Кровавые игры - Челси Ярбро

Мальчик взял чашу первым и быстро отпил из нее.

– Кислое,- сказал он, вытирая губы тыльной стороной кисти.

– Зато крепкое,- ласково произнесла Мирта.- Это хорошее вино.- Она положила ладонь на плечо сына.- Скоро я отведу тебя в спальню и посижу с тобой, пока ты не уснешь.

Фауста смотрела в чашу.

– Отец, там осталось совсем немного. Тебе может не хватить.

Петроний нежно провел ладонью по светлой, только-только начинавшей темнеть головке.

– Не волнуйся, родная. Я найду, чем утолить свою жажду.- Теперь и его охватило спокойствие. Пропасть между ним и семьей все разверзалась, и рке никакими силами нельзя было повернуть события вспять.- Я вас всегда любил и люблю,- сказал он, забирая у девочки чашу, потом опустился на колени и обнял детей. К тому времени, как придет его черед, тела их станут холодными и недвижными. Пути назад не было. Петрония кольнуло чувство вины. Ему отчаянно захотелось как-нибудь оправдаться, сказать им, например, что однажды они все поймут и… Он покраснел от смущения. До него вдруг дошла вся нелепость вскочившей в голову мысли. У них уже не будет времени, чтобы что-то понять. Медленно поднявшись с колен, Петроний поцеловал жену. Их губы встретились и разошлись – так они целовали друг друга на ночь. Они были просто товарищами, и никогда не испытывали от этого каких-либо неудобств.

– Нам пора, дорогой. Тебе еще многое надо сделать, и наше присутствие будет тебя стеснять.- Мирта слегка улыбнулась, потом повернулась к детям: – Идемте же, Фауста, Марцелл. Мы погуляем в саду, я расскажу вам сказку, а там придет время ложиться…- Она повела сына с дочерью к выходу, не взглянув больше на мужа.

Когда дверь закрылась, Петроний потер ладонью лицо и судорожно вздохнул. Потом, овладев собой, поднял чашу.

– Сен-Жермен,- сказал он, глядя на мускулистого Атласа,- прости мне это кощунство.- В следующее мгновение чаша ударилась о пол и превратилась во множество разлетевшихся по кабинету осколков.

Пока Петроний с ведомыми только ему одному целями копался в позолоченном шкафчике, Сен-Жермен оставался недвижен. Сердце его ныло, но говорить ничего не хотелось. Да и что тут можно было сказать? Гордый римлянин больше нуждался в молчаливой поддержке, чем в проявлениях никчемного сострадания. Скоро все кончится, но самое трудное было еще впереди.

– Ночью они умрут,- проронил Петроний совершенно обыденным тоном, вновь направляясь к двери. Происходящее казалось ему нереальным, словно вместо него действовал кто-то другой.- Это все равно случилось бы через день или два.- Он хлопнул в ладоши и приказал опечаленному рабу: – Позови Ксенофона.

Сен-Жермен кашлянул.

– Мне тоже пора. Если ты хочешь услышать мою игру, я должен настроить арфу.- В какой-либо сложной настройке великолепный египетский инструмент ничуть не нуждался, но ему хотелось побыть одному. Плакать он давно уже не умел, а горечь внутри все копилась, ей надо было дать какое-нибудь разрешение. Арфа может утешить, она – преданный друг.

– Еще одна вещь, и я отпущу тебя, Сен-Жермен.- Римлянин усмехнулся.- Не так уж давно в приемной моей толпились сенаторы и генералы. Я не отказывал никому. Где они все теперь? Никто за меня не вступился!

– Возможно, никто и не знает о твоем положении,- неуверенно предположил Сен-Жермен.

– Не говори чепухи. Я стал прокаженным. Все избегают меня, опасаясь заразы.- Он опустился в кресло – Через месяц сад будет в цвету. Я этого уже не увижу.

– М-да.- Сен-Жермен повертел в руках танцующую фигурку.- Я сохраню твой подарок, Петроний.

Тот равнодушно кивнул.

– Можешь хранить, можешь – нет. Все суета, все тщетно.

Послышался осторожный стук в дверь.

– Это Ксенофон, господин,- произнес старческий голос.

Римлянин не шевельнулся.

– Входи, Ксенофон.

Старый раб внес деревянный ящичек и маленький тазик с ворохом перевязочного материала. Подойдя к Петронию, он замер.

– Я готов, господин.

Секунду помедлив, Петроний выложил на стол обе руки.

– Тогда делай свое дело. И учти, вечер мне еще нужен. Я хочу хорошенько повеселиться.

Грек освободился от ноши и принялся аккуратно раскладывать ножи и бинты.

– Это древняя и почитаемая традиция,- вновь усмехнулся Петроний, покосившись на длинный нож.- Женщины предпочитают ванну, чтобы выглядеть поопрятнее.- Он поморщился, когда лезвие прикоснулось к запястью. Кровь забила толчками, стекая в таз. Грек, смазав рану каким-то составом, занялся перевязкой. Петроний прислушался к своим ощущениям. Боль перемещалась вверх по руке. На мгновение ему сделалось дурно, но он быстро справился с приступом тошноты.- Два моих предка умерли так же. И по той же причине.- Грек обратился ко второму запястью, но рука соскользнула, и кровь хлынула на пол. Плечи Петрония задрожали, однако через мгновение дрожь унялась.- Как долго это продлится?

– До утра, господин. Ослабишь бинты, все случится скорее. Снимешь повязки, умрешь через час.- Лицо грека ничего не выражало, но глаза его были большими и скорбными. Он бросил нож в тазик.- Я вымою пол.

– Оставь,- буркнул Петроний, вставая. Первая боль прошла, вместе с ней улетучились страхи. Голова его сделалась ясной, а тело стало удивительно легким. Выйдя из-за стола, римлянин подошел к Сен-Жермену.- Вот все и кончилось. Ты можешь идти. Не могу высказать, как я тебе благодарен. Эта благодарность теперь мало чего стоит, но тем не менее прими ее как мой последний дар.

Сен-Жермен приобнял его за плечи.

– Для меня она многое значит.- Он внутренне покривился. Любые слова сейчас были никчемны. Петрония уже уносило отливом в те дали, где все человеческое теряло свой смысл.

Римлянин пошевелился, освобождаясь, и отступил на пару шагов.

– Пустое.- Он кивком отпустил Ксенофона и покачал головой.- Ты и сам это знаешь.

Внутренне Сен-Жермен с ним согласился, но все же сказал:

– Мир появился из пустоты. Многие мудрецы утверждают, что в ней-то и заключается средоточие всех наших чаяний и устремлений.

В темно-голубых глазах Петрония мелькнули веселые искорки.

– Спасибо, дружище. Кто мы такие, чтобы игнорировать мнение мудрецов? – Он дернул щекой и сказал другим тоном; – Не будем произносить прощальные речи, ибо пафос в любой его форме всегда душе претил. Возьми эту безделушку, бумаги и вспоминай меня… хотя бы какое-то время.

– Мы ведь еще не прощаемся,- пробормотал Сен-Жермен.- Надо перенести в атриум арфу. Скажи, что бы тебе хотелось услышать? – Беспечный тон давался ему нелегко.

– Оставляю это на твое усмотрение. Возможно, я буду уже слишком пьян, чтобы что-то воспринимать.- Петроний нахмурился, глаза его помрачнели.- Нет,- резко сказал он,- планы меняются. Забудь о пирушке. Спрячь подальше бумаги и уходи. Сегодня, сейчас же. Или я разбинтую руки. Тебе не следует видеть, во что я этим вечером превращусь. Остальные пусть думают обо мне все, что угодно. Но только не ты. уходи.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});