Все или ничего - Татьяна Дубровина

Да не пугайтесь вы, дурочки, я в это не верю. Я вас люблю! Может, потому, что у меня энергии — всегда через край, и не жалко уступить вам излишки. А взамен вы мне подарите свои загадочные шорохи. Махнулись?

Говорят, что совсем недавно, всего лет двадцать — тридцать назад, тут еще бродили лоси. Эх, все-таки надо было мне родиться чуть раньше! А вдруг и сейчас повезет, повстречаю какого-нибудь зверя, для беспокойной Москвы необычного?

Чу! Неужели?

Там, впереди, кто-то крупный ломает ветки.

Ха! А вдруг чудом сохранившееся медвежье семейство? Сейчас у бурых увальней самое время появиться малышам.

Медведица-мама обычно кровожадна: бдительно охраняет своих неуклюжих Винни-Пухов.

Но я не боюсь. Она не дура, поймет, что я пришла к ней в гости без злого умысла, не с ружьем да рогатиной, а с неофициальным дружеским визитом.

Так вперед, навстречу приключениям!

«Знаете ли вы московскую ночь? О, вы не знаете московской ночи!» — воскликнул бы великий писатель, окажись он сейчас на окраине Сокольнического парка.

Да, вы не знаете ее, и мало кто сможет разгадать эту загадку.

Что такое ночь в Москве?

— Проститутки на Тверской, — скажут одни.

— Фильмы по кабельному телевидению допоздна, — ответят другие.

— Казино! — воскликнут третьи.

А четвертые, самые многочисленные, фыркнут:

— Храпеть до утра, а там — снова на работу.

— А лес? — спросите вы. — А колдовство?

Но на вас в лучшем случае посмотрят как на психа. Какой такой лес? Столица!

Впереди трещали ветки, и под чьими-то ногами хрустела хвоя. Но голос неведомые существа пока не подавали.

Ирина приблизилась: темные таинственные тени безмолвно скользили по поляне.

А потом вдруг чиркнула спичка, вспыхнул во тьме один-единственный маленький огонек, как заплутавший оранжевый светлячок, и чей-то глубокий бас затянул со странными, непривычными модуляциями:

— И огневи мольбу вознесем, сварожичи-и!

Огонек опустился к земле и побежал, затанцевал по сложенному в форме решетки сухому хворосту, разрастаясь в кровавый узор.

Это был не обычный костер, когда пламя стоит столбом, а низкий и плоский, как будто земля-матушка служила мангалом, раскаляясь докрасна, или как светящийся ковер.

Едва дозвучал, растворяясь в густых ветвях, первый клич, как ответили на него отовсюду, но не словами, а посвистами. Будто был этот лес соловьиным, а соловьи — не певчими птичками, а сплошь разбойниками.

— Вейте, ветры буйные, дуйте в дуды богатырские, пробудися, Похвист, Стрибожий сын!

И опять засвистали соловьи-разбойники, пробуждая Похвиста. И послушно вторил им ветер в ветвях деревьев.

Женские слаженные голоса слились со свистом, только были они тихими и смирными. Мычали что-то плавное без слов, точно в противовес разбойникам, кого-то убаюкивали. Может, нежеланную бурю усмиряли, а может, от кого-то напасти отводили.

А чьи-то руки все подкладывали ветки в костер, да не как попало, а в виде продуманного узора. Сучки загорались, но не вспыхивая бурно, а жарко тлея, и потому не освещали ни одного лица.

— Кто вы? Уж не нечистая ли сила? — прошептала Ирина в полном восторге от неожиданной встречи с непознанным, чем бы и кем бы оно ни оказалось.

Нет, это не звери, не лоси и не косолапые мишки. Звери огня боятся и песен не складывают…

Но все равно Ирина торжествовала: встретила-таки она нечто реликтовое. Стоило только захотеть! Если бы все желания также исполнялись! И она смело шагнула к огню, не боясь, что нарушит заведенный кем-то порядок.

Ахнула темнота на разные лады. И вытолкнула из своего черного чрева ночных своих чад.

Тут и Ирина ахнула: все-таки не люди, а звери! Хоть и передвигаются по-людски, а не на четвереньках.

Но лица… личины, вернее!

Вот медведь, встречи с которым она так жаждала. Да не простой, а синий, того глубокого цвета, какого бывает чистое полуночное небо, если в нем нет городского смога.

А вот белая корова с золотыми рогами, венчающими ее лоб, точно полумесяц.

Петух с бородкой, алым гребнем и радужным оперением…

И жутко, и чудно. Дух захватывает!

Обступили существа самозванку и двигаются к ней потихоньку, постепенно сужая круг, тесня ее к самому костру.

И молчат. Вот это действительно пугает. Лучше б уж бранились да угрожали!

Надо разрушить, взорвать эту гробовую, но такую живую тишину.

— Я вам не враг! — звонко выкрикнула Ирина. — Примите меня к себе! Мне костер ваш нравится!

И отступили звери на шаг, и почтительно склонились перед высоким стариком с длинной серебристой бородой, который точно из воздуха образовался перед Ириной.

Она невольно попятилась, наступила кроссовкой в огонь, и резина на подметке задымилась.

Старик раскатисто хохотнул, и девушка вздохнула с облегчением: не слышалось в его смехе дурных намерений.

— Брат к сестре в гости идет, а сестра от брата пятится, — зычно протянул бородач. — А ну отгадай, кто такие.

«Вы мне?» — хотела переспросить Ирина, но поняла, что это прозвучало бы слишком суетливо для этой ночи, не терпящей суеты. И вдруг, точно кто-то невидимый подсказал ответ, выпалила не думая:

— Солнце — брат, луна — сестра.

И присвистнули одобрительно невидимые соловьи-разбойники, и закивали ей рогатые да зубастые головы волшебных существ.

— Двое стоячих, двое ходячих да два раздорника. Кто такие?

Дед, похоже, устраивал ей испытание, словно эдакий лесной сфинкс.

— Небо и земля — стоят, солнце Да луна ходят, а день и ночь всегда между собою борются, — так же плавно, распевно отвечала Ирина, и сама себе изумлялась: да кто ж это ее надоумил?

Наваждение какое-то. Или… вдохновение?

Ах, выдержит, выдержит она этот странный экзамен! Не труднее же он спортивных состязаний! Остался, наверное, всего один вопрос, ведь по всем сказочным канонам трижды «пытают» героя и трижды должен он не попасть впросак.

Ну спрашивай же, старче!

— Написана грамотка по синему бархату. Не прочесть этой грамотки ни попам, ни дьякам, ни ученым мужикам. А девка глянет — ясная да красная, так враз ту грамоту и спалит.

— А это, дедушка, синее небо со звездами и созвездиями!

Крякнул старик:

— Ну а девка кто?

Но проснулся в душе у Ирины вечный запал противоречия. На три вопроса ответила без ошибки, четвертый лишний! Сколько можно?

— А девка, дедушка, по-моему, это… я! Посмотрите, какая я рыжая, чем вам не ясная да красная?

— Смела! — восхитился старик. — Никак за саму зореньку утреннюю себя почитаешь?