Рыцарь Христа (Тамплиеры - 1) - Октавиан Стампас

Мы перестали спускаться, и так не мало углубившись под землю.

- Садитесь, сейчас подадут вино и сидр,- прозвучал голос Генриха. Я никак не мог понять, сколько же людей окружает меня, и покамест узнал голоса лишь трех-четырех, лишь тех, кто что-то говорил, большинство же молчало.

Край стакана коснулся моих губ, и я стал пить. Это был вкусный холодный сидр, он освежил меня, прибавил сил и бодрости. Мне уже было не столько противно, сколько интересно. Сидящие рядом со мной люди вполголоса взволнованно разговаривали. Я узнал еще троих. То, о чем они беседовали, было мне непонятно, будто они разговаривали на каком-то неведомом мне языке. Они спорили о значении каких-то чисел и геометрических фигур, называли имена планет и звезд, названия стран и городов, и все это в каком-то полухаосе, словно они не беседовали, а заполняли время словесной трухой. Затем я услышал, как открылась некая большая и тяжелая дверь - очень гулко и с протяжным скрипом. Издалека прозвучал низкий женский голос:

- Кто ты, входящий?

- Я - Генрих, император Священной Римской Империи.

- Зачем ты входишь сюда?

- Чтобы познавать и быть познанным.

- Что у тебя в правой руке?

- Скипетр.

- Что у тебя в левой руке?

- Держава.

- Войди и займи свое место на окружности макрокосма32.

Шаги удалились внутрь зала, который, судя по всему, обладал высоким потолком.

- Кто ты, входящий? - снова прозвучал низкий женский голос.

- Я - Гуго, граф Вермандуа33, сын короля Франции.

- Зачем ты входишь сюда?

- Чтобы познавать и быть познанным.

- Что у тебя в правой руке?

- Скипетр.

- Что у тебя в левой руке?

- Держава.

- Войди и займи свое место на окружности макрокосма.

Вслед за графом Вермандуа, одинаково отвечая на все вопросы, вошли Удальрих фон Айхштатт, Карл-Магнус фон Гальберштадт. Годфруа Буйонский, Анно фон Ландсберг, Аларих фон Туль. За последним настала очередь моя. Меня подвели к двери и вложили в правую руку что-то легкое и длинное, гладкое, кажется, деревянное, а в левую положили что-то круглое и тоже легкое, с неровной поверхностью. Низкий женский голос спросил из глубины зала:

- Кто ты, входящий?

- Я - Лунелинк... Людвиг, граф из Зегенгейма.

- Зачем ты входишь сюда?

- Не знаю... Должно быть, чтобы познавать и быть познанным,- отвечал я весьма неуверенно.

- Что у тебя в правой руке?

- Глаза у меня завязаны, и я не вижу, но говорят, что это скипетр. Должно быть, так оно и есть.

Кто-то прыснул со смеху за моей спиной, а затем меня довольно невежливо ткнули под лопатку. Мне стало смешно, хотелось и дальше издеваться.

- Что у тебя в левой руке?

- Опять же не могу быть уверенным. Вроде бы держава, но что-то больно легкая, явно, что не из золота и вряд ли она осыпана драгоценными каменьями.

- Прекратите, Зегенгейм! - прошептал за моей спиной Лоцвайб.- Хватит кривляться!

И меня снова, еще больнее ткнули под лопатку.

- Войди и займи свое место на окружности макрокосма,- было сказано мне низким женским голосом.

- Я бы с большим удовольствием, сударыня, но только глаза у меня завязаны, и боюсь, что ни макрокосма, ни микрокосма я не смогу...Договорить мне не дали, заткнули рот ладонью, взяли под руки, провели и посадили в деревянное кресло. Спиной я чувствовал, что на спинке кресла какая-то резьба, и почему-то подумал, не апокалиптические ли там всадники?

Медленно и чинно отвечая на те же самые вопросы, в зал вошли и расселись Бэр фон Ксантен, Гильдебрант Лоцвайб, Фридрих Левенгрубе, Тарентский князь Боэмунд34 и барон Тесселин де Монфлери. Итого, вместе со мной, тринадцать человек. Любопытное число.

- Ты, вошедший последним, которому не досталось кресла, подойди к макрокосму,- пригласил низкий женский голос барона Тесселина. Я заерзал на своем месте, чувствуя некоторую ущербность.

- Простите,- кашлянув, обратился я,- можно задать всего один вопрос? Скажите, у всех завязаны глаза или только у меня?

- Наберитесь терпения, Зегенгейм! - услышал я голос императора.

- Прозвище этого болтуна, новенького, будет Фонтанчик,- сказал низкий женский голос, и я вдруг понял, что он принадлежит Мелузине, просто она говорит басом и, видимо держит возле губ какую-то глубокую емкость.

Некоторое время никто ничего не произносил, слышались передвижения каких-то предметов, потом стал доноситься шепот, который делался все громче и громче, последовали звуки вспышек и сразу запахло чем-то одновременно благоуханным и удушливым. Я не утерпел и кончиками пальцев той руки, в которой держал скипетр, ощупал круглый предмет, лежащий на моей левой ладони. Когда под покатой гладью обнаружились два довольно широких отверстия, а между ними узкое третье, я понял, что это человеческий череп, и, ужаснувшись, прошептал:

- Господи Иисусе!

Тотчас раздались недовольные возгласы и голос Мелузины приказал:

- Довольно! Заткните ему покрепче рот да привяжите его потуже к креслу, а то он не уймется, так и будет осквернять наше дело.

Я хотел было вскочить и сорвать с лица повязку, но меня схватили, отобрали державу-череп и скипетр-кость, а то, что это была кость, любой бы уже догадался, привязали веревками к креслу и заткнули рот кляпом, от которого я едва не подавился. К тому же еще и удушливое благовоние продолжало наполнять воздух, в голове у меня поплыли синие и голубые кольца.

Теперь у меня не было ни глаз, ни рта, ни рук, ни ног, и оставались лишь ноздри и уши для контакта с внешним миром. Я обонял запах благовония, от которого кружилась голова, и слышал, как возобновились бормотания. Слов я не разбирал, это была сплошная абракадабра, лишь несколько раз мне померещилось, что я слышу латынь - voco te, advoco te, veni hue Priapus* [Зову тебя, приглашаю тебя, явись сюда, Приап35 (лат.).], но я не был уверен, что это не слуховая галлюцинация, потому что к этому времени я стал различать многие и многие голоса, звучащие отовсюду негромко, будто издалека. Кто-то пел, кто-то восклицал и звал куда-то, кто-то стонал и повизгивал, звуки нарастали, кружили по залу, образуя вихрь. Казалось, что все вокруг начинает завинчиваться в спираль и проваливаться под землю. Голоса, визги, стоны и песни смешивались, и не знаю, сколько минуло времени, прежде чем они превратились в единый гул, тоскливый, томительный звук, вращающийся по окружности справа налево. Где-то передо мной раздавались хлюпанья и бульканья, смех и постанывания, какой-то плеск, словно кто-то купался в корыте или в бочке. Я слышал, как Мелузина весело сказала: "Добавь сюда семь дочерей и столько же юношей", это было что-то знакомое, не то Овидий, не то Гораций, но что могла означать сия фраза, я не мог догадаться.

- Как ты посмел занять здесь мое место? - прошептал вдруг мне в самое ухо Гильдерик фон Шварцмоор, и кожа на спине у меня зашевелилась от ужаса, когда я вспомнил, что убил его несколько дней тому назад.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});