Тайга мятежников любит - Евгений Сухов

Поблизости, похоже, находилось болото. Кваканье лягушек перемежалось странными звуками: заупокойными, воющими. Жутковато делалось от этих звуков.

– Водяной выпью кричит… – хрипло убеждал Петруха. – С лешим перекликается… Смотрите, Яков Михайлович, – вздрогнул боец, – что-то полосатое пробежало…

– Зебра, что ли? – очнулся Субботин.

– Это в Африке зебра, – хмыкнул Хламов, старательно слюнявя цигарку. – А у нас бурундук… Тихо, товарищи… – он внезапно сделался серым. – Будь я проклят – копыта стучат!

Субботин затаил дыхание. А ведь точно! Не эскадрон, конечно… Откуда у беляков конница в тайге? Раздобудь они запряженных лошадей, давно бы уже догнали и в капусту порубили. И тут он понял. Словно ведро с кипятком на голову вылили!

– К бою! – он вцепился в обе рукоятки, большой палец на гашетку, ствол поворотил в узкую расщелину между хвойником и камнями. Забились в голове изящные строчки Саши Черного: «Проклятые вопросы, как дым от папиросы, рассеялись во мгле…»

Он понял, творится что-то неладное, когда три часа назад, бросив Канторского с подводой, вгрызались в тайгу, и вдруг за спиной загрохотали выстрелы. Канторский погиб, и золото убрать с дороги не успели. Но в оружейной какофонии явственно прослушивались десятимиллиметровые «берданки» – оружие Турецкой войны. Совсем обеднели беляки? Или кто это? Потом все стихло, и вскоре застучали пулеметы, залпами забились трехлинейки – добрались, родимые, до «посторонней» банды, заставшей врасплох людей Канторского… Он приказал прибавить ходу, понимая, что прямого столкновения не избежать. Люди лязгали оружием, озирались – нервы шалили. Уж лучше явная угроза, чем изматывающее ожидание. Колеса вязли в грязи, буксовали, застревали в корнях, лошади обливались пеной, люди сбивались в кучи, выталкивая подводы. Федька Ковригин, комбедовец из Старой Девы, оказался полнейшим ничтожеством – при первой же оказии оттолкнул зазевавшегося Алциса и прыгнул в глухой терновник, за которым пролегал обрывистый овраг! Двое кинулись в погоню, догнали на дне – доволокли с матюгами, награждая тумаками. Трус дрожал от страха, икал, тужился что-то сказать.

– Сво-олочь, – протяжно прокомментировал рыжий соратник, взвел курок и приставил «наган» Ковригину к макушке. Парень окончательно позеленел, испустил нечеловеческий вопль. Алцис вопросительно глянул на Субботина. Тот поморщился:

– Отставить, не пройдем без этой портянки. Привяжите его к подводе – пусть бежит, как за баржой…

И снова стегали лошадей, выжимая из них последние соки. Кто бы знал, куда идет обоз? Ковригин спотыкался, твердил, как заевший граммофон: «Туда идти… на север идти… только не убивайте…» Взвесив все «за» и «против», Субботин принял непростое решение: часть груза сбросить с подвод, зарыть в лесу по ориентиру и облегченными двигаться дальше. Иначе лошади не выдержат – уж больно сложный рельеф. Восемь ящиков стащили с подвод – по четыре с каждой. Местность лесисто-скалистая, метрах в сорока от тропы – вереница известковых изваяний, мохнатые островки можжевельника, груды камней. Почва рыхлая, ноги вязнут во мху, разломы, трещины, в одну из которых под скалу и стаскивали ящики, чтобы потом завалить камнями.

– Шевелитесь, ребята, шевелитесь, – торопил Субботин. – Двое на ящик – живенько управимся…

В этой давке и не подфартило Хламову. Напарник не удержал ящик, и острая грань рубанула по голяшке. Вопить от боли большевик со стажем постеснялся – уселся на колено, закусив губу, поднял на Субботина мутные глаза.

– Беда, Яков Михайлович… Не уйти мне с вами… пришел в частичную негодность, мать его…

– Не глупи, – поморщился Субботин. – В подводе поедешь.

– Да нет, тяжеловато будет, – с натугой усмехнулся Хламов. – Не для того лошадок облегчали. Увы, Яков Михайлович, груз дороже жизни одного большевика…

– Ты что удумал, Николай? – растерялся Субботин.

Чекисты старательно отводили глаза.

– Пулемет давай, – процедил пострадавший. – Не уйти вам далеко, догонят. А я прикрою… пока смогу. Позиция удобная – до скалы докондыляю, подпущу поближе… Мужики, торопиться надо, чует сердце, догонят нас скоро…

Прав был потенциальный покойник. Позицию для засады лучше не придумаешь. Но куда калеке провернуть все правильно?..

Войди противник в просвет между лесом и скалами, он не стал бы пороть горячку, впустил бы всех и измолотил в мелкую капусту. Спаслись бы единицы. Но стук копыт не предвещал добра – маленький отряд, по количеству стыренных лошадей. Передовой дозор, призванный посеять панику. Лес наполнился лязгом, ржанием. Пятеро всадников, пригнувшись к лукам седел, гуськом скакали по узкой тропе. Молодые казачата с наглыми рожами, по воле случая оказавшиеся в пехоте и не упустившие возможности проявить кавалерийскую прыть. Он подпустил их метров на сорок, надавил гашетку. Шквал свинца смел людей с седел! Первые двое кувыркнулись через гривы. Гнедая рухнула поперек дороги, об нее споткнулась третья, всадник с воплем совершил кульбит, переломав конечности и обретя большую дырку в голове. Четвертый затормозил, взвил коня на дыбы… и выпал из седла. Последний выдернул из стремян обе ноги, как-то по-цирковому, теряя фуражку, вывалился на землю, покатился под защиту камней.

– Черт! – ругнулся Петруха, передергивая затвор карабина. – Промазал…

– Бывает, – ухмыльнулся ошалевший от тряски Субботин. – Без промаха, Петруха, только радикулит стреляет… Ну и рожа у тебя, боец, ты чего такой чумазый? Трубочистом работаешь?

Он нервно засмеялся. Петруха утерся грязным рукавом, растянул физиономию до ушей. Живой беляк меж тем выкатился из-за камня, полагая перескочить за соседний и удрать. Хлопнул выстрел из «нагана». Несчастный схватился за плечо, но поднялся, сделал шаг и снова упал – фонтанчик брызнул из спины.

Субботин скосил глаза. Гордо улыбаясь (мол, даже плохое надо делать хорошо), Хламов выколупывал из барабанных гнезд стреляные гильзы.

– Тикать надо, – как-то неуверенно сообщил Петруха. – Или не будем?

– Посидим еще.

Обоз ушел версты на четыре, что, с одной стороны, и неплохо, а с другой… Через час стемнеет окончательно, обеим партиям придется тормозить, да и люди измотаны, а Субботину с Петрухой еще своих догонять. Вопрос с Хламовым, кажется, решен…

– Не рискуй, Яков Михайлович… – Хламов передвинул больную ногу, улегся на живот. – Скоро беляки всей массой попрут – хрен тогда уйдете. Обложат скалы, переделают, как цыплят.

– Тебе-то какая забота? – зло откликнулся Субботин. – Знай лежи, а мы уж о себе позаботимся. И о тебе попробуем.

– Не надо обо мне заботиться, – вспыхнул Хламов. – Сам понимаю, где хана, а где солнышко. Уйду в тайгу – все равно подохну. А тебе еще груз для Питера в укромное место сховать надо…

Петруха многозначительно засопел, намекая, что в словах товарища сокрыта истина. Субботин предпочел помалкивать. Не любил он оставлять товарищей в беде. Много гадостей в жизни совершил – и с дурными компаниями якшался, и купцов на байкальских трактах грабил (когда надоедали идейные споры и хотелось кровь погонять, а заодно партийную кассу пополнить), и стрелял идейных врагов – в массовых количествах, вместе с женами, детьми и дальней родней. Но это идейных. Имел он свой кодекс и не любил его нарушать.

Передовой дозор ненамного опередил основные силы. Уже скрипели подводы, ржали измученные кони. К бою враги готовились заблаговременно – не сунулись в капкан толпой и с подводами. Несколько белопогонников мелькнули в конце гряды, перебежали, попадали в густую траву. Шевельнулись лапы елей. Субботин запустил по дуге длинную очередь. Того и ждали – засечь огневую точку. Застрочил ручной пулемет – свинцовый ливень пронесся над головой.

– Ух, е… – Петруха клацнул челюстью, захлопал широко испуганными глазами. «Хорошо, что боится, – подумал Субботин. – Только дурак не боится». Он тоже засек пулеметчика – в ямке засел, на краю ельника. Выпустил прерывистую очередь, стал дожидаться, пока Петруха, не выходя из положения «плашмя», сменит ленту. Пулеметчика, похоже, зацепил: тряслись ветки, кто-то за пятки оттаскивал раненого. Но враги уже подбирались: трое или четверо охватом крались по лесу, остальные осваивали скалы – перебегали, прикрывая шальными выстрелами товарищей. Кто-то предпринял попытку вскарабкаться на скалу, но попытка не прошла – скалолаз свалился на руки товарищей. Другому повезло больше – зацепился за край, подтянулся, залег на верхотуре.

– Все, Субботин, порезвились! – прорычал Хламов. – Гони «максимку» и кыш отсюда – оба! Как дети малые…

Действительно, хватит играть в благородство. Чай, не офицеры с их архаичным понятием долга и совести. Смерти Субботин не боялся, но задавался резонным вопросом: а нужна ли она сейчас?

– Держи… – он перекатился, таща за рукоятку дымящийся от перегрева пулемет. Спрыгнул с камня, стараясь не смотреть в глаза товарищу. За Субботиным слетел Петруха, побежали в лес, до которого рукой было подать…