Високосный год: Повести - Евгений Богданов

На этот раз, кажется, обошлось без происшествий. Степан Артемьевич спокойно сидел в кабинете и размышлял, и вдруг пришла Яшина. Она, как злой гений, частенько приносила плохие вести. Лисицын, поглядев на нее, сразу насторожился. Яшина с похоронным видом положила перед ним акт.

На Борковской ферме произошел несчастный случай. Одна из самых дойных коров, возвращаясь вечером с пастбища, отделилась от стада, забрела на окраину Борка и стала лакомиться возле продмага порчеными яблоками, оставленными на улице в открытых ящиках. Вместе с яблоками она проглотила ржавый гвоздик, и ее пришлось прирезать.

— Вот акт, Степан Артемьевич, — пояснила Яшина. — Вылечить животное было невозможно, гвоздик пошел по сосудам…

— Час от часу не легче! — в сердцах воскликнул Лисицын. — Кто проворонил? Кто должен ответить?

— Случайность, Степан Артемьевич, — робко вымолвила Яшина. — Пастух недосмотрел. — Она целые сутки возилась с больной коровой, даже лицо у нее осунулось. — Конечно, в первую очередь надо взыскать с пастуха. Но и у магазина беспорядок. Черт ногу сломит.

— А вы? Вы куда смотрели? — накинулся Лисицын на главного зоотехника. — Пастухи в вашем подчинении! Надо же следить за порядком!

На лице директора проступил румянец крайнего раздражения, вены на висках набухли. Он едва справился с собой, чтобы еще не накричать на Яшину, потом, немного остынув, стал звонить в сельпо. Председатель потребкооперации, как и следовало ожидать, брать вину на свое ведомство не собирался.

— Ваши коровы бродят везде без присмотра, а мы отвечай? — сказал он. — Требуйте со своих подчиненных. Пусть не распускают стадо!

— Мы обратимся в суд с иском за причиненный совхозу ущерб, — горячился Лисицын.

— Стоит ли, Степан Артемьевич? Может, корова-то съела не гвоздик, а кусочек проволоки. У вас ведь сено-то в тюках проволокой вяжут…

— Мы летом прессованным сеном коров не кормим. У нас есть вещественное доказательство — гвоздик от ящика с фруктами.

— А может, это не тот гвоздик. Мало ли их валяется на улице… Степан Артемьевич, не волнуйтесь. Ящики мы приберем, это наш святой долг. А вам надо прижать пастухов Они виноваты.

Диалог на тему гвоздь — проволока продолжался еще несколько минут. Все доводы Лисицына отметались вчистую, и он в сердцах положил трубку.

Яшина молча стояла перед ним, и вид у нее был очень обиженный и удрученный.

— Ладно. Создадим комиссию, хорошенько расследуем это дело, — сказал Лисицын. — Акт я пока не подпишу. Если пастух виноват — сделаем на него денежный начет.

— Он тогда уйдет с работы, бросит стадо вовсе, — несмело возразила главный зоотехник. — Весной я еле уговорила его попасти коров в этот сезон…

Лисицын озадаченно умолк, призадумался.

— Черт знает что… С пастухами и в самом деле трудно. Почему не хотят идти на эту работу? Зарплата приличная, заняты только летом. Ладно. Пусть этим делом займется наш народный контроль. И потом на собрании в Борке надо этот случай обсудить. Чтобы не было больше ничего подобного.

Яшина сдержанно кивнула и вышла. Лисицын взволнованно заходил по кабинету…

Опять забота.

2

Степан Артемьевич старался теперь пораньше приходить домой — беспокоился за жену. Смерть матери и такое неожиданное появление человека, который был ее отцом, вконец расстроили ее. Она стала молчаливой, задумчивой и даже рассеянной. Он видел, что жена очень тяжело переживает все это, и старался побольше быть возле нее.

Странное положение: судьба, лишив ее матери, привела в то же самое время в ее дом отца. Но он и не подозревал о своем отцовстве, он просто пришел навестить старую знакомую — и только. Это казалось объяснимым и естественным. Человек приехал в город, где некогда побывал еще в молодости, и не мог не вспомнить о прежнем своем знакомстве, быть может, увлечении. Он стал искать прежнюю связь. Совсем как у Ромена Роллана в «Кола Брюньоне»: «Я пускаюсь по дорогам былых времен собирать увядшие цветы воспоминаний»…

Но цветов не было, они повяли, засохли, превратились а пыль, прах…

Что чувствовал Романенко, побывав у них? С какими мыслями ушел? Неужели сердце не подсказало ему, что перед ним была его дочь? Она даже, если присмотреться, была похожа на него. Разве он того не заметил?

— А если бы ты призналась ему? — спросил однажды Степан Артемьевич, когда разговор коснулся Романенко.

— Что я могла ему сказать! — ответила Лиза. — Что появилась на свет как «тайный плод любви несчастной» и почти полжизни прожила тоже тайком от так называемого отца? Нет, он мне не нужен. Он даже может оказаться лишним в моей, в нашей с тобой жизни. Зачем усложнять ее, она и так нелегка. Я все время изгоняю его из своей памяти, а он настойчиво всплывает вновь и вновь.

— Так ты, дорогуша, вовсе замучишься. Эти переживания собьют тебя с панталыку, — говорил Степан Артемьевич. — Наверное, надо или совсем выбросить его из головы, или пойти в открытую, написать ему. Тогда все станет на свои места.

— Написать? Куда? На деревню дедушке? — усмехнулась Лиза. — Он не оставил адреса. Ладно, бог с ним. Будем считать, что его нет. Я больше не хочу морочить себе голову. Нет и нет! Сколько детей на земле растут и живут без отцов! Я разделяю их участь…

— Но безвестных отцов можно оправдать: они дали начало новой жизни, — неуверенно промолвил муж.

— Не вижу никаких оправданий. Кукушкины замашки! Не более того. В твоих словах нетрудно различить ваш мужской эгоизм…

— Ну зачем так… Я просто размышляю.

— Итак, забудем о нем. Навсегда.

— Забудем.

Но забыть было непросто. Мысль о том, что отец есть, где-то живет, что-то делает и не подозревает о существовании дочери, еще долго, до конца жизни, не сможет оставить Лизу. И в тот вечер, когда они вспомнили о Романенко, в их жизни произошло еще одно событие.

Решив предать забвению несчастного Романенко, они долго еще сидели, пили чай, говорили о том, о сём. Лиза поуспокоилась, овладев собой, но вдруг как-то странно выпрямилась и, быстро встав, пошла на кухню. Он, встревожась, последовал за ней. Лиза склонилась над раковиной, ее мутило.

Она еле справилась с собой и, тяжело дыша, приложила руку к животу:

— Вот тут нехорошо. Ой, как муторно!

— Надо принять желудочные таблетки, — он кинулся к домашней аптечке.

— Таблетки не помогут. Меня и прежде мутило, — изменившимся голосом сказала Лиза, умывая лицо под краном. — Еще в городе, когда была на семинаре. Кажется, у нас… у нас будет ребенок.

— Ребенок? — радостно воскликнул Степан Артемьевич.

— Значит, так.

— Это же здорово! Это же такая радость, Лизок! — Он бережно уложил жену на диван, принес подушку и прикрыл Лизу мягкой шалью. Она, полулежа на смятой подушке, смотрела на мужа с многозначительной улыбкой. Он стоял перед ней в состоянии радостного оцепенения и тоже улыбался и разводил руками.

— Это здорово, Лизок! — повторил он. — Если это действительно так, то… дай я тебя расцелую! — Он опустился перед ней на колени и стал целовать ее влажное горячее лицо. Лиза посмеивалась и слабо махала рукой:

— Не суетись прежде времени. Может, я и ошиблась…

Он испуганно посмотрел ей в глаза. Лиза полуприкрыла их пушистыми ресницами. В узких щелках век поблескивали влажные, чистые белки.

— Как ошиблась? — он поднялся с колен и опять развел руками. — Разве можно ошибаться в таком случае?

— Пожалуй, ошибки быть не может. Успокойся.

Степану Артемьевичу показалось, что в их тесноватой маленькой квартирке вдруг стало светло и празднично. Так бывает рано утром, когда солнце, поднявшись, начинает жарко полыхать в окнах, и все ночные тени исчезают, растворяются в радужном блеске нового дня.

Это прекрасно — чувствовать себя будущим отцом. Не каким-нибудь случайным, как говорят в народе — «с ветра», подобным несчастному Лизиному родителю. Законным отцом будущего ребенка! Ведь он непременно явится на свет, вырастет и бок о бок с тобой зашагает по жизни. Сознание отцовства придает человеку уверенности, он как бы становится старше на несколько лет, у него прибавляется сил, ума, чувства ответственности за все, что происходит вокруг. Еще загодя он начинает создавать условия для нормальной жизни человека, который еще не родился и, по словам шофера Сергея, только «запроектирован». Но для него надо приготовить все, что станет необходимым: от слюнявчиков и распашонок до угла в квартире — удобного, светлого, самого почетного — красного. А после присмотреть и места вне дома — на деревенской улице, на лужайках, у речки, в лугах, где будет расти, развиваться и потом вершить великие дела новый гражданин.

Такие высокие мысли приходили в те дни в голову Степану Артемьевичу. Он свозил жену в Чеканово в женскую консультацию. Предположение о беременности подтвердилось, и в жизни супругов Лисицыных взаимная любовь стала еще более крепкой и нежной.