Витязь с двумя мечами - Шандор Татаи

Йоланка побледнела и схватилась за сердце. А в следующее мгновение лицо её просияло: перед ней, улыбаясь до самых ушей, собственной персоной стоял Буйко.

— Не тужи, моя госпожа, — сказал он, смеясь. — В мешке была зола, и её нисколечко не жалко. — Потом он наклонился над жутким колодцем и крикнул: — Эй, витязь! Когда доберёшься до дна, свистни, чтоб я знал, как далече отсюда ад!

Йоланка не верила собственным глазам.

— Ведь это ты, Буйко! Лежебока короля! Как ты сюда попал?

— Я принёс тебе весть от Пала Кинижи.

— От Кинижи! — вспыхнув от радости, вскричала Йоланка, но через секунду опять приуныла. — Поздно, — сказала она. — Слишком поздно. Меня ждёт смерть или судьба страшнее смерти.

Но Буйко улыбался по-прежнему.

— Нет, не поздно. Непобедимая армия Пала Кинижи уже на подходе к замку.

При этом известии Йоланка почувствовала, что к ней снова возвращаются силы.

— Кинижи близко? Что он велел мне передать?

— Чтоб ты думала только об одном — о спасении своей жизни. Спаси свою жизнь любой ценой. Он идёт за тобой и скоро тебя освободит.

— Послушай, Буйко! Весь замок готовится к этой проклятой свадьбе… Но я самому императору прямо в лицо скажу: нет.

Буйко сделал предостерегающий жест.

— Нет, моя госпожа, не делай того, что не надо! Соглашайся на всё, будь мила и любезна. Но тяни, тяни время, пока не подоспеет Пал Кинижи. Скоро, уж скоро немец побежит отсюда, как заяц.

В это время в пустом коридоре дворца гулко зазвучали шаги. Йоланка вздрогнула, насторожилась.

— Ах, Буйко! Кто-то идёт! Скройся! Тебя не должны здесь видеть.

— Я задвину плиту, — сказал Буйко. — Опустись, пелена забвенья, над павшим героем! Не падай духом, моя госпожа! — С этими словами верный Буйко юркнул в одну из боковых дверей.

XXII. Ультиматум Кинижи

Едва лишь Буйко скользнул за дверь, как в сопровождении двух придворных дам вошёл гофмейстер императора. Он был без бороды и с таким острым подбородком, что приходилось всегда задирать его вверх, иначе бедняга гофмейстер рисковал продырявить собственную грудь. Вот и ходил он, вытянув шею, прямой как шест, будто аршин проглотил.

Одна из придворных дам несла широкую бархатную подушку, на которой сверкали всевозможные драгоценности неописуемой красоты. Белые, алые, голубые, золотые, они переливались на лиловом бархате, словно сказочные цветы. Йоланка, конечно, не утерпела и подошла ближе, чтобы всласть налюбоваться этим чудом из чудес.

В руках другой дамы было длинное шёлковое платье, шитое золотом и усыпанное бриллиантами. Такого изумительного платья Йоланка ещё ни разу в жизни не видела.

Бледный гофмейстер, будто проглотивший аршин, ждал не шевелясь, пока Йоланка вдосталь налюбуется подарками, потом заговорил. Голос у него походил на звук надтреснутой чашки.

— Эти свадебные дары и свадебный наряд посланы тебе его величеством императором Фридрихом. Десять лучших швей из Вены денно и нощно трудились над этим прекраснейшим в мире платьем.

— О, всё, что я вижу здесь, прекрасно, — очень любезно сказала Йоланка, помня совет верного Буйко. — Передай от меня его величеству императору самый почтительный поклон.

При этих словах гофмейстер выпрямился ещё больше.

— Его величество император, который в семидесятый год своего владычества находится, хвала господу богу, в добром здравии, из всех его внуков особенно жалует родившегося тридцать третьим герцога Ипполита, наречённого твоей милости. Посему великий император не поскупился на подарки. Его величество в сопровождении императорской свиты сейчас будет здесь.

Придворные дамы были схожи меж собой как две капли воды. На плоских, как лепёшки, лицах торчали острые лоснящиеся носы. Зубы сильно выдавались вперёд, и обе они пришепётывали. Та, что принесла платье, присела перед Йоланкой так низко, что чуть не стукнулась носом об пол; потом с глубочайшим смирением сказала:

— Сделай милость, сударыня, пройди с нами в зеркальный зал и надень свой волшебный свадебный наряд.

— Дай мне руку, я тебя отведу, — сказала вторая и повела Йоланку к двери.

Гофмейстер остался в зале один, но и в одиночестве он сохранял такой чопорный вид, словно на каком-нибудь большом торжестве. Он так держался, будто пустое кресло, стоявшее перед ним, было самим императором, а колонны — знатнейшими господами и первосвященниками. Собаке, наверно, давно бы надоело лаять, и кошка давно бы перестала мяукать, а гофмейстеру хоть бы что: стоит как истукан и держит руку на длинном жезле с золотым набалдашником. В зал вошли два лакея и поставили вместо кресла громадный с позолотой трон. Истукан, как и полагается истукану, даже бровью не повёл. Потому он, наверно, и получил свою высокую должность, что мог несколько часов подряд смотреть, не мигая и не двигая зрачками.

И ещё он, наверно, время отсчитывал про себя, потому что часов в зале не было и никто ниоткуда не подал ему никакого знака. Но в тот самый момент, когда это было нужно, истукан шевельнулся. Он поднял тяжёлый, с набалдашником жезл, тринадцать раз ударил им об пол и надтреснутым голосом прокричал в пустой зал:

— Его величество император!

В то же мгновение вошёл император. Он шёл на своих журавлиных ногах, ступая саженными шагами. Толстуха императрица, мелко семеня, едва за ним поспевала. На императоре был длинный, красного бархата кафтан, который так болтался на тощем теле, будто достался ему с плеча чешского короля. На царственной птичьей головке торчали огромные уши, и кстати: не будь этих ушей, громоздкая остроконечная корона сползла бы императору на глаза. Корона — вещь дорогая, кроить её для каждой императорской головы особо было бы для казны слишком накладно. А чтоб у всех императоров за целое тысячелетие головы бы были одинаковы — такой счастливой случайности ещё не бывало на свете. Так вот, на головке августейшего старца корона походила на перевёрнутое лукошко, нахлобученное до самых бровей. К счастью, за семьдесят лет император научился передвигаться так ловко, что корона не слетала с его царственного чела. Он раскачивался под ней, как крестьянка, привыкшая таскать корзину на голове.

Императорская чета уселась на трон, и толстуха императрица заняла почти всё тронное место. Тощему императору с трудом удалось втиснуться и примоститься рядом.

Герцог же Ипполит пристроился так, чтоб рука царственной бабки покоилась на его плече. Затем императорское семейство окружили высокородные дамы и господа.

Когда наконец все места были заняты согласно, придворному этикету, гофмейстер опять шевельнулся как заведённый и трижды ударил жезлом об пол.

— Её высочество невеста!

Портьера, закрывавшая боковую дверь, раздвинулась, и вошла Йоланка. Она была ослепительно хороша. По огромному залу пронёсся шёпот восхищённого изумления. Толстуха императрица не выдержала.

— Чудо-красавица! — вздохнула она. Но тут же, повернув голову к императору, процедила сквозь зубы: — Безобразие… Как смеет девица не царского рода быть такою красоткой?

Ипполит по-дурацки захихикал.

— Правда, Ипполитик, — шепнула ему бабка, — миленькую невесту мы тебе подыскали!

Йоланка приблизилась к императорской чете и церемонно присела.

— Что же, прекрасная девица, согласна ли ты сочетаться браком с моим самым любезным внуком? — спросил император.

— Это большое счастье и великая честь для дочери венгерского вельможи, — ответила Йоланка, изобразив на лице притворную радость и избегая смотреть на герцога.

Одного мимолётного взгляда на него ей было довольно, чтобы понять: если взглянет ещё раз — не выдержит и выбежит из зала.

С тем же вопросом император обратился к герцогу:

— Наш милейший внук Ипполит, согласен ли ты сочетаться браком с этой юной девицей?

— С удовольствием, августейший дед, с превеликим удовольствием! — заорал герцог и захихикал.

— Раз вы оба согласны, станьте рядом, — проворчал император, — и примите моё отцовское благословение.

Ипполит подскочил к невесте, порываясь броситься ей на шею, но Йоланка зорко следила, чтоб он даже платья её не задел.

— Ах, какая прекрасная пара! — опять вздохнула императрица.

Император вытянул руку для благословения. Длинная, иссохшая рука протянулась над головами жениха и невесты.

— Стало быть, примите моё отцовское и императорское благословение.

Толстуха императрица тоже бросилась к ним и суетливо растопырила свои пальцы-лепёшки.

— Будьте всегда так прекрасны и счастливы, как в эту минуту.

Ипполит вытянулся и хлопнул рукой по мечу.

— Будем, будем прекрасны и счастливы! — пообещал он.

Но меч стукнул его по лодыжкам, и жених противно взвизгнул.

Опять гофмейстер стукнул жезлом об пол.