Американский претендент - Марк Твен

– О, это грандиозно, благодетельно, прекрасно! И как вы придумали подобную вещь? У вас удивительный ум. Как, вы говорите, надо заряжать аппарат?

– Тут нет ровно ничего мудреного. Если ты хочешь зарядить фонограф так, чтобы он громко произносил слова, стань прямо над ним и кричи. Если же ты оставишь его открытым и в готовом виде, то он примется «подслушивать», то есть зарядится сам различными звуками, раздающимися вблизи него на шесть футов расстояния. Теперь я покажу тебе, как он работает. Вчера я призывал специалиста, чтоб зарядить вот этот. Ай-ай, его оставили открытым; это нехорошо! Впрочем, мне помнится, кругом было настолько тихо, что он не мог собрать подходящего материала. Все, что теперь с ним требуется сделать, это нажать пуговку внизу, вот так.

Полковник Селлерс привел аппарат в действие, и фонограф запел плаксивым, тонким голосом:

Есть гостиница одна,Далеко стоит она,Трижды в день там есть дают.И недорого берут.

– Ах, черт побери, совсем не то! Кто-нибудь у нас поблизости распевал эту чепуху.

Жалобное пение возобновилось вперемешку с громким, постоянно возвышающимся мяуканьем котов, которые затевают драку.

Лишь к обеду зазвонят,Квартиранты загалдят,Их хозяин созывает…

(моментальный взрыв жестокой кошачьей схватки, заглушающий какое-то невнятно произнесенное слово).

…Трижды в сутки угощает.

(новый взрыв кошачьего мяуканья и рева). Затем пронзительный дискант кричит: «Брысь, вы, окаянные!» Слышно, будто бы в дерущихся котов пустили чем-нибудь, и они шарахнулись врассыпную.

– Ну, это ничего, будем слушать дальше. Фонограф сейчас дойдет до крепких словечек из лексикона моряков. Впрочем, дело не в том; теперь ты видел, как действует механизм?

– Он действует великолепно! – воскликнул Гаукинс. – Я понимаю, что в нем скрыты несметные богатства.

– Да, и семейство Гаукинсов получит из них свою долю, Вашингтон.

– О, благодарю, благодарю вас! Вы великодушны, как всегда, а фонограф – величайшее изобретение нашего века!

– Правда, мы живем во времена чудес. Стихии кишат благодетельными силами; так было всегда, но наше поколение впервые открыло их и сумело приспособить для человечества. Поверь, Гаукинс, всякая вещь имеет свою полезную сторону, и ничто не должно пропадать даром. Возьмем, к примеру, хотя бы миазмы. Известно, что из них выделяется аммиачный газ, который до сих пор не применялся ни к чему: никто не думал собирать его; ты не можешь назвать мне ни единого человека, которому пришла бы в голову эта идея. Не правду ли я говорю, ведь ты согласен со мной?

– Совершенно. Только я, право, не мог представить себе, чтобы кому-нибудь могло понадобиться…

– Собирать его? А вот я тебе сейчас объясню. Взгляни сюда, это мое новое изобретение – особый аппарат, который я назвал «разлагателем». Клянусь честью, если ты мне укажешь дом, где выделяется известное количество аммиачного газа в день, я берусь при помощи моего разлагателя увеличить это количество в сто раз – менее чем в полчаса.

– Господи, да зачем вам это?

– Как зачем? Послушай и узнаешь. Это вещество может служить отличным осветительным материалом, чрезвычайно важным в экономическом отношении; аммиачный газ не применяется решительно ни к чему и не стоит ни единого цента. Чтобы добыть его, нужно только приделать мой разлагатель к любой трубе для стока нечистот, и дело в шляпе. Для этого можно воспользоваться даже обыкновенными газопроводными трубами. Ну, сообрази-ка теперь, какова эта штука? Даю голову на отсечение, что через пять лет не будет дома, который бы освещался чем-нибудь другим, кроме аммиачного газа. Это открытие можно рекомендовать каждому доктору, каждому водопроводчику.

– Но ведь этот способ освещения опасен?

– Более или менее, да. Но ведь что ни возьми, все опасно: и угольный газ, и свечи, и электричество.

– А хорошо он горит?

– Великолепно.

– Вы производили опыты?

– Пока еще нет. Полли предубеждена против этого, но я бьюсь об заклад, что, если новая система освещения будет принята в доме президента, она пойдет в ход, можешь быть в том уверен. На, возьми вот этот разлагатель, Вашингтон; теперь он мне пока не нужен. Можешь произвести с ним опыт в какой-нибудь гостинице!

ГЛАВА XVIII

Вашингтона слегка покоробило при таком предложении, но потом его взгляд сделался задумчивым, и майор как будто забыл все окружающее. Немного спустя Селлерс полюбопытствовал, что занимает его мысли.

– Вот что; скажите мне откровенно, нет ли у вас в голове такого секретного проекта, на осуществление которого не хватило бы всех фондов английского банка?

Полковник изумился и спросил:

– Послушай, Гаукинс, разве ты умеешь читать в чужой душе?

– Никогда не пробовал.

– Как же ты мог напасть на такую идею? Это просто чтение чужих мыслей, хотя, по твоим словам, ты и не имеешь понятия, что это значит. У меня, действительно, есть проект, на который нужны все фонды английского банка. Но как ты мог о том догадаться? Путем какого психического процесса? Это, право, преинтересно.

– Никакого тут нет процесса; у меня совершенно случайно мелькнула мысль о том, куда вы денете свои несметные богатства? Ну, сколько нужно мне или вам для совершенно обеспеченной жизни? Сто тысяч. Между тем два или три из ваших последних изобретений принесут целые биллионы, и вы непременно добьетесь этого. Если бы вам требовалось десять миллионов фунтов стерлингов, я мог бы еще это понять: такая цифра не превосходит границ человеческого понимания; но биллионы! Это уж хватает через край. У вас непременно должен быть колоссальный проект в голове, на который и потребуются все эти невероятные суммы.

Любопытство и изумление графа возрастало с каждым словом Гаукинса, и когда тот кончил, он воскликнул в величайшем восторге:

– Ты удивительно умно рассудил, Вашингтон, доказав этим свою необыкновенную проницательность! Ты напал на настоящий след, угодил в самую точку, разгадал мои сокровеннейшие мечты. После этого я открою тебе все, и ты поймешь меня. Мне нечего напоминать тебе о необходимости молчания, потому что о таких вещах лучше не болтать до поры до времени. Заметил ли ты, сколько памфлетов и книг о России собрано у меня?

– Да, я полагаю, ни у кого нет такой массы, по крайней мере, ни у кого, кто находится еще в живых.

– Познакомившись в достаточной степени по разным источникам с великой и замечательной русской нацией, я задумал купить Сибирь и устроить в ней республику!

– Боже праведный!

– Что с тобой? Отчего ты подпрыгнул, точно на пружине?

– Господи, да когда вы брякнете такое словечко, поневоле подскочишь на стуле, точно ты готов сейчас вылететь сквозь крышу! Честное слово, вам следовало бы сначала подготовить своего собеседника, прежде чем огорошить его подобной штукой; а вы вдруг сообщаете мне непостижимый, гигантский проект самым хладнокровным тоном. Ведь эдак долго ли до беды? Продолжайте, впрочем. Теперь я оправился и горю нетерпением узнать, что будет дальше. Итак, вы хотите купить Сибирь?

– Да, едва только получу деньги. За ценой я не постою; когда же мною будет организована республика в этой обширной и богатейшей стране, свет свободы, умственного развития, справедливости засияет там на глазах изумленного мира.

Граф внезапно остановился, гордо выпрямив стан, и стал задумчиво смотреть в окно, не защищенное занавесками. Потом он вдруг окликнул Гаукинса и, указывая на что-то рукою, таинственно вымолвил, понизив голос:

– Смотри!

– Что там такое, полковник?

– Вот он!

– Не может быть!

– Это так же верно, как то, что ты живешь на свете. Тише, ни с места! Я употреблю все свое влияние, приложу все свои силы. Мне удалось достичь желаемого; теперь я заставлю его войти в дом. Вот ты увидишь.

И он принялся делать в воздухе пассы обеими руками.

– Гляди: я вызвал у него улыбку; видишь?

Это была совершеннейшая правда. Трэси вышел под вечер прогуляться и случайно увидал свои фамильные гербы на фасаде жалкого домишки. Траурные украшения заставили его улыбнуться, и не мудрено: они вызывали смех даже соседских кошек.

– Смотри, Гаукинс, смотри: чудо совершается. Я достигну своего.

– Конечно, Росмор, если у меня были какие-нибудь сомнения насчет материализации, то теперь они совсем рассеялись. О, какой счастливый день!

Трэси действительно переходил через улицу, захотев прочесть надпись на дверной доске. «Так вот где живет наш американский претендент», – сказал он себе, продолжая усмехаться.

– Он идет, идет прямо сюда! Я сойду вниз и отворю ему, а ты ступай за мной.

Селлерс, бледный и взволнованный, столкнулся с Трэси лицом к лицу. В первую минуту голос изменил ему. Запинаясь, он выговорил несвязное приветствие и продолжал: