимательно следил за его реакцией.

— Ах, я есть глюпий башка! — вдруг сердито вскричал профессор, нагибаясь и поднимая упавшую на пол отрезанную руку, которую кто-то забыл под прозекторским столом.

— Студенты сейчас не такой, как есть в Германия, — они очень небрежный. Как они сметь ронять рука?

Все еще продолжая ворчать, он подошел к другому трупу и, ухватив Алана за руку, сказал:

— Возьми вот этот скальпель и сделай надрез отсюда досюда. Ты должен чувствовать, что значит резать человеческий тело.

Алан тупо взял протянутый ему скальпель, а затем, с внутренним содроганием, которое, как он надеялся, было не очень заметно, надавил острием ножа на мертвую плоть и сделал надрез.

— Твердый рука! У тебя твердый рука! — восторженно вскричал профессор. — Да, ти станешь хороший студент-медик!

Потом доктор Томпсон и Алан пили чай, и доктор сказал:

— Ну а теперь, несмотря на то, что ты столько сегодня повидал, тебе придется есть. Я был почти уверен, что увижу твою зеленую физиономию на полу подле прозекторского стола или что-нибудь в этом роде. Интересно, что с тобой будет, если в следующий раз я предложу тебе съесть почку на поджаренном тосте? Как думаешь, тебя стошнит при виде почки?

Алан рассмеялся. На душе у него теперь было легко, и он ответил:

— Нет, сэр, я чувствую себя как дома.

Потом они медленно возвращались в район Уоппинг, лавируя между толпами вечерних прохожих. Доктор Томпсон всю дорогу рассказывал Алану о своих планах — о том, что он стареет и очень устает, о том, что он будет заботиться об Алане и позволит ему пользоваться своим банковским счетом, чтобы тот зависел от родителей. Он говорил:

— Я не знал своих родителей. Я был сиротой. Но если бы мои родители поступали со мною так же, как с тобой твои, то, поверь мне, — я бы от них сбежал!

В тот вечер в семействе Бондов состоялся нелегкий разговор. Бонд-отец пытался не выдавать своего любопытства, однако он с большим вниманием слушал все, о чем рассказывал Алан. И, в конце концов, он сердито сказал: