Верная Рука - Май Карл Фридрих

— Я переживаю или ты, какая разница! Ведь мы оба готовы разделить его боль — вот что важно. Ну, a от себя я могу добавить: если я поймаю этого парня, который стреляет так, что пуля у него крутится, как блоха на веревочке, не знаю, соберет ли он потом все свои двенадцать костей!

— Двести сорок пять, дорогой Дик, — поправил его я.

— Почему так много?

— Потому что именно столько их у каждого человека.

— Тем лучше. Значит, тем дольше он будет их искать, чтобы собрать все вместе. Я свои пока не пересчитывал, но неужели и правда под моей кожей торчит столько костей? Я же их не чувствую. Ну, ладно. Сколько бы их там ни было, а уж этот криворукий малый с того берега все их у себя пересчитает! Интересно, кто это был?

— Очень может быть, что сам Тоби Спенсер.

— Нечего сказать, прекрасный стрелок!

— Раньше он лучше стрелял. Была у нас с ним одна история, в итоге которой он получил пулю от меня. Случилось это у матушки Тик в Джефферсон-Сити. Пуля попала ему в руку, и в этом мне повезло, иначе не сидеть бы сейчас с вами у этого костра. Но на этот раз он, конечно, сплоховал. Целиться надо лучше, если руки дрожат, когда спускаешь курок! Вот у Виннету выстрел так выстрел: с колена и в темноте, но точно в лоб! Кстати, трампы сделают большие глаза, когда увидят мертвеца на нашей стоянке.

— Well! Это не то что кстати, а в самую точку! — сказал Дик Хаммердал. — Уж тогда-то они точно решат, что здесь произошла драка из-за бонансы.

— Возможно, вы и правы. Но из-за этой истории ч бонансой я в общем-то и был ранен.

— Ну да!

— Шум, которым сопровождалось рытье ямы, выдал нас этим людям.

— Хм. Этого я не мог предусмотреть. Я так понял -это упрек?

— Нет. Что случилось, то случилось. Но, кажется, возвращаются вожди.

Да, они в самом деле возвращались. Виннету, улыбаясь, сказал мне:

— Мой брат Шеттерхэнд может радоваться. Мы нашли читутлиши и много денчу-татах. Теперь твое выздоровление пойдет быстрее, а может, даже вообще без боли.

Я был очень рад. Во-первых, еще одному проявлению дружеских чувств Виннету ко мне. Во-вторых, я знал целебную силу этих растений не понаслышке.

Виннету снял с меня уже полностью пропитавшуюся кровью повязку и тщательно промыл рану. Потом, размяв до кашицеобразного состояния широкий лист, сделал из него своего рода пластырь, который пропитал свежим соком денчу-татах. Это растение, так же как и Chelidonium, принадлежит к семейству маковых, только вместо желто-красного молочка в его стеблях течет жидкий белый сок. Когда несколько пластырей покрыли мою рану и кожу вокруг нее, я испытал чувство, подобное тому, как если бы к ноге приложили много льда. Одновременно вся боль как бы сконцентрировалась в одной точке и пронзила всего меня, словно ударом тока. Но я собрал все свои силы, чтобы изобразить на лице некое подобие улыбки. Виннету, однако, этими жалкими гримасами не проведешь. Он внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Я знаю, что мой брат Шеттерхэнд сейчас испытывает боль, как у столба пыток. И если он прикрывает ее улыбкой, значит, мог бы рассмеяться и у настоящего столба. Хуг!

Эта болезненная процедура была повторена еще дважды, и с каждым разом боль становилась все мучительнее. После этого апач покапал на мою рану прозрачным соком читутлиши, потом приложил к ней зеленые тонкие стебли и крепко замотал ногу. Трава, которую индейцы называют читутлиши, принадлежит к семейству подорожниковых, и у нас она не встречается. Но у меня в доме растут оба этих растения, которые действительно творят чудеса, найдены они на западе Соединенных Штатов. Кроме них, в качестве лекарственного средства индейцы используют еще траву шис-интех-тси, что в переводе означает «индейская трава», которую они называют подарком Великого Духа его краснокожим сыновьям, потому что она растет только там, где живут они, и тянется за ними с востока на запад, а исчезнет только вместе с ними. Виннету как-то в разговоре со мной сказал об этой траве так: «В день, когда умрет последний индеец, исчезнет и последний лист шис-интех-тси на земле и никогда больше не появится».

Было вполне вероятно, что люди Тоби Спенсера уже вернулись и исподтишка наблюдают за нами. Мы приняли необходимые меры предосторожности, выставили караул, от которого я, как раненый, был освобожден. Несмотря на не отпускавшую пока боль, спал я крепко до самого утра, а проснулся оттого, что почувствовал, как меня тормошат. Мы поели и двинулись дальше.

Теперь нужно было разузнать поточнее, кто были эти шестеро белых, от которых мы теперь скрывались. Мы перешли ручей, но не ехали, а шли очень медленно, это делалось для того, чтобы сберечь мои силы. Время от времени Виннету пускал свою лошадь галопом и отрывался от нас далеко вперед, чтобы разведать следы. И вскоре он обнаружил их. Они шли в том же направлении, которому следовали в общем и мы. Все стало ясно: Тоби Спенсер тоже хотел попасть в парк Сент-Луис.

Прерия постепенно сужалась и сужалась, и вот вокруг нас были уже предгорья Скалистых гор. Теперь нужно было отыскать одну старую тропу, называемую в этих краях Континентальной, которая, много раз изгибаясь и петляя, вела через перевал. Сейчас, я думаю, эта тропа, пожалуй, уже совершенно заросла, и это, конечно, очень грустно, но что поделаешь — исчезла сама потребность в ней, а тогда для путешественников вроде нас она была путеводной нитью.

Почва делалась все более сухой и твердой, потом пошли камни, и читать следы становилось все труднее. Скоро они совсем пропали, однако мы то и дело снова натыкались на них, что лишний раз доказывало: те, кого мы преследовали, тоже искали Континентальную тропу.

Я должен здесь упомянуть, что несколько раз останавливался у ручьев — охладить свою рану, но делал это очень быстро, чтобы не задерживать своих товарищей.

Как описать то впечатление, которое переживает всякий путник, въезжающий в область Скалистых гор? Мне кажется, найти слова, которые бы полностью и совершенно точно передавали это впечатление, попросту невозможно. Но я попробую описать то, что испытывали мы. Горы начинаются еще в прерии и уходят в даль, в бесконечность, глаз теряет покой в поисках вершины, но — тщетны эти поиски! Человек начинает ощущать себя былинкой в бескрайнем пространстве, Агасфером 155, вопиющим в полной тишине и не получающим никакого ответа. А навстречу медленно опускается мерцающий, серебристо-жемчужный шлейф тумана. Он обволакивает и завораживает, притягивая скрытой за этим мерцанием тайной, но едва приблизишься к тому месту, за которым, как казалось, откроется что-то очень редкое, как именно в этом месте туман вдруг рассеивается, исчезает, перебираясь все выше и выше. И наконец, словно наигравшись с незваными гостями в прятки, неведомый хозяин гор убирает тающую приманку и открывает нам свои владения на фоне бездонного синего неба во всем их ослепительном великолепии.

Наверное, именно оттого, что так долго шли как бы с завязанными глазами, мы испытывали теперь такое глубокое восхищение увиденным: глаз наконец обрел опору, а окружающая природа — краски и образы, и они казались нам не просто прекрасными, а совершенными.

Во второй половине дня мы достигли леса, в котором начиналась Континентальная тропа. И скоро углубились в него. Царственные ели стояли по обе стороны тропы, были позади и впереди нас. На одном из поворотов из-за вековых стволов навстречу нам выехал всадник. Это был молодой парень, довольно легко одетый, в сомбреро. В Колорадо все обожают носить сомбреро.

— Good day 156, джентльмены! — приветствовал нас он. — Могу я узнать, куда вы следуете?

— Поднимаемся в горы, — ответил я.

— Как далеко вы собираетесь идти?

— Мы сами еще не знаем. Но будем идти, пока не стемнеет и мы не найдем подходящее для лагеря место.

— Среди вас есть белые и краснокожие. Вы позволите мне узнать ваши имена?