Тайга мятежников любит - Евгений Сухов

Ройд покачал головой, отключил динамик. Полная ясность с этим ничтожеством. Потянувшись к пульту, он включил магнитофон, отмотал к нужному месту. Как-то странно слушать беседу покойника с… будущим покойником.

– Я читал твою статью, Кеша, – о евразийцах, – искаженно вещал Богданович. – Слышал, собираешься заняться бароном Унгерном?

– От к-кого это ты, К-коляша, слышал? – Семигин уже хорошенько поддал и через слово спотыкался.

– Люди говорят, Кеша… Ты всерьез считаешь, что барон Унгерн мог закурковать коллекцию Шалимова?

Долгая пауза, звякнула посуда.

– Не жеманься, Кеша, – гнул свою линию Богданович, – я же знаю про твою Камиллу. У нее подружка. Она и натрещала…

– З-знаешь что? – резко перебил Семигин. – Всерьез я т-только водку пью. И ж-жену безмерно уважаю. А сплетни не надо собирать – я знаю, т-ты крупный по ним с…пециалист. Пришел водку пить – вот и пей…

Ройд раздраженно ударил по кнопке. Не считал он себя изощренным садистом, готовым все это выслушивать. Минут через пятнадцать Богдановича понесет, схватит со стола нож, которым резали колбасу… Неужели Самойлов проинструктировать не мог дегенерата? Или этот дуб газетный даже пить в редакциях не научился?

Он снова переключился на динамик. Главное – не запутаться, где время настоящее, а где прошедшее.

Голос Самойлова из подвала:

– А что было дальше, Коляша?

– Он бросился на меня, – жалобно сказал Богданович. – Пришлось схватить со стола нож…

Совсем заврался горе-лазутчик. Хрястнул обо что-то диктофон, чтобы правду не узнали, и врал, что повредил в драке. Не диктофон надо было портить, дубина! И не пластиковый футляр! А пленку, которую специалисты аккуратно вынули из раздавленной кассеты и вставили в исправный корпус. Семигин вел себя миролюбиво до самого конца, пытался уложить перебравшего собутыльника, а тот буйствовал, крушил посуду, потом под руку попался нож… Он снял трубку внутреннего телефона, надавил клавишу. Самойлов с готовностью отозвался:

– Слушаю, Алексей.

– Достаточно, Глеб, уберите его, – вздохнул Ройд и повесил трубку.

Двое силачей в старомодных мужских «купальниках» бодались лбами. Руки сцеплены за спиной, ноги на ширине плеч, корпусы поданы вперед, потные, рычащие. Каждый стремился вытолкнуть противника за пределы обрисованного мелом круга. Хмельные завсегдатаи «Шагреневой кожи», собравшиеся у ярко освещенного «панкратиона», подбадривали спортсменов выкриками и хлопками. Пищали разнаряженные дамы. В дальнем углу в полумраке за столиком сидели двое. Алексей Ройд, сменивший жилетку на двубортный костюм, и представительный плотный господин основательно за сорок, лощеный, моложавый, с внимательными глазами и неглупым лицом. Происходящее на сцене господину было в диковинку. Он неодобрительно покачивал головой.

– Такие вот нехитрые народные развлечения, Александр Витальевич, – равнодушно заметил Ройд. – Но не самый худший вариант, согласитесь? В Финляндии поедают на скорость дождевых червей, в Северо-Американских Штатах плюются на дальность сверчками, в Канаде швыряют на меткость карликов.

– Никогда не был в этих странах, – проворчал господин.

– Понимаю, – с улыбочкой ехидны откликнулся Ройд. – Вы же у нас гражданин, извиняюсь за выражение, Гондураса…

– Гватемалы, – поправил господин. – Хотя по-русски говорю, как видите, свободно – с легким, назовем его прибалтийским, акцентом. Не обижайтесь, Алексей, но в вас успешно совмещается сермяжная, прошу прощения, простодырость с амбициями на мировую значимость. Я не имею в виду лично вас…

– Вы правы, Александр Витальевич. Только монархия спасет нашего зарвавшегося монстра от краха на международной арене. Чего изволите отведать, уважаемый временный попутчик? Жареную на гриле рыбу-меч? Перепелов под имбирным соусом? Супца из морских гадов? Или вам по нраву фьюжн? Скажем, кошерная китайская кухня?

– Что-нибудь полегче, – сглотнул собеседник. – Мы заключили джентльменское соглашение, если помните. «Случайно» встретились, вы представились историком-бессребреником, хотели вытянуть из меня горячую информацию, потерпели фиаско, но в итоге мы друг друга нашли. Поэтому большая просьба – не заниматься самодеятельностью и постараться поменьше крысятничать.

– Я совсем не обидчив, – пожал плечами Ройд, хотя в глубине глаз заблестели льдинки, – я ведь не спорю с вами, когда вы отдаете противоречивые указания. Стараюсь даже не думать – почему я, собственно, обязан вас слушаться? На прошлой неделе вам понадобилось избавиться от гражданки Канады Катрин Варден. Два часа назад вы распорядились оставить ее в покое и проследить предстоящий маршрут означенной гражданки с компанией студентов-оболтусов… Кстати, вы уверены, что поездка в компании состоится?

– Не сомневайтесь. Она уговорит этого парня.

– Парень не прост и не тянет на оболтуса. При нужде он даст отпор.

– Перестаньте, – отмахнулся господин. – Небольшое усилие – и никакого отпора не будет. Я ценю ваши способности и умение расставлять людей в нужных местах – особенно меня порадовала работница архива Художественного музея, через которую проходят все посетители. Но очень вас прошу, Алексей, побольше осторожности. Вы уже совершили одну ошибку, убив журналиста, имеющего отношение к компании того самого Казаченко. Я слышал, полиция в Сибири имеет вредное свойство – работать, пока во что-нибудь не упрется.

– Ошибка не моя, – поморщился Ройд, – Казаченко проболтался Семигину о коллекции, последний начал трещать на каждом углу – хотели выяснить, что ему известно. Подчиненные не разобрались, послали к журналисту законченного кретина и пропойцу… Не волнуйтесь, Александр Витальевич, этот бормоглот уже никому ничего не расскажет.

– Меня волнует другое, Алексей. Полиция должна найти убийцу и успокоиться. Настоящего убийцу – понимаете?

– Настоящий убийца уже жарится на сковородке в геенне огненной, – пожал плечами Ройд. – А то, что осталось от тела, слили в канализацию – не к столу будет сказано.

– Тем лучше, – кивнул господин. – От человека осталась память, не надо упрятывать ее слишком далеко. Как говорится, дальше положишь – можно и не найти. Устройте так, чтобы у полиции не возникло сомнения, что истинный и никем не засланный убийца – этот ваш алкоголик. Обычная пьяная ссора.

– Но так и было. Хорошо, Александр Витальевич, сделаем. Вы уверены, что проще проследить за компанией молодых недотеп, нежели потрясти Катрин Варден в городе?

Господин снисходительно улыбнулся:

– Ее слова – пусть даже полученные методом угроз – всего лишь теория. Эта женщина знает то, чего не знаем мы. Зачем нам эти сложности – брать на себя ответственность по поиску коллекции? Пусть ищут – вдруг обрящут? Неужели нет способа перекрыть им обратную дорогу?

– Нормальная практика, – ухмыльнулся Ройд. – Загребать жар чужими руками. Вы где-то правы, Александр Витальевич. Плохо другое – что эта идея посетила вас так поздно. Не возражаете против графинчика водочки, а то официант уже замаялся торчать по стойке смирно? И обсудим некоторые технические вопросы…

5 июня, 1918 год

Засаду делали грамотно: с одной стороны щетинился ельник, с другой – скалы – с юга обрывались почти отвесно, на севере имели ступенчатую конфигурацию, позволяющую без сложностей покидать укрытие. Впрочем, Хламову это не грозило: со сломанной ногой он с трудом вскарабкался на гребень, а слезть самостоятельно уже бы не смог – лежал, отставив травмированную конечность, хрипло дышал. Сумерки ложились на тайгу – холодные, серые. Субботин подтянулся, влез на ровную площадку, опоясанную зубчатым бруствером, принял у Петрухи пулемет в ободранном кожухе. Станок с бронещитком сняли, а все равно тяжело. Уперся коленями, водрузил «максимку» меж надломанных глыб – на размытую дождями полосу между ельником и скалами, на которой отпечатались колеса обоза. Принял у Петрухи матерчатую ленту с патронами, начал вставлять в гнездо. Чувствовал Субботин, что погоня уже не за горами…

– Эх… – бухтел блестящий от пота Петруха, влезая вслед за Субботиным. – Заберемся втихомолочку, как мышь на полочку… А славное местечко, Яков Михайлович. Как вы думаете, долго нам тут жить?

Субботин пожал плечами, приложил палец к губам. Петруха понятливо кивнул, уполз за соседний камень, волоча карабины – свой и командирский. Разложился там со всеми удобствами. Метрах в трех левее мостился калечный Хламов. Угрюмый сорокалетний молчун – упертый большевик, презирающий буржуев и разных соглашателей вроде меньшевиков и эсеров – идейный на сто рядов… и так некстати сломавший голень. Понимал, что, в отличие от Петрухи с Субботиным, шансов выбраться у него немного, и относился к этому философски. Положил перед собой гранату, извлек «маузер», две запасные обоймы, из-за пазухи выудил «наган», горстку патронов. Разложил хозяйство, вынул тряпочный кисет, стал сворачивать цигарку из огрызка папиросной бумаги.