Все или ничего - Татьяна Дубровина

И вдруг спохватился:

— Ох, извини, ты что-то сказала про свою инвалидность… Какая я все-таки свинья, пропустил мимо ушей! Навязываюсь со своими проблемами, а может, тебе самой помощь нужна.

Милый, трогательный, маленький граф!

— Не бери в голову, — сказала Ирина бодро. — Это я пошутила неудачно. У меня все выше крыши. Все блестяще.

— Точно? — усомнился он. — А как же Париж?

— Тактика, — объяснила она. — Мы с тренером решили пропустить чемпионат Европы, а потом в Токио ка-ак жахнуть! Чтоб неожиданно получилось. Никто не будет опасаться российской команды, а тут-то я и выскочу, как чертик из бутылки! Спорткомитет эту идею поддержал.

— Очень в твоем духе! — одобрил Федя. — Совсем не меняешься, д’Артаньян! Не то что я…

— Фу, Федька, не хандри, слушать противно! — прикрикнула на него Ирина так же, как недавно на тяжелых больных в отделении реанимации.

Вышла на кухню поставить чайник — осторожно, мелкими шажками, чтобы однокашник не заметил ее хромоты. Пусть думает, что все о’кей.

— И вот что, — сказала она, выставляя на стол все, что удалось наскрести в холодильнике: успевшую посинеть жареную картошку да остатки кабачковой икры. — Сейчас пожуешь — и спать. И не думай ни о чем. Утро вечера мудренее.

— Это уж точно. Я, к примеру, жаворонок, на ночь глядя вообще туго соображаю.

— Я тоже, забыл? Помнишь, мы в интернате вдвоем до подъема спарринги устраивали? Пока все дрыхнут без задних ног.

— Еще бы! А то ведь на тренировках пацанов против девчонок не ставили.

— Потом де Тревиль еще удивлялась, откуда у меня взялась мужская хватка. И сейчас мой Самохин этому удивляется. А все благодаря тебе, Федька! Честное слово! Я тебе своим чемпионством обязана, а ты тут разнылся, как последняя Бонасьешка!

— Спасибо тебе, Ирка. — Федя грустно клевал холодную картошку, не различая вкуса. — Ты всегда умела поднимать дух.

— При чем здесь дух! — Ирина опять повысила на него голос. — Действовать надо! Нам нужен практический результат, а не что-то неосязаемое, духовное! Раз необходимо поместить твою сестру в центр — значит, поместим. Вот увидишь!

— Правда?

— Дурак! Я врала когда-нибудь?

— Никогда.

— Ну так выше голову, Атос!

Ах ты, Ирочка Первенцева, честная и правдивая! А кто только что бессовестно соврал насчет Парижа?

Но это другое дело. Это ложь во спасение.

А насчет центра реабилитации обмануть нельзя. Я дала обещание, и Федор на меня надеется.

Придется что-то предпринимать. Назвалась груздем — полезай в кузов.

Только где этот кузовок найти?

Ладно. Действительно, утро вечера мудренее. Высплюсь хорошенько — и что-нибудь придумаю…

Поев, Федор по-хозяйски вымыл за собой тарелку с чашкой. Понятно, привык сам по дому справляться. Вряд ли его матушка Миледи уделяла внимание домашним делам. Если и интересовала ее посуда, то, наверное, только водочная, которую можно сдать.

— Ну что, — спросил Атос уже не таким унылым тоном, — сходим к соседке за раскладушкой?

И тут Ирина вспомнила, что баба Вера уже легла после тяжелого космического дня. Но об этом Феде нельзя было сказать: опять впадет в комплексы и еще, чего доброго, уйдет ночевать куда-нибудь на вокзал.

Придется снова соврать. Ну ничего, это тоже во спасение.

— Федь, ты не обидишься, если я тебя тут брошу одного? Укладывайся на диване, вот тебе белье, а я… Ну, понимаешь, у меня…

— Личная жизнь, да? — подсказал гость. — Ты не стесняйся, иди. До утра, да? Я понимаю. Это здорово!

Вот он и избавил ее от очередной лжи.

Бедный Атос. У него, наверное, из-за калеки сестры личная жизнь не складывается.

У Ирины, впрочем, тоже не больно-то…

Размышляя об этом, Ирина выскочила за дверь. Вместо того чтобы выспаться, ранняя птичка жаворонок полетела в темную совиную ночь — куда глаза глядят…

Глава 3

МАЙСКАЯ НОЧЬ

— Разгонись, Мотя, лети, дорогая! Мы с тобой не жаворонки, а летучие мыши. Вырываемся из темноты и пугаем одиноких случайных прохожих. А давай-ка рванем за город, будем распугивать не людей, а привыкшие к тишине деревья.

Федька задал задачку, и на самой высокой скорости мы ее непременно решим. А может, заодно и с моими проблемками разберемся. Разложим все по полочкам.

А не захочется — не станем раскладывать, отложим на завтра. Могу я себе позволить просто помечтать? Мне же давно хотелось побродить по лесу и помечтать. Вот и отправимся в лес.

Ну не в лес, так в лесопарк, это ближе. Махнем в «Сокольники»!

Только не в ту официальную часть, где асфальт и аттракционы, киоски со спиртным работают даже по ночам, а туда, где еще не нарушена девственная тишина и сквозь опавшую хвою проросло весеннее лакомство — заячья капустка. Ее можно нащупать даже в темноте. Достаточно присесть на корточки, опустить вниз чувствительную ладонь левой руки — и пожалуйста: рви целыми горстями нежную кисленькую травку. Да запивай, как нектаром, густым и вязким, насыщенным ароматами майским воздухом!

В этих запахах и прошлое, и будущее. Ушедший год сохранился в прели иголок, листьев и сырой земли. Завтрашний день, а возможно, даже грядущий век — все то, что еще не родилось, растворено в струйках терпкого живого воздуха, веющего вокруг юных клейких листиков.

А между прошедшим и будущим сиюминутное «здесь и теперь». В этом крошечном, почти незаметном промежутке умещаются два материальных существа — я и ты.

…Вот и прибыли. Ты уж прости, Мотька, но я тебя припрячу вот тут, возле чьих-то дощатых сараев. Слишком ты шумная для сегодняшней лесной прогулки. И слишком быстрая. Спугнешь тишину и таинственные ночные шорохи: мне вдруг взбрело в голову прислушаться к ним.

Не бойся, рано утром я тебя заберу. Отдыхай. Отоспись как следует за свою хозяйку! Доброй тебе ночи.

А я углубляюсь в заросли. Пусть это только парк, но нынче он напоминает мне родную тайгу.

Кто-то просеменил рядом. Ежик? Мышка-лесовка?

Вот досада, я, кажется, разучилась различать эти милые маленькие существа. Отец был бы недоволен: его дочь превратилась из таежного следопыта в городскую цацу!

А впрочем, все можно восстановить! Припоминают же люди изученный в детстве иностранный язык, попадая в страну, где на нем говорят все. Надо только расслабиться и чутко прислушаться. Отнестись к лесу как к ровне.

Эй, здравствуйте, замшелые елки, подмосковные сестры наших серьезных и молчаливых таежных кедров!

Приветствую вас, трусливые, дрожащие осины, деревья вампиров! Говорят, вы и сами тянете из людей энергию, а потому рядом с вами нельзя долго находиться: захиреешь.