Сигрид Унсет. Королева слова - Сигрун Слапгард

Время, когда Унсет со Сварстадом гуляли по Парижу, могло показаться временем поистине безграничных возможностей. На их глазах наклеивают афиши, оповещающие о выступлении «Русского балета» с премьерой «Жар-птицы» Стравинского. Может быть, Сварстад описывал ей свою встречу с Максимом Горьким в Неаполе, а она рассказывала о дебюте норвежского писателя Оскара Бротена, также певца рабочих кварталов Осло. При них в Париже открывается «Гомон Палас», крупнейший в то время кинотеатр в мире, рассчитанный на пять тысяч мест. Однако их все это никак не затрагивает. Оба художника находятся на пороге одного из важнейших событий в своей жизни. Сварстад по-прежнему пишет нежные и заботливые письма Рагне и детям. Унсет по-прежнему ничего не рассказывает близким о своем спутнике. Но оба понимают: никаких компромиссных решений быть не может.

Украдкой добиваться своего

Кристиания.

Сигрид и радовалась возвращению, и боялась его. И как рассказать обо всем близким? Как объяснить им, что ее жизнь больше не будет такой, как прежде, что она встретила такого мужчину, какого почти отчаялась было найти, и бросила вызов условностям? Сигне, правда, подозревала, что происходит «что-то из ряда вон выходящее», однако вряд ли догадывалась о тайном предсвадебном «медовом месяце» в Париже. И пусть ей было не привыкать к насмешкам старшей сестры над «вечными помолвками», решение Сигрид стать законной женой Андерса Кастуса Сварстада наверняка вызвало у младшей шок.

Сигрид собиралась держать помолвку в тайне от всех, за исключением самых близких, пока Сварстад не уладит свои семейные проблемы. Она нуждалась в совете сестры: как добиться поддержки матери? Сигрид не заблуждалась насчет матери — та ни за что бы не позволила дочери жить дома и при этом тайком встречаться с любовником: «Пока не говори ничего маме. Когда я приеду, то не смогу жить дома — впрочем, я уже раньше решила съехать, а теперь только еще больше укрепилась в своем решении»[147].

Финансовые проблемы тоже не давали покоя: путешествия и гостиницы изрядно истощили ее кошелек, а она даже еще не начала толком писать новую книгу. Что-то обещали заплатить за статьи, но пока о гонорарах ни слуху ни духу. Унсет подала прошение о новой стипендии, но получила отказ — что ее, впрочем, не очень огорчило. Сестре она писала, что расстраивалась «не дольше часа. Я вполне могу справиться и без посторонней помощи». Она попросила Сигне выслать ей 3000 крон и сообщить, сколько денег осталось на счету. И сколько ей должна «Моргенбладет». Может быть, ее могут взять на работу в эту газету? Или попытать счастья в «Урд»? Она все-таки надеется по возможности побыстрее опубликовать новую книгу; пока же она послала в «Аскехауг» «всего-навсего» свои юношеские стихи. Когда напечатают книгу, Сигрид собиралась отправиться в горы, в Сель: «пожить некоторое время на природе — мне так этого не хватало за границей». Из этого Сигне уже давным-давно должна была понять, что у вечно занятой делом, пишущей в каждый свободный час, трудолюбивейшей старшей сестры на свете нашлись веские причины временно забросить работу над романом.

Заканчивалось письмо поручением позаботиться о вещах, которые Сигрид должна была получить по наследству от недавно скончавшегося датского дедушки. Сигрид очень хотела заполучить дедушкин письменный стол — если бы ей его уступили за десять крон. А еще она положила глаз на зеленые винные бокалы. Неудивительно, что ее интересовали мебель и посуда — если уж она собралась зажить своим домом.

Еще перед возвращением домой Сигрид согласилась временно замещать Сигне в конторе: сестры всегда старались помогать друг другу. Сигрид с нетерпением предвкушала, как они отправятся вдвоем на долгую прогулку по Нурмарке и она подробно расскажет младшей обо всем. «Писать я об этом не могу — но когда приеду, у меня найдется что тебе рассказать»[148]. Пока же она возлагала надежды на сестру — что та поможет ей пережить надвигающийся период ожидания. «Думаю, скорее всего, зиму я проведу дома. Способности человека воспринимать новые впечатления ограниченны, и я уже достаточно постранствовала, да и при постоянной смене места жительства трудно сосредоточиться на работе»[149]. Со временем она собиралась устроить все так, чтобы они со Сварстадом могли встречаться, пока она будет работать над рукописью, а он — улаживать свои семейные проблемы.

Для Сигрид важнее всего было убедить Сигне, что ее, Сигрид, решение является единственно правильным, что она как никогда полна сил и уверенности в будущем. «Не сомневайся, я приеду домой совсем другим человеком — никогда еще я не чувствовала себя такой здоровой и счастливой». Немногим было известно, в какие глубины депрессии она погружалась, но теперь, как она считала, былое отчаяние навсегда осталось в прошлом: «Я думаю, что навсегда избавилась от пресыщенности жизнью и болезненного увлечения мыслями о самоубийстве. Какие бы испытания ни ожидали меня в будущем, мало что способно лишить меня мужества»[150].

Она изменилась, но в то же время осталась прежней Сигрид. Ее домом по-прежнему была квартира на улице Эйлерта Сундта — во всяком случае на осень. Она опять превратилась в секретаршу — правда, на сей раз замещая сестру. «Когда, черт побери, они собираются начать топить?»[151] — писала она Сигне. На дворе стоял сентябрь, и Сигрид сильно мерзла в конторе. Сигне отдыхала в Дании. Шокирующие новости она восприняла с завидным спокойствием возможно, ее воодушевили перемены, произошедшие со старшей сестрой: та так и светилась от счастья. Обе разделяли сомнения относительно реакции, которую столь скандальный союз может вызвать в семье, особенно с датской стороны. Приехала Китти Камструп, рассказывала Сигрид, и благодаря этому долгожданное свидание со Сварстадом стало возможным — «не таясь»: все трое отправились вместе на прогулку.

Впервые она показывала своему избраннику свои любимые места. На дворе стояла золотая осень, и все равно Сигрид мучили опасения, что Сварстаду экскурсия не понравится: «Я боялась, что Сварстаду прогулка по Нурмарке покажется напрасной тратой времени. Ведь один из его любимых постулатов гласит, что за городом все выглядит унылым и неживописным»[152]. Для нее же Нурмарка была неотъемлемой частью жизни: здесь она сносила не одну пару походных ботинок, здесь она находила вдохновение для лучших своих литературных пейзажей, по ней с детских лет изучала жестокие законы природы. А что если «мужчина, которого она называет своим господином», не поймет? «Но он был в восторге», — пишет она. Им приходилось скрывать свои чувства от Китти Камструп — как они скрывали их от общественного мнения Кристиании. В какую бы глушь они ни забрели, всегда оставалась опасность наткнуться на кого-нибудь из знакомых. Неутомимая путешественница Сигрид слишком хорошо была известна в этих краях. Сварстад получил четкие указания: «по моему настоянию он держался как можно более незаметно»[153].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});