Призраки дома на Горького - Екатерина Робертовна Рождественская

разбившись, на полу! Хотя упасть с такой высоты – метра три с половиной – означало разбиться в пыль, но нет, ничего с лампочкой не произошло, она просто лениво валялась посреди комнаты. Лидке от удивления даже показалось, что она еще слегка движется, словно только что откуда-то прикатилась. Она сразу позвонила Принцу, и тот, как пришел, тщательно проверил, не засорился ли патрон. Но нет, все было в ажуре, и лампочка эта, водруженная на прежнее место, снова с радостью загорелась. Про этот случай Лидка Володе, конечно же, не сказала, но еще больше утвердилась в своем подозрении – чуланный призрак активизировался, покинул свой чулан и разгуливает теперь по всей квартире.

Вова тем временем помог Кате надеть легкое пальтишко, и они сразу отчалили. Рассказывать Вова начал прямо в лифте, заходя издалека, не только про заинтересовавший Катю дом, а объемно, обо всей улице в целом. «Живешь здесь, надо знать!»

Он махал руками, красноречиво объясняя, что это сегодня улица Горького такая красивая и просторная, а раньше вообще была шириной всего в двадцать метров. И не Горького, а Тверская, по названию направления и началу главного пути из Москвы – сначала в Тверь, а оттуда уже в новую столицу – Петербург. А в 1932-м ее переименовали, и не только ее, а вообще все вокруг перекорежили, сломали, уничтожили целые районы, хотели даже поднять руку на Красную площадь – задумали план реконструкции Москвы. Ну и стали улицу расширять, в основном за счет правой стороны, решили, что здания там уже ветхие, малоэтажные, особенной исторической ценности не имеющие. Левую целиком под снос отдавать было жалко, одумались, оставили «Националь» и Центральный телеграф. Вова поднял на него благодарный взгляд и посмотрел на яркий глобус над входом.

– А ты знаешь, что он должен был довольно быстро вращаться? Но не очень-то и получилось. Еле двигается.

– Да и так хорошо. А то крутился бы со страшной силой, скрипел бы всю ночь, спать не давал.

Катя с Вовой скрылись в подземном переходе и пошли себе под ручку, продолжая ворковать об архитектуре и историях, с нею связанных. В конце перехода Вову вдруг осенило, и вместо того, чтобы пойти налево, к проезду Художественного театра, он потащил Катю вверх по лестнице направо.

– Вот, обрати внимание – часы наверху! – Они встали напротив улицы Белинского и посмотрели на верхний угол здания, где на крыше красовались не самые, честно говоря, изящные часы, довольно скучноватые, с римскими цифрами на витражном циферблате. – Автор часов, кстати, неизвестен. Где сделано, тоже точно не ясно. Когда – тем более. Можно только догадываться по некоторым признакам. Предположительно, в Германии, где-то в конце девятнадцатого – начале двадцатого века. Но не это самое интересное! – Вова поднял палец вверх и собрал бровки домиком. – Именно эти часы считались в Москве самыми точными тогда, время по ним сверяли все телеграфы страны, Московский университет и даже Кремль! Они до сих пор прекрасно идут. Раз в неделю их заводят вручную.

Теперь им ничего не мешало пойти чуть выше по улице, туда, в заветную арку, в которой Катя заприметила роскошный дом. Они стали хороводить вокруг дома, заходить в его внутренние дворики и арки, разглядывать выпуклые фасетные стекла и высокие разнокалиберные окошки. А Вова, не переставая, рассказывал.

Оказывается, это было Саввинское подворье, построенное в начале двадцатого века архитектором Кузнецовым. Вова сам был прекрасным архитектором, поэтому имена зодчих всегда обязательно называл, тщательно сохраняя авторство зданий. Так вот, Звенигородскому монастырю понадобился доходный дом, и он был отстроен в псевдорусском, модном тогда, стиле. Так и простоял на первой линии Тверской – тогда это была еще именно Тверская – до конца тридцатых годов, радуя прохожих своим великолепием и основательностью. Было это до всемирно-всеобщей московской реконструкции, когда всю четную сторону улицы Горького решили перенести дальше к северу, то есть назад от улицы, на пару десятков метров.

– Ведь коммунистический город должен быть светлым, просторным, современным, с широкими проспектами, огромными площадями и новой пролетарской эстетикой, – сказал Володя и хохотнул, явно с чем-то из перечисленного не соглашаясь. – Ну вот, и на чертежах кто-то твердой рукой, а мы прекрасно понимаем, кто именно, – подмигнул Вова Кате, – прочертил прямую линию, из-за которой многие старинные и очень красивые строения были снесены, а какие-то по необъяснимой причине остались стоять на разрушенной улице. Среди них был этот дом номер шесть и типография Сытина на Пушкинской площади, которые из всех признали вдруг памятниками архитектуры и решили сохранить. Но сохранить так, чтоб не мешали надвигающемуся сталинскому ампиру. То есть передвинуть. – И Володя снова поднял вверх свой говорящий палец. – Двигали дом весом двадцать три тысячи тонн, Саввинское подворье, тихонечко, одной ночью, никого не отселив. – Вова выпучил глаза и понизил голос, дальше почти шепча, видимо, чтобы не разбудить тех, кто спал в ту далекую ночь. – Да так плавно получилось, что, по слухам, не развалилась даже игрушечная башня из кубиков, которую построила маленькая девочка в одной из квартир! Двигали одну ночь, а подготовка шла целых четыре месяца, представляешь? И перенесли-таки, на пятьдесят метров от дороги.

– Подожди, но жители же должны были быть в курсе, они же видели все эти подготовительные работы, лебедку, рельсы, которые подкладывали под дом? Когда у нас ремонт делали, то рабочие постоянно везде мельтешили. А тут, небось, и подавно. – Катя довольно близко к сердцу приняла эту ситуацию. – Жильцы же волновались, как оно все пройдет, просили, наверное, предупредить, чтобы вовремя успеть съехать к родственникам на время движения дома, чтоб, не дай бог, не завалило. Как такое вообще возможно?

– Не волнуйся. Предупредили, – сказал Володя. – За пару часов. Никто никуда не успел уехать. Но могу себе представить, каково было жильцам, когда им вдруг сообщили, что ночью дом начнут передвигать и все люди останутся в нем… С женами, родителями, детьми, кошками и фикусами, со всем нажитым добром. Как они тогда заснули? Крепко ли спали? Хотя если бы дом рухнул, то об этом вряд ли кто узнал бы: нет дома – нет проблемы, человеком больше, человеком меньше – не беда, советские женщины нарожают еще. В газетах не напечатают, телевидения еще не было. А к людям в то время относились просто как к мясу, – снова зашептал Вова. – Шел 1939-й. Страшное время. Да и бояться было нечего, заверяло местное начальство. Специально для всех этих «манипуляций» с передвижкой зданий была создана метростроевская контора, которая чуть ли не играючи выполняла перенос небольших домов, изначально мешавших строительству метро,