Серебряный змей в корнях сосны – 2 - Мария Дубинина

никто такого бога не знает…

– Я знаю, – перебил Хизаши. – Что еще тебе о нем известно?

– Только то, что ему молятся бродячие гадатели. Не все, но те, что стали вести себя необычно, точно да. Они говорили про миссию… – Ватару замолчал, оценивающе поглядывая на Хизаши из-под спутанных волос. – Им надо найти кого-то и сопроводить.

Хизаши похолодел. Это, конечно, лишь подтверждало слова ныне покойного Масаши, но теперь у них появился особенно зловещий оттенок.

– Сопроводить куда?

– Откуда мне знать? Я же не гадатель.

– Не зли меня, – посоветовал Хизаши. – В последнее время я не в настроении.

– Что-то я не припомню, видел ли тебя когда-нибудь в настроении, – съехидничал хитобан и заткнулся, попав под влияние змеиного правого глаза. – Огни Ёми! Что же ты такое?..

– А ты посмотри внимательнее и подумай, раз такой умный. – Хизаши моргнул, и плечи хитобана вяло опустились. – Скажи мне еще что-нибудь полезное и можешь валить.

На этой раз Ватару долго не думал.

– Они шли в сторону Киото, две разные группы и в разное время. Я слышал, что кому-то скоро улыбнется удача и Конран-но ками будет доволен.

– У этого Конран-но ками есть храмы? Где они ему поклоняются?

– Не знаю. Я больше ничего не знаю.

– Тогда, может, ты мне больше никогда не понадобишься? – протянул Хизаши, и Ватару принялся отползать назад. Если бы он не использовал лицо Кенты, если бы не эта родинка под губой… Хизаши долго сдерживался, и вот терпению пришел конец. Хизаши даже зашипел в предвкушении, как раз и навсегда отделит эту голову от тела, и она никогда не станет использовать лицо Кенты, чтобы прикрыть свою мерзкую личину.

– Кто ты? Кто ты такой? – повторял Ватару, но не мог отвести взгляда от светящегося желтым глаза. Похоже, был слишком молод, чтобы знать ту историю с божественным судом.

– Мацумото Хизашшшши…

Ватару наконец понял. Ужас, который он испытал, был истинным наслаждением для Хизаши. Тьма укрывала их обоих, и никто бы ничего не узнал, но тут открылась и закрылась дверь идзакаи, и голос Учиды позвал:

– Мацумото! Если ты не вернешься и не поешь, мы бросим тебя здесь!

Хизаши вздрогнул, отвлекся, и Ватару проскользнул мимо с такой скоростью, будто те самые огни Ёми, которые он помянул, уже лизали ему пятки.

– Кто здесь был? – настороженно спросил Юдай, выходя из-за угла. Красноватый свет фонарей окружал его темную фигуру алым ореолом, будто это демон справедливости явился за душой Хизаши. Если бы, конечно, демонов интересовала справедливость. – Я чувствую ёкая…

– Может, меня? – передернул плечами Хизаши и прошел мимо, коснувшись рукавом хаори.

Он еще не решил, стоит ли рассказывать все или нет.

Разочарование

Рёкан с призраками

В жизни Учиды Юдая, ныне старшего ученика школы оммёдо и экзорцизма Фусин, не было места неожиданностям, и он испытывал по этому поводу определенную гордость. Средний из трех детей и второй из братьев, он не был обязан взваливать на плечи ношу по наследованию титула главы рода, зато с раннего детства обнаружил в себе особые способности, которые позволяли ему видеть невидимое. Счастливые родители сразу же вызвали знакомого оммёдзи из столичной палаты оммёдо, и он посоветовал им отдать мальчика на обучение к своему другу, а после отправить в одну из великих школ – Дзисин, Фусин или Кёкан. Для ребенка возраста Юдая стать экзорцистом – предел мечтаний, и только сам Юдай не планировал гнаться за почестями, славой и приключениями. Он хотел стать достойным представителем рода Учида, быть справедливым и сильным, чтобы наказывать плохих и защищать хороших.

Примерно с такими устремлениями в возрасте четырнадцати лет он оказался на пороге школы Фусин, став одним из самых юных ее учеников. Он быстро вырвался вперед во всех дисциплинах – лучше остальных владел мечом, разбирался в живописи и литературе, в том числе и из страны Чжунго, мгновенно запоминал длинные заклинания, а его талисманы ставили в пример остальным. Чтобы усложнить себе задачу, он с меча перешел на нагинату и вскоре попросил старейшин одобрить смену духовного оружия. Вытянувшись и повзрослев, он стал не только образцом адепта Фусин, но и невероятно привлекательным юношей, стройным, но сильным, белокожим, очень образованным и воспитанным. Семья определенно гордилась им, как и школа. Одному Юдай так и не смог научиться.

Он не умел заводить друзей.

Потому, когда до него дошли новости об аресте отца, он ни с кем не перемолвился об этом ни единым словом. После возвращения из деревни Суцумэ он много думал и приходил к мнению, что одиночество – его единственный весомый недостаток. Признать это было не просто, и тем больнее по нему ударило совместное решение старейшин и главы школы: старший ученик Учида Юдай должен немедленно покинуть школу Фусин до выяснения обстоятельств, дабы избежать распространения слухов, порочащих ее идеальную репутацию оплота справедливости. А поскольку друзей и товарищей Юдай среди соучеников так и не приобрел, замолвить за него словечко оказалось некому. Так и уходил он – один, молча и с прямой спиной, неся на плече верную нагинату.

Мать была не в себе от горя, старший брат пропадал во дворце, пытаясь разузнать подробности обвинения, слуги отводили взгляды от молодого господина, и Юдай быстро понял, что ему не найти покоя в собственном доме. Налаженная на много лет вперед жизнь раскололась оброненной на пол чашкой, если и соберешь обратно, получишь лишь неровную подделку. И тогда Юдай вспомнил о Куматани Кенте и подумал, как бы тот чувствовал себя на его месте?

Загвоздка же была в том, что и сам Юдай наверняка не знал, что именно чувствует. Не привык он разбирать свои эмоции, а в чужих его интересовало лишь раскаяние или вина. Лишившись покоя и цели, Юдай впервые обратил взор внутрь себя и увидел пустоту.

Ничего не было.

В тот же день он собрался и попрощался с матушкой.

– Куда же ты отправишься, сын? – спросила она со слезами на глазах, но в ее голосе Юдай не уловил участия. Кажется, ей было все равно, куда и зачем он собрался, ведь он и так отсутствовал дома столь долго.

– В храм Фудзина[34], помолюсь за отца.

– Это хорошо, это правильно. – Она покачала головой и, будто очнувшись, протянула руку и коснулась пальцев сына. – Мой дорогой Тэтсуо невиновен, видят боги, он не взял бы ни единого мона[35], что ему не предназначался! Помолись за него, сынок.

Юдай подержал кончики ее холодных пальцев всего ничего, и они безвольно выскользнули, исчезнув в длинных рукавах платья. Утром Юдай сел на лошадь и покинул поместье в компании приставленного к нему слуги по имени Фудо. Путь его лежал на юг.

Конец лета нынче выдался засушливым и скупым на дожди. Безоблачное небо слепило глаза, и пыль поднималась из-под копыт