Мастиф (СИ) - Огнелис Елизавета

— Выходим, — негромко сказал Саша, обнажил меч и пошел впереди.

Как он и предполагал, вышли практически одновременно с машиной. Десантники побросали сигареты, двое спрятались за деревьями, двое встали за засекой из старых поваленных лесин, трое, с офицером — впереди. Теперь видно звездочки — три штуки — старший лейтенант. Высшее десантное училище, или академия, не важно. Важно, что он самый опасный, его надо первым, и как можно быстрее. С остальными разберемся… Наиль заложил вираж, развернул машину бортом. И сразу — сухой треск выстрелов, троих рядом со «старшим» скосило, но сам лейтенант, как и предполагал Саша, увернулся, щукой метнулся в кусты, хорошо еще — прямо на них…

— Стреляй! — заорал Сашка. — Стреляй, Андрюха!

Но Павин стоял сзади, смотрел через целик и мушку на человека, и не мог нажать на крючок. Не мог, палец просто не повиновался!

— Что, козел, обосрался! — проревел Александр, моля всех богов сразу, чтобы «старшой» не бросился в кусты еще раз, чтобы среагировал на оскорбление, чтобы почувствовал силы сражаться. Иначе Саше не угнаться за длинноногим десантником, тем более после четырех часов работы в поле…

Офицер не пытался достать пистолет в раскрытой кобуре на правом боку. Вместо этого в его руке появился нож — длинный, хищно изогнутый тесак с рыжей насмешливой ручкой. Глаза смотрели внимательно и спокойно. Сейчас он пройдет сквозь тощего, отберет меч, и возьмется за коротыша с автоматом…

Саша выпрямился перед пригнутой к земле фигурой в хаки, выставил меч, как всегда — двумя руками за рукоять, лезвие — на сорок пять градусов от земли. Десантник взмахнул неожиданно длинной рукой, чуть не достал незащищенный живот, мгновенно подался назад, и поймал на лезвие ножа меч. Точнее, он думал, что поймал. Голубая сталь легко прошла сквозь серебряную, продолжила путь дальше, через кость черепа, сквозь грудную клетку, вдоль солнечного сплетения, и вышла чуть ниже пупка, развалив человека почти надвое… Мимо пробежал Ильяс:

— Урус мертед, коягер, шайтан! — кричал он на бегу.

Треск выстрелов уже затих, слышался ядреный мат, ревел грузовик. Александр вышел на шоссе. Тут и там валялись тела. Их было много, слишком много, целых шесть, они бросались в глаза своей неестественностью, а один еще жив, держится за пробитую грудь, растерянность и боль на лице.

— Что-то мы не то сделали, — проговорил Артемич. — Что за хрень? Мы же могли просто поговорить, а, Санек? Чего случилось? Чего мы на них набросились, а?

— Где еще один? — спросил Саша.

— Урман-да, в лесу, уйти хотел, — отозвался Ильяс, демонстрируя заляпанный кровью «калашников». — Там лежит, — махнул татарин в сторону.

— Наши все целы?

— Целы. Зур якши, — отзывались со всех сторон.

Саша оглянулся на треск и увидел бредущего сквозь кусты Павина. Неожиданная злость захлестнула, накрыла с головой. Какого черта он не стрелял?

— Ты чего не стрелял? — прошипел Саша. Он схватил Андрюху за грудки, подтянул к себе, заглянул в мутные глаза и почувствовал острый запах рвоты.

— А ну, — Александр перехватил Павина за рукав, потащил за собой, грязно ругаясь, чувствуя лишь усталость.

— Стреляй, — рявкнул Саша. — Стреляй, падла! Убей! Добей! На войну он собрался!

— Не могу, — прошептал Павин. — Не могу я. Рука не слушает. Хочу… а не могу…

— Не можешь? Ах, ты не можешь? Ать твою мать! Не может он, чистоплюй! А тебя, значит, можно? Он бы ни секунды не колебался, пулю в башку твою пустую вогнал по самые уши! — Саша сорвал с андрюхиного плеча автомат, наставил на раненного.

— Иди сюда! — проревел он. — Руку давай!

Ствол уткнулся прямо в переносицу десантника, глаза раненого собрались в кучку, он сумел оторвать одну руку от раны, ухватился за вороненую сталь слабыми пальцами.

— Руку! — орал Саша. — Палец! Вот так!

Перехватил холодную и потную ладонь, силой положило палец на спуск — и нажал. Автомат неожиданно взрыкнул — стоял на автоматическом огне. Голова десантника превратилась в подобие арбуза, попавшего под колесо. Они уже видели такое, пять лет назад, в канаве… Андрей с воем повалился на колени, его снова вырвало. Сашка, нервно пытаясь стряхнуть с одежды кровавые брызги, пошел к татарам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Саша, надо решить проблему, — сказал Наиль. Татарин поднял с земли один из автоматов, отомкнул штык-нож, передернул с лязгом затвор. Поднял ствол в небо и спустил крючок.

— Не стреляет, — сказал он с нескрываемым удовольствием. Потом улыбка погасла:

— Ихние патроны к нашим не подходят, — с сожалением добавил Наиль. Потом повел рукой вокруг. — Этих куда? Здесь оставим?

— Рядом котлован есть. Туда сбросим, — решил Саша. Подумал и добавил:

— Грузовик работать должен. Пусть остаются Артемич и Андрей. Они и перетащат — недалеко ведь. А мы в центр пойдем, осмотримся… Так, Артемич?

Старый работяга согласно кивнул.

— Давайте оружие, орлы, — сказал Александр. — Наиль, поехали!

На дворе Саша поймал Шпакова.

— Андрюха, девчонки наши на поле остались. Присмотри за ними.

— Чего стряслось? — насупился Шпак.

— С армией проблемы, — скривился Саша. — Надо разобраться. А ты здесь разберись.

— Саша, — подошел к товарищам Наиль. — Тебя там чечены спрашивают. Руслан привел, помнишь такого?

— Помню, одноклассник мой. Чего хотят?

— Сам спроси.

— А ты чего думаешь?

— Думаю, надо брать. Надежные ребята, убойные. Особенно Тимур, — хохотнул татарин.

— Ладно, — сказал Саша и направился к соседнему подъезду, около которого стояли четверо — широкоплечие, запакованные в черную кожу.

— Салам! — поприветствовал их Александр.

Чеченцы рассмеялись. Они совершенно не боялись — ни Сашиного автомата через плечо, ни обнаженного меча на поясе.

— Тимур. Муса. Магомед, — представились трое из них. Руслан ограничился рукопожатием.

Глава 16

— С чем пожаловали? — хмуро спросил Александр.

— К тебе пришли, дорогой. Смутные времена настали, — отозвался один из них, самый высокий, с гнилыми зубами, Тимур.

— С чего вы взяли? Скоро все заработает, все в норму придет…

— Нет, дорогой, не заработает. Нам Наиль все рассказал. Да и сами чувствуем, кровью в воздухе запахло, страшно, — Саша с недоверием посмотрел на заросшие щетиной рожи. Кому из них страшно?

— Мне страшно. Мусе страшно. Магомеду страшно. Всем страшно, — продолжал Тимур. — К тебе идем. Ты сильный. У тебя меч есть.

Сашка дернулся при этих словах, ожидая дружного смеха, прикидывая, как и кого начинать рубить. Но в карих глазах не было насмешки. Было чуть неуверенности, была капелька наглости, еще там притаился страх — глубоко запрятанный, крепко запертый, готовый выплеснуться в любую минуту. Глаза бойцов перед боем. Эти не подведут, понял Саша, эти везде пройдут, сами лягут, и других с собой заберут.

— Ладно, — решился он. — Оружие вам дам. Боевая задача на сегодня непосильная. Десантура на нас наехала, а их целый полк. В ближайшие дни необходимо уничтожить. Начинаем сегодня, сейчас.

— Сашок шутит? — изумленно спросил Руслан.

— Искандер не шутит, — вмешался в разговор Наиль. Он посмотрел на чеченцев, каждый из которых был выше татарина на голову, а Тимур — на две, и улыбнулся своей фирменной улыбочкой. Александру показалось, что небритые рожи осунулись, вытянулись от этой улыбки. У него самого по коже мурашки побежали. Черт знает этого Наиля! Зарежет с улыбочкой, как барана, даже не успеешь понять — чем не угодил. Десять лет Саша знал этого человека, и только сейчас начал понимать — кто он на самом деле.

И все равно Наиль кажется сущим младенцем по сравнению с Ним.

— Он идет, — выдавил из себя Саша.

А чечены уже и сами чувствовали, крутили беспокойно головами, и усмешка намертво вдавилась в застывшие губы Наиля, только люди с полными мешками продолжали ходить по двору, разгружать грузовик, еще не чувствуя, не понимая — все напрасно. Это было похоже на приближение бури. Словно где-то вдали рокотал гром, усиливался ветер, свежело и с неба несло водную пыль. Но ощущение, и Александр только сейчас это понял, не было физическим. Оно было сознательным или даже подсознательным. Словно Он отвлекся от грозных и непонятных мыслей, и думал о них, изучал, копался в настроении, сопоставлял ощущения каждого. Выворачивал сознание наизнанку, точно наволочку, не выделяя никого, заставляя чувствовать, как слаб человек перед стихией, перед Его всё подавляющей мощью.