Листок на воде - Анатолий Дроздов

– Вижу! – генерал смотрит с интересом. – Тот самый Красовский? Как же, читал. Не знал только, Ксаверий Людвигович, что твой это сын.

– Мой, ваше превосходительство! – заверяет папаша. Он доверительно склоняется к генералу. – Так как насчет заказа, Владимир Михайлович?

– Можно обсудить! – говорит генерал задумчиво.

– Погуляй, Павел! – торопливо бросает папаша. – Дам развлеки. Давно на тебя смотрят!

Киваю и отхожу. Папаша у нас – деляга! Сынка как разменную монету… А чего я хотел? На душе гадостно. Мимо пробегает лакей с подносом, уставленным бокалами, торможу. Водки нет, как и коньяка – хозяин не нарушает высочайший указ. Лакей выглядит виноватым, видимо, я не единственный, кто недоволен. За закрытыми дверьми здесь, ясен пень, в коньяке не отказывают. Беру шампанское и, прихлебывая, наблюдаю за публикой. Развлекать мне никого не хочется.

– Павел!

Оборачиваюсь. Молодая женщина – прическа, декольте, бриллианты. Лицо красивое, но в этой красоте нечто порочное.

– Не узнаешь меня?

Хм-м… Не люблю таких встреч! В бытность черным рейтаром случилось: хозяин тела пообещал девице жениться, сам же слинял, получив булавой по шлему. Девица потребовала выполнения обещания, но при чем тут солдатик Петров? Девица удалилась, кипя от злости, и пообещав мне неприятности. Они бы непременно случились: отказ от обещания жениться считался тяжким преступлением в те времена – повесить могли. К счастью, мы ушли на войну, а там случилась история с аббатством…

– Это же я, Нинель!..

– Простите, мадмуазель, потеря памяти. Следствие контузии. Родного отца не признал.

– Слышала! – она смотрит испытующе. Мой взгляд честен, как у младенца. – Ладно, забыл – напомню. Брось это! – она с презрением смотрит на мой бокал. – Пойдем!

Отдаю шампанское лакею, девица увлекает меня к окну. Достает из крошечной сумочки нечто вроде табакерки и сыплет на тыльную сторону ладони белый порошок. Прикладывается ноздрей, с шумом втягивает.

– Теперь ты! – она протягивает мне табакерку.

Медлю. Она понимает это по-своему.

– Очищенный, не сомневайся, в аптеке купила! Лучшего кокаина в Петрограде нет.

Качаю головой.

– Да что ты! – она всерьез обижена. – Сам писал: скучаешь о кокаине, наших забавах. Забыл, как показывал мне английскую любовь? – она хихикает. – Вот было славно! Тебе не тошно здесь?

Киваю.

– Едем! – она берет меня за руку. – Устроим вечер воспоминаний! – она снова хихикает.

В другое время я бы не раздумывал, но сейчас не могу.

– Извините, мадмуазель!

– Ты что, другую нашел? Может, Лильку Хвостову? Видела, как подходил к ней с папашей! Она же из староверов! Девственница, весь Петроград знает – такая здесь одна, – Нинель ухмыляется. – Лилька и супружескую верность блюсти станет, от мужа ее потребует. Домострой! Мы же цивилизованные люди! Едем, я покажу тебе французскую любовь! Меня французский капитан обучил, когда миссия союзников в Петроград приезжала, Жоржем его звали. Ну?!

– Извините!..

Отдираю ее руку от своей, иду прочь. Еще мгновение, и разражусь матом. Миша Говоров с солдатами глотал немецкий хлор, чтоб петроградские сучки блудили с французскими кобелями? Цепляли бриллианты и нюхали кокаин? Вашу мать!

В прихожей лакей подносит шинель, одеваюсь и выхожу наружу. Катитесь вы все! Морозный воздух остужает разгоряченное лицо, но не чувства. Умом понимаю, что злость моя глупая. Высшее общество жирует, пока гибнут солдаты, – это во все времена. Однако на душе мерзко. Бреду, куда глаза глядят. Переулки, проходные дворы… Спустя некоторое время понимаю: заблудился. Я был в этом городе только раз – школьником, на экскурсии. Город тогда назывался Ленинградом…

– Господа, что вам нужно? Оставьте меня!

Голос доносится из соседнего двора. Мужчина, испуган. Везет мне на такие истории! Сую руку в карман шинели: "браунинг", некогда принадлежавший ротмистру Бельскому, на месте. Достаю, передергиваю затвор. За углом двое прижали прохожего к стене. Один из бандитов держит нож у лица жертвы – лезвие тускло отсвечивает в свете уличного фонаря. Гоп-стоп…

– А ну брысь!..

Тот, который с ножом, поворачивается. Н-да, рожа… Второй, мгновенно сориентировавшись, плавно, по-кошачьи, начинает заходить сбоку. Правую руку держит на отлете. Лезвия не видно, но нож наверняка в рукаве.

– Шел бы ты, офицерик, своей дорогой! – говорит "рожа". – Целее будешь!

А вот это наглость – погоны следует уважать! Стреляю навскидку, "кошка" падает. "Рожа" замирает ошарашено. Прыжок, удар рукоятью пистолета, нож летит в снег. Второй удар – по роже. Налетчик падает. С размаху бью его носком сапога. Еще! Еще!..

– Господин офицер!

Кто-то оттаскивает меня от бандита. Оборачиваюсь: несостоявшаяся жертва гоп-стопа. Пальто, шляпа, пенсне…

– Вы убьете его, господин офицер!

– Невелика потеря! Вы-то кто?

– Крашенинников, приват-доцент.

– Что ж вы, приват-доцент, гуляете так поздно?

– У Гусевых засиделись, – он, вроде, смущен. – Интересная беседа – об особенностях развития современного стиха. В русской поэзии происходит настоящая революция! Вы, наверное, читали Белого, Блока, Бальмонта…

Если не остановить, ночная лекция мне обеспечена.

– Видите! – показываю "браунинг". – Если гуляете ночами, купите пистолет!

– Я не умею обращаться, – он смущен.

– Учитесь! В промежутках между стихосложением. Пригодится! Мой вам совет: при случае стреляйте, не раздумывая!

Киваю и ухожу. Налетчики испарились: "рожа", воспользовавшись ситуацией, уползла, "кошка" – следом. Живучая! Калибр мелковат. Жаловаться они не станут. Пар я выпустил, поэтому пусть живут. Дерьмо, а не людишки, конечно, но все ж люди…

Извозчик везет меня к родительскому дому. Степан отводит в спальню и приносит бокал коньяка – "ночной колпак". Выпиваю залпом – и под одеяло…

– Думал: ты уехал с Митрохиной! – говорит папаша на следующий день. (Митрохина, как я понимаю, и есть Нинель). – Молодец, что не поддался – подцепил бы французскую болезнь. Половину Петрограда заразила! Свои знают, так она к новеньким цепляется. Не успел тебя предупредить.

Понятное дело – деньгами пахло.

– Да-с, получим заказик! – папашу аж распирает. – Щетинин прием устроил и генерала зазвал, а я перехватил. Вот! Ты помог. Владимир Михайлович – человек строгих правил, взяткой его возьмешь, но отцу героя навстречу пошел. Комиссионные тебе по праву полагаются, но у меня лучшее заготовлено! – он кладет на стол толстый пакет. – Наследство матери. Хоть ты и кричал, что ничего не надобно, я сберег. Имущество продал, а выручку – в ценные бумаги! Знаешь, сколько здесь?

Пожимаю плечами.

– Двадцать три тысячи! Капитал! Как распорядишься?

– Наличными можно?

– Нет у меня столько, – он удивлен, – а продать бумаги скоро не получится.

– Давайте, сколько есть!

Он лезет в ящик стола и достает пачку банкнот, перевязанную шпагатом.

– Десять тысяч!

Беру и прячу в карман.

– Спасибо!

– С остальными что делать?

– Поменяйте на золото!

Он удивлен:

– Золотые рубли запрещены к обращению. Достать можно, но втридорога.

– Пусть!

– Как знаешь! Позволь полюбопытствовать: зачем тебе столько? Женщина?

Киваю. Женщина – лучшее объяснение. Он понимающе щурится.

– Теперь не скоро увидимся?

– Послезавтра у меня выпуск. Затем – фронт!

– Не надоело? – он касается моего погона. – Погеройствовал – и хватит! Мне надобен свой человек в деле, управляющим веры нет. Только скажи, освободим от службы тотчас! Нельзя время упускать! Заводы круглосуточно работают! Барыш невиданный!

– Труха это все!

Он в недоумении. Мне не стоило это говорить, но утром я исполнил обещание – поиграл с Лизой. Не хочу, чтоб она видела пьяных матросов…

– Через два года, – я трогаю пакет, – это будет трухой. Инфляция…

– Считаешь меня глупым! – хмыкает он. – Думаешь, не вижу, что творится? Я хоть в Англии не учился, но соображение имею. Все свободные деньги – во французских и английских ценных бумагах.

Вот так! Россия занимает деньги за границей, а свои покупают иностранные облигации.

– Если рубль обесценится, – говорит он, – то заводы останутся!

– Отберут и заводы!

– В казну? Так заплатят!

– Они не заплатят.

– Кто они?

– Большевики.

– Ты думаешь?..

– Я знаю. Не хочу объяснять, откуда, считайте, что у меня после контузии – дар пророчества. Прошу вас, Ксаверий Людвигович, запомнить. В феврале 1917 года в России случится революция. Царь отречется от престола и случится это в Пскове. Поначалу все обрадуются, но в октябре большевики осуществят переворот. Богачей и знать будут резать, как цыплят. Помните Французскую революцию? Будет даже хуже. Не смотрите на меня так, Ксаверий Людвигович, понимаю, что не верите. Прошу об одном: как только мое пророчество станет сбываться, берите семью – и за границу! Франция, Англия – все равно; чем дальше, тем лучше.