Несовершенные - Федерика Де Паолис

зарплату получала. Не многовато ли, как по-твоему?

– Может, он… – Анна пожала плечами. – Может, ему хотелось, чтобы я работала в клинике, чтобы я…

– Нет, слушай. Даже не начинай об этом думать. Не погружайся в такие размышления. Просто Аттилио был к ней неравнодушен, вот и все.

– Но она ему в дочери годилась!

– Думаешь, проблема? Проснись, дорогая! Он с нее глаз не сводил, – Джильола помедлила секунду. – Может, даже между ними что-то и было. Мне так кажется. Я не раз слышала, как она кричит на медсестер. И он был в курсе, он это прекрасно знал. Она ходит по грани. Безбашенная, из тех, на кого мужчины западают, и твой отец не исключение. Он ей многое спускал. Слишком многое!

Анна покусала ноготь, избавляясь от заусенца. Вспомнилось, как в детстве она наматывала прядь волос на палец и тыкала кончиками в угол глаза. Ходила с красными глазами, сводя Аттилио с ума: он не мог понять, почему она это делает. У каждого есть привычные завуалированные способы наказывать себя. Епитимьи.

Джильола поднялась, подошла к сейфу, открыла дверцу и заглянула внутрь. Потом обернулась:

– Посмотришь?

У Анны не было желания копаться в документах, она бы лучше поспала тут. Хотелось вернуться в тот день, когда они с Хавьером впервые занимались любовью, а в клинике было празднование, когда она отдалась на волю чувств. Ей нравилось то ощущение эйфории, ощущение вновь обретенной свободы. Она снова увидела Хавьера на ступеньках церкви. Потом перескочила в тот день, когда отец и Мария Соле сидели в машине перед школой, а она наблюдала за ними из окна белой квартиры.

Анна поднялась было с кровати, но тут же плюхнулась обратно:

– Я не могу.

Джильола, не отвечая, открыла сейф. Достала футляр голубого атласа, положила на кровать рядом с Анной. Потом была деревянная шкатулка, папка с надписью «CELTA», связка ключей и голубая тетрадь на кольцах. Каждый предмет четким движением помещался на определенное место, на некотором расстоянии от остальных. Разложив все, Джильола села на другой стороне кровати и взяла связку:

– Это ключи от Сант-Орсолы. Все до единого.

Анна скользнула пальцами по обложке тетради и открыла ее. В пластиковых кармашках – отцовские фунты стерлингов: не меньше сотни новеньких золотых монет, маленьких блестящих кружочков. Прямо клад.

– Целый капитал! – прокомментировала Джильола. – Пойду сделаю кофе.

– А ты что насчет папы думаешь?

– В каком смысле?

– Что ты знаешь про эту историю с протезами?

– Послушай, Анна, для тех, кто в нашей кухне не варится, некоторые вещи могут показаться ужасными. Но это не так, поверь мне. Тут речь идет о распространенной практике. Аттилио вытянул клинику. И пациентки всегда были довольны его работой, что очень важно, не забывай. Аттилио грандиозный человек, таких теперь уже нет. Для меня он всегда являлся образцом, на который надо равняться. – И Джильола, улыбнувшись, вышла.

Страдание действовало на Анну словно инфекция, поразившая все тело и прежде всего ум. Анна больше не могла рассуждать. Она глядела на атласный футляр и не решалась открыть его. Потом убедила себя, что там памятный значок. Отец однажды получил награду в Дюссельдорфе, был очень горд, но никогда ее не показывал. Она расстегнула молнию. Ожерелье с бриллиантами и изумрудами – то самое, с фотографии бабушки, которой она не знала. Кажется таким же знакомым, как закрывавшая сейф картина, всегда маячившая перед глазами. До сих пор она не задавалась вопросом, что с ним стало; очевидно, перешло к матери, хотя Аттилио никогда об этом не говорил. Он дал ей все, кроме ожерелья. Анна была рада, что ничего не знала о наследстве, на секунду ей даже показалось, что она вновь обрела мать, – ведь раньше ей не приходилось видеть ничего из ее личных вещей.

Вошла Джильола с кофе на подносе.

– Сахар? – спросила она и, не ожидая ответа, положила ложечку. – О, какое чудесное! – воскликнула она, глядя, как Анна перебирает пальцами ожерелье.

– Это бабушкино. – Анна, вздохнув, взяла чашку и одним глотком осушила ее. Потом открыла деревянную шкатулку. Еще украшения – самые разные: браслет с кулончиками, кольцо с аквамарином, три пары сережек, жемчуг, аметисты, золотые кольца. И сережка без пары. Коралловый крабик. Такой же, как у Джильолы в кольце на пальце.

Значит, крабика отдал ей Аттилио. Все эти сокровища, все наследство Урсулы он прятал в сейфе, лишь одну частичку оторвал и подарил Джильоле. Но почему? Она взглянула Джильоле в глаза. Та ответила:

– Мы были командой. Твой отец и я.

Анна промолчала. Вопросы казались неуместны, ситуация говорила сама за себя. У Аттилио был свой секретный мир, или даже целая вторая жизнь, которую он держал под замком. И, наверное, имел на это право. А Джильола, стоявшая на страже всех его тайных дел, хранила ключи от сейфа, знала о его «шалостях», обладала частичкой наследства Урсулы. Они, без сомнения, были любовниками, и потому она так ненавидела Марию Соле: боялась, что Аттилио слишком увлечется. У Анны просто в голове не укладывалось, что отец мог иметь отношения с Марией Соле, скорее уж Гвидо.

– Ну что, пойдем?

– Пойдем, – ответила Анна, не сводя глаз с краба.

Джильола, игнорируя ее назойливый интерес, поднялась и закрыла сейф.

– Я тебе сумку подготовила для вещей, – сказала она. – И с газом разобралась. – И, уложив все шкатулки, папку и ключи в рюкзачок для спортклуба, она набросила Анне на плечи пальто. – Давай, дорогая, уходим.

Они направились к выходу. Из-за скудного освещения квартира казалась больше, мраморные полы поблескивали в полумраке. У входной двери она заметила изображение святой Анны – такое же, как в кабинете Марии Соле.

– Что увидела? – спросила Джильола.

– Святую Анну.

– Это покровительница рожениц.

– Да? Я не знала.

– Бабушка Аттилио умерла в родах.

Джильола заперла все три замка и вызвала лифт. Анна чувствовала себя такой опустошенной, что не было сил даже руку поднять.

– Давай, дорогая, двигайся!

Заходя в лифт, она думала, сколько же всего прошло мимо нее. Отец назвал ее Анной потому, что ему нравилось имя? Или чтобы отвести беду? Никто уже не даст ей ответа.

16

В доме царил полумрак. Только восемь вечера, а все уже окутано сном.

Гвидо, в джинсах и футболке, босиком и с заспанными глазами, показался на пороге спальни:

– Ну как ты?

– Как дети?

– Заснули. И я, честно говоря, тоже.

– Пойду съем что-нибудь.

– Я тебе составлю компанию.

Анна сняла пальто и повесила рюкзачок на вешалку, надеясь, что Гвидо его не заметит. На кухню пошли вместе. Гвидо откупорил бутылку красного, Анна достала упаковку сыра, нарезала помидоры и хлеб. Расположились на углу стола, по-походному, без тарелок.