Убийства во Флит-хаусе - Люсинда Райли

преподавала английский и неустанно развивалась. Недавно она успешно опубликовала книгу, критикующую плачевное состояние грамматики и пунктуации в современном обществе. Книга неожиданно стала бестселлером и обеспечила родителям безбедную старость.

Отец тоже не бездельничал. Время от времени он замещал священника, вел службы и читал лекции по богословию. Студенты Тринити ценили Тома Хантера за умение слушать и поверяли ему свои беды.

Колледж помог переоборудовать комнаты под нужды Тома, он покидал квартиру без посторонней помощи, разъезжал повсюду в электрическом кресле-каталке, что дарило обоим родителям приятное ощущение независимости.

Они были ярким примером пары, сумевшей справиться с несчастьем и взять над ним верх. Джаз очень ими гордилась.

Постучав, она толкнула двери.

– Это я!

– Джаз! Надо же! Заходи.

Отец работал в небольшой гостиной за письменным столом, заваленным бумагами. При виде дочери лицо Тома озарилось радостью, он раскинул руки ей навстречу.

– Здравствуй, родная. Рад тебя видеть.

Джаз высвободилась из его объятий, окинула миниатюрную фигуру отца внимательным взглядом. При росте всего пять футов шесть дюймов Том был на четыре дюйма ниже жены и дочери[1]. Однако сильный характер с лихвой компенсировал небольшой рост.

– Как сердце? Мама сказала, ты обследовался?

– Тикает, как обычно, – ответил отец. – Я послушный мальчик, Джаз, принимаю таблетки ежедневно. Чувствую себя так же хорошо, как двадцать лет назад, правда. Давайте вы все перестанете волноваться из-за пустяков.

– Пап, у тебя случился инфаркт на операционном столе.

– Я ведь выкарабкался. – Отец подмигнул: – Уже четырнадцать лет прожил, а то ли еще будет! Выпьешь вина? – Он указал на бутылку на журнальном столике.

– С удовольствием. Где мама?

– На какой-то вечеринке в Кингсе. Вернется с минуты на минуту. Налей и мне, пожалуйста.

– Держи.

Джаз вручила бокал отцу, и тот отъехал на свое обычное место, слева от камина.

– За тебя, родная. Поздравляю.

– Спасибо. С чем?

– С принятием смелого решения и возвращением в строй.

– Поздравлять рано. Я до сих пор не уверена, что поступаю правильно. Я хотела писать картины, папа.

– Знаю, солнышко. И – да, ты вполне можешь оказаться новым Ван Гогом. Ты определенно талантлива, но вот подходит ли тебе образ жизни художника? Ты очень пытлива и общительна. Нуждаешься в постоянных стимулах. Трудно представить тебя в одиночестве на каком-нибудь чердаке, без денег, голодную…

– Представить, как я отрезаю себе ухо и ем его? – рассмеялась Джаз.

– Тебя растили деятельной, учили приносить пользу. – Отец улыбнулся, глаза заблестели. – Работа в полиции, по крайней мере, имела цель. Я не о том, что искусство бессмысленно, ты же понимаешь. Однако, несмотря на все твои нарекания в адрес системы уголовного правосудия, на каждых четырех отпущенных жуликов приходился один, которого тебе удавалось отправить за решетку. По-моему, это стóящий результат.

– Стакан наполовину пуст или наполовину полон, да?

– Да. Ну и я, конечно, шучу насчет слабости, которую якобы питает к тебе Нортон, но он действительно в тебя верит. Очень. Понимает, какой ты ценный кадр, и не хочет тебя терять.

– Жаль только, что он мне раньше об этом не сказал.

– Тогда, наверное, твой длительный отпуск не навредил бы ни тебе, ни ему. Помни, проглотить свою гордость и рискнуть куда сложнее, чем дать деру и сохранить репутацию. Еще по бокальчику?

– Немножко, пап. Ты же знаешь, что говорит врач.

– А я говорю – вино красное, оно понижает холестерин, а следовательно, лечит.

Джаз не слишком охотно налила отцу полный бокал.

– Знаешь, родная, мы с мамой сомневались в твоем решении, когда за несколько месяцев до выпуска ты все бросила и пошла учиться в полицейский колледж в Хендоне.

– Да, пап. – Джаз закатила глаза. – Помню.

– Мы думали, тобою движут неправильные мотивы.

– Вы с мамой в курсе, что я решила работать в полиции из-за случившегося с тобой, пап. Правильный это мотив или нет?

– И да, и нет. Ты импульсивна, вся в старика-отца. Принимаешь решения под влиянием минуты…

– Что очень помогает мне в нынешней профессии.

– Вот именно. И подводит меня к главной мысли: Господь редко ведет нас не туда. Возможно, стрельба понадобилась для того, чтобы подтолкнуть тебя на правильный путь.

– Ох, папа, я бы предпочла неправильный путь и здорового тебя. Хотя да, согласна: последние дни были… трудными и интересными. Я рада возвращению на работу.

– Особенно на работу без него?

– Да, – сухо обронила Джаз.

Понятливый Том сменил тему:

– Ну а как тебе жизнь в Солтхаусе?

– Замечательно! Коттедж потихоньку приводится в порядок, и к лету у меня даже будет сад, где вы с мамой сможете отдыхать.

– Чудесно. Мне очень не хватает сада, но здесь для него, конечно, нет места. Хотя, когда мама выйдет на пенсию, как знать… Возьмем да и переедем к тебе поближе, станем жить в домике у моря рядом с другими пенсионерами в коттеджном городке. Я начну играть в вист, мама вступит в женсовет и научится вязать.

В дверном замке повернулся ключ, и отец добавил:

– А вот и она.

Матери с дочерями часто похожи внешне – заметно, но неуловимо. В случае с Селестрией Хантер и ее дочерью сходство было безошибочным. Джаз унаследовала от матери рост, утонченные черты лица и густые рыжевато-каштановые волосы. В свои пятьдесят семь лет Селестрия старела красиво и выглядела почти так же, как и пятнадцать лет назад.

– Мама! Как ты? – Джаз тепло ее поцеловала.

– Она перегружена и утомлена возней с таким старым упрямцем, как я, – пошутил Том. – Не спрашивай, много ли я работал, мой ангел. Если я скажу правду, мы лишь поссоримся.

– Мы никогда не ссоримся, дорогой. Ты делаешь что хочешь, а я тебе это позволяю.

Селестрия помассировала мужу плечи, затем нагнулась и поцеловала его в макушку.

Непринужденная близость родителей, их очевидная любовь друг к другу всегда трогали Джаз. Маме вполне простителен горький тон. В последние годы ей жилось нелегко – и в финансовом плане, и в психологическом.

«Вот чего хочу я, – подумала Джаз. – Чтобы любовь пересиливала все остальное».

– Ты проверял мясо, дорогой? – крикнула мама из прихожей, вешая пальто.

– Все готово и ждет.

– Отлично. Давайте поедим.

* * *

– Как твое расследование? Думаешь, это был несчастный случай? – спросила мама, когда они с Джаз мыли посуду.

– Нет, уже ясно, что нет. Да и вторая смерть не может быть просто совпадением, пусть даже самоубийство подтвердилось. Утром звонил коронер. В желудке умершего полно снотворного.

– Кто он, ты можешь нам сказать? – Глаза отца, складывающего чистую посуду в шкаф, блеснули интересом.

– Школьный куратор. Старый, немного за семьдесят, он…

– Ну какой же «старый», солнышко. Мне вот хорошо