Холодная акватория - Александр Александрович Тамоников

Мы никого не знаем, не можем даже предположить, кому нужна была смерть Белохвостова. Чтобы что-то скрыть? Что? Преступление? Или он что-то знал, из-за чего его нельзя было оставлять в живых? Например, его вербовали, а он отказался и пригрозил, что выдаст этого человека НКВД?

– Логично, господин майор. Осталось выяснить, кто мог вербовать сотрудника лаборатории.

– Во-первых, почему именно его? Значит, он знал больше других, был связан с тем, что интересно противнику. Во-вторых, абвер его не вербовал. Значит?..

– СД? – предположил Дейс. – Думаете, они сюда влезли и не стали сотрудничать с нами?

– Не думаю, – отрицательно мотнул головой Штанге. – Управление имперской безопасности здесь ни при чем. Это итальянцы, Дейс. Итальянцы. Вот за кем я пытаюсь следить и днем, и ночью. Союзники, они в фаворе у фюрера. Поэтому приходится вести с ними себя вежливо. Пока приходится.

– Господин майор, здесь должны быть партизаны, какое-то подпольное сопротивление. Всегда среди местного населения найдутся те, кто выступает против нас. Но здесь я не слышал ни о каких активных выступлениях.

– Вы правы, Дейс. Вы хороший ученик. Здесь есть партизаны, обязательно есть. У русских такой тактический ход. Они оставляют на территории, которую мы собираемся оккупировать, свои базы и присылают опытных людей, способных организовать сопротивление. Нам надо найти эти отряды. Они помогут нам выйти на тех, кто ищет то, чем занималась «Лаборатория-28». Мы уже продумали несколько способов. Например, машины-ловушки!

Сосновский чувствовал, как Мария стиснула его пальцы. Довольно сильно, учитывая, что это руки спортсменки. «Волнуется, – подумал Михаил. – Для нее это все впервые».

Они стояли возле телефонной будки на углу и ждали, когда из здания выйдет капитан Парето. Итальянец вчера вечером привез сюда ту самую загадочную женщину, вошел с ней внутрь, а через десять минут уехал. Интуиция подсказывала Сосновскому, что сейчас, подъехав на машине, итальянец заберет ее и повезет куда-то в другое место. Следить за ними открыто опасно – можно спугнуть раньше времени, а вот убедиться в некоторых деталях не помешает.

Тяжелая резная дверь открылась, и на пороге появился итальянский капитан. Он огляделся по сторонам, не спеша сошел по ступеням на тротуар и направился к машине. Следом торопливо сбежала та самая молодая женщина. Пока Парето обходил машину, она открыла дверь и уселась на заднее сиденье.

Сосновский потянул Марию за руку, и они вышли на улицу в двух десятках метров от машины. Селиверстова, как и договаривались, взяла Михаила под руку, и они пошли, разговаривая и улыбаясь. Сосновский делал вид, что не узнает итальянца, он даже не посмотрел на машину, в которой сидел моряк. Ему было важно, чтобы тот увидел и запомнил Марию.

Был и другой момент, который интересовал Сосновского и Шелестова. Нужно было понять, какие отношения между итальянцем и этой женщиной. Сейчас, мило болтая с Селиверстовой, Михаил уже анализировал увиденное. Вчера, когда машина остановилась возле дома, итальянец вышел из нее первый, он даже открыл дверь даме, но руки не подал. Невоспитанность? Вряд ли. Там не было и намека на галантность. Парето вышел из машины первым, чтобы осмотреться. То, что он открыл дверь пассажирке, – не любезность, а команда на выход. Хорошее слово «команда». Так и есть. И руки он ей не подал, когда они поднимались по ступеням. Хотя по привычке он держался, как и полагается кавалеру, на полшага ниже. Но это, скорее, привычка. И статус спутницы здесь никакой роли не сыграл.

– Все, мы можем возвращаться? – спросила Маша. – Как ты думаешь, они разглядели меня настолько, чтобы узнать в следующий раз?

– Думаю, разглядели. – Сосновский похлопал спутницу по руке. – Не волнуйся, все прошло замечательно. Итальянец пялился на тебя так, что чуть стекло лбом не выдавил.

Маша стала говорить о погоде, а Михаил снова погрузился в свои впечатления.

Итак, со вчерашним днем понятно. Теперь сегодняшнее утро. Снова итальянец вышел и не подал руки даме. И в машину она села сама. Элементарная вежливость требует открыть женщине дверцу, если она едет с тобой. Значит, не любовница. Это точно. А если еще вспомнить, как в кафе Парето выпроводил спутницу, когда там появился Штанге. Один случай – это случай, два – совпадение, три – это уже закономерность. Трижды в разных ситуациях итальянский капитан косвенно подтвердил, что женщина, с которой его видят, – не любовница. У них чисто служебные отношения. Надо устанавливать, кто она. Нужно фото, которое потом пойдет в Москву Платову. Пусть его сличат с досье НКВД или предъявят сотрудникам «Лаборатории-28». Эта штучка вполне могла мелькать и там, налаживать какие-то контакты. Ее могли запомнить.

Они шли по улице, расчищенной от мусора: высокая красивая женщина и статный молодой армейский гауптман с холодными глазами и небрежной улыбкой. Гражданские, если и появлялись на улице, сразу перебегали на другую сторону, пара немецких солдат вытянулась, отдавая честь офицеру и восхищенно рассматривая его спутницу.

Машина Парето свернула на перекрестке, и итальянец сразу уставился в зеркало заднего вида. Нет, «хвоста» не было. Может, вчера показалось? Вполне возможно, но квартиру надо менять. И этот гауптман… как он тут оказался?

– Кто этот офицер? – спросила женщина. – Вы так на него смотрели!

– Не пугайтесь, милая, – усмехнулся итальянец. – Я думаю, что он из СД. Все сейчас здесь, всем интересно, чем занимался в Новороссийске Научный центр гидродинамики.

Коган стоял за стойкой бара и протирал стаканы. Две его помощницы суетились в зале, убирая со столов посуду, смахивая салфетками крошки. Посетителей сегодня было мало. Вот и эти два немецких офицера сейчас уйдут. Трое румын ретировались еще час назад, увидев входящих немцев. Неприязненные отношения между союзниками, недолюбливают они друг друга. Даже итальянцы, на что уж ведут себя независимо, но и те стараются не сталкиваться в подобных местах с заносчивыми немецкими офицерами.

Дверь открылась, и в зал вошел майор Штанге. Подойдя к барной стойке, он снял фуражку, стянул кожаные перчатки и небрежно бросил на стойку.

– Кофе, господин майор, или коньяк? – вежливо осведомился Коган.

– Кофе, – кивнул немец. – Черный, по-турецки.

– Одну минуту, господин майор. Угли горят, песок еще горячий. И зерен я вам намелю свежих, чтобы вы ощутили аромат.

– А вы умеете варить хороший кофе, Орестис Анаджи. Я даже начинаю подозревать, что вы не грек.

– А кто же? – улыбнулся Коган, продолжая колдовать с кофемолкой.

– Может, вы турок и есть? – предположил майор, подперев кулаком скулу и пристально разглядывая собеседника. – А может, марокканец? Хотя нет, марокканцы похожи на берберов, как и на все кочевые народы Северной Африки. Бывал я там. Нет, у вас типаж именно турецкий, а не арабский.

– Вам с вашим опытом