Расплата - Павел Крамар

Сперва он повторил многое из того, о чем мы узнали от Устиньи, а затем добавил к этому, и немало, кое-что новое: «Назар — мужик дюже плохой. В тайгу его не надо было пускать. Тайге нужен честный человек, а Назар хуже разбойника. Как ён уразумел о богатствах тайги, так и потерял всякий стыд. Ему захотелось быстрее разбогатеть, и ён вместе с дружком Афоней стал кидаться в разные аферы. Но тайга, ента-таво, не амбар без хозяина — приходи да бери. У нее тоже есть закон: честно добытое — твое, а зазря ничего не губи, не разевай рот на то, чего не проглотишь. Уважай ближнего, не мешай, а помогай ему. Шибко много старателей — русских, гольдов, орочей, удэгейцев — блюдут тот закон. Но тогда тайга кишела всякими прохвостами. Были среди них и русские, и китайцы, и корейцы — тайком от властей приносили из-за границы для продажи таежникам зипуны, материю, обутки, топоры, пилы, берданки, порох, спирт, котелки, чайники, кружки, чай, сахарин. А к примеру, для женщин еще и нитки, иголки, пуговки, зеркала, бусы, кольца, серьги и многое другое. Взамен сбытого добра уносили за границу золотой песок, монеты золотые, женьшень, панты, пушнину, шкуры тигров и медведей. По тайге мошкарой вились всякие скупщики и перекупщики, бумажные деньги не ценились вовсе, в ходу были натура и золото…»

Увлекшись, Зайчиков рассказал, что Назар и Афоня начали с охоты и другого промысла, а потом стали подряжаться носить товары. Набили руку на скупке и перепродаже ходового товара. Случалось — грабили: разоряли таежные склады контрабандистов. Охраняемых складов в тайге, разумеется, не было, а принесенный из-за границы товар сразу не сбудешь. Поэтому торговцы и скупщики прятали свое добро в пещерах, ямах, дуплах. Вызнав, где эти тайники, Назар и Афоня опустошали их, обрастая немалым богатством. Но и этого им казалось мало. Ходили слухи, что некоторых контрабандистов они убивали. Но однажды при дележе большого куша поссорились, и Назар, как позже сам он рассказывал Зайчикову, убил Афоню.

После того, вернувшись в село, Назар и поставил хутор, до к земле не прирос — продолжал заниматься в тайге темными делами.

«Встретил ён меня на охоте в тайге, — снова передернул от волнения плечами Зайчиков, — и подарил, ну, как бы для сродственников шелковую и плисовую китайскую материю, чай, сахарин и бутыль спирта. И предложил мне стать его напарником по таежному промыслу. Пьяный Назар шибко тогда размечтался. Дескать, мы вдвоем могли бы здорово разбогатеть на обработке хунхузов. И разрисовал передо мной всякие картины своих и Афониных дел. Даже плакал — жалковал о напарнике Афоне. Дескать, ён глупо погиб — из-за своей жадности… Я, ента-таво, наотрез отказался от авантюры Назара, а когда принес его подарки домой и рассказал все жене, она заставила выбросить их к ентовой матери. Даже не притронулась к шмуткам. И пригрозила, ента-таво, ежели я буду якшаться с Назаром, то сонному отрубит мне голову. Назар сторонился меня до самого ухода за кордон» — «Кузьма Данилович, почему о преступных проделках Назара вы не сообщили властям?» — «Э… э… ента-таво, добрые люди, власть от нас далеко, а Назар с кинжалом за поясом рядом. Пока власти до него доберутся, так ён десять раз может выпустить мне кишки в лесу. А у меня семья… Так что медведю ногу не подставишь». — «Ведь он убил человека — Черных Афоню, а вы молчали. Почему?» — «Об убийстве Афони Назар мне сознался опосля — лет почти через десять после того случая, как уходил он в Маньчжурию. Сам я убийства, ента-таво, не видал. Чего ж и кому ж мог я донести и доказать?» — «Что вам сказал Назар о своих дальнейших намерениях при встрече осенью 1947 года?» — «Ён сказал, что идет искать свово сына Игната». — «Где Назар сейчас?» — «Не знаю». — «Не скрывается ли он в тайге?» — «Может, и скрывается. Ён мужик еще в силе; Такому при доброй одежде и харче запросто можно зимовать в тайге». — «В каком месте?» — «Тайга большая, в ней легче легкого можно укрыться. Может ён зиму скоротать в Рокотуне. Ён уже там пытался зимовать в 1945 году. Место глухое, дичи шибко много, пещера имеется, родничок не замерзает». — «У вас есть родственники в Приморье?» — «Никого. Только в Сучане проживает моей жены родная сестра Матрена».

Зайчикова мы поблагодарили за беседу и отпустили домой, а сами, придвинув председательский стол к печке, расшуровали ее, вскипятили «таежный чаек». Совещались допоздна…

Ранним утром Сошников и лейтенант Дедов уехали в Чугуевку — для доклада по телефону Хабаровску, после чего они отправились на свои розыскные участки. А я с помощью председателя сельсовета Бочарова начал готовиться к рейду в тайгу. С большой охотой в ответ на мое предложение согласились сходить со мной на Рокотун, якобы поохотиться, Зайчиков и комсорг колхоза Женя Гладких. Под началом Зайчикова, такого опытного таежника, заметно ожившего и вроде помолодевшего, мы быстро снарядились. Для меня он раздобыл пиджак, оленьи брюки, унты, короткие, но широкие лыжи. Разложили походный груз поровну в три заплечных мешка.

Из Тамбовки вышли на другой день, еще затемно. Впереди неспешно, но легко двигался Зайчиков, за ним, по порядку, — я и комсорг Женя.

Было тихо, безветренно. Щеки пощипывал несильный морозец. За нами тянулась по жесткому, сухому снегу неглубокая лыжная колея — вдоль невысокого и редколесного правого берега таежной речушки Алихан, вверх по ее течению. Часа через полтора на восточном небосклоне появилось и стало медленно разрастаться светлое пятно. И постепенно там, впереди нас, где-то на горизонте, словно прорезались зубчатые хребты Сихотэ-Алиня. А спустя еще полчаса лучи красного негреющего солнца, медленно выплывавшего из-за гор, расцветили таежные распадки, долины и вековые деревья диковинным нарядом. Тайга заблистала в разноцветье, еще больше похорошела.

Чем дальше мы шли, тем она становилась непролазнее, вроде бы теснее. Пройдя по ней километров десять, присели отдохнуть на беспорядочно лежавшие валежины. Ветра тут не было. Но по вершинам огромных деревьев катился, видно, никогда не угасающий тугой шум. Мне было приятно забыться — как бы окунуться в неповторимую, монотонно шумящую таежную глушь. Только напряженный настрой в связи с поиском признаков пребывания Назара не позволял спокойно любоваться всеми ее причудами и прелестями.

Когда двинулись дальше, Женя вдруг окликнул убежавшего далеко вперед Зайчикова: «Дядя Зайчик, пошто мы идем по бурелому, а не по левому, свободному от валежин берегу речки?» — «Да нешто ты, ента-таво, не видишь, — ответил Зайчиков, — тут больше снега для лыж, а там, под крутизной, вон какие голые каменистые осыпи, по ним лыжи не пойдут…»

Так мы и шли еще несколько часов с короткими передышками. Выбрали наконец подходящее место, решили пообедать. Пока разгорался костер и грелся чай, Зайчиков задавал мне свои бесхитростные вопросы.