На день погребения моего - Томас Пинчон

который тебе предлагается. Шесть месяцев или пять лет. Если будешь упираться и всё усложнять, мы представим документы, подтверждающие, что бедный маленький Киприан был твоим законным воспитанником в то время, когда ты ввел его обманным путем в безнравственную жизнь, за это ты получишь до пяти лет в тюрьме Габсбургов, скорее всего, тебя закроют в камере в бельгийском стиле, полтора фунта хлеба в день, мясо и суп иногда, как мне говорили, лучше, чем среднестатистический свободный мужчина в твоей родной России, но это, вероятно, мрачная картина для гурмана твоего уровня...

В какой-то момент было решено, что Киприану можно без колебаний сказать о том, что его местонахождение и среднесрочные планы, еще до того, как они будут разработаны в подробностях, неизменно сообщают Полковнику, который, как стало известно Киприану, теперь специализировался в южнославянской политике и сексуальных практиках, которые, в соответствии с бытующим мнением, включали непостоянство гендера.

  — Хорватия-Славония! Но это его...

  — Да?

 — Его сад наслаждений. Рано или поздно он может сюда наведаться, и тогда он меня убьет, или один из этих русских меня убьет, или, спасибо, Тейн, как-то слишком много.

 — Я бы не беспокоился из-за них. Вы больше не в их списке.

 — С каких пор? И почему?

— Разочарованы? С тех пор как ваш Полковник был арестован, — нарочито протянув руку и посмотрев на швейцарские наручные часы с календарем из пушечного металла и черного фарфора, — фактически, в прошлый четверг. Ну и ну, мы забыли вам сказать? Очень жаль. Нет, он больше не в игре. Эта глава закончилась. Мы оставили прошлое позади. Хотя в этой отрасли не будет невозможным представить воссоединение в один прекрасный день, тем более что он, кажется, необъяснимым образом, следует признать, в вас влюбился.

— Нет, Тейн, даже если Англия на это рассчитывает.

— О, — пожав плечами, — да, мне дали понять, что возможна порка, в известной степени для проформы, но немного сверх того...

— Только не эти люди, ради всего святого, даже глупейший кретин из их списка знает: если оглянешься, умрешь. Порка. С какой чертовой далекой планеты ты сюда прибыл?

— Мы знаем «этих людей», Лейтвуд.

   Киприан задумался.

— Это всё крайне важные новости, несомненно, но зачем вы рассказываете об этом мне? Почему бы не держать меня в неведении и страхе, как обычно?

 — Скажем так, мы начали вам доверять.

  — Он сдавленно рассмеялся. С горечью.

—  Скажем так, вам даже необходимо об этом знать...

—  ...для того, что вы собираетесь попросить меня сделать.

 В Триесте он вообразил, что ему наконец-то удалось примкнуть к некоему мужскому братству, возможно, даже к Старой Верхней Адриатической Партии: опасные мечты, поскольку вскоре он стал достаточно благоразумен для того, чтобы понять, как мало может сказать по вопросу о том, куда его следует отсюда командировать. Да и на какой финал драмы он мог бы надеяться? Секция Иностранных Дел использовала его, очевидно, так же, как любой из бывших его клиентов. То же самое «теперь скажи это, теперь надень то, сделай это». Если это его судьба — всегда быть объектом чьего-то управления, почему было просто не вступить во Флот, любой флот, и поставить на этом точку?

Деррик Тейн, у которого здесь был оперативный псевдоним «Добрый Пастырь», вырывался сюда приблизительно раз в несколько месяцев, прибывал всегда вечером, в один и тот же номер в «Метрополе», который держали для него еще с тех времен, когда у него был псевдоним Buon Pastore, никогда не задерживался дольше, чем на ночь, а потом снова уезжал — в Семлин, очень часто — в Загреб, и в города на востоке, названия которых никогда не произносили вслух, не столько из осторожности, сколько из страха. На встречах с Киприаном он никогда не касался важных вопросов, если не считать определенным образом заряженного молчания, неловко растягивавшегося, когда они сидели и вместе пили среди красного плюша и золоченой бронзы. Киприан начал задаваться вопросом, не находил ли Тейн на самом деле для себя оправдания, чтобы повторять этот цикл прибытий, молчаний, обретений того, что он должен был считать контролем над собой, внезапных упаковок вещей на следующий день и отбытий. Это был показатель того, насколько далеко простиралась беззаботность Киприана — ему никогда не приходило в голову просто спросить у своего полевого супервайзера, что затевается. Когда возник вопрос Венеции, это просто застало его врасплох.

— Венеция.

— Разумный выбор для поста перехвата информации. Это исторически геополитический стык, с тех времен, когда она лежала на древнем перекрестке Западной и Восточной империй — как и в наши дни, хотя империи вокруг нее видоизменялись, присные Пророка ждут своего ужасного момента, защита присных Христа сейчас простирается до Вены и Санкт-Петербурга, более современные империи куда менее связаны с Богом, Пруссия слишком почитает военное величие, а Британия — свое собственное мифическое отражение, изо дня в день переворачивающееся в зеркалах далеких завоевания.

— Я разве спрашивал?

Вскоре они уютно, почти по-домашнему поселились в pensione в Санта-Кроче, в шаговой доступности железнодорожная станция и мост Местре, сейчас собрались за кухонным столом с бутылкой граппы и жестяной коробочкой оригинальных бисквитов. Какой-то сорт странного овечьего сыра из Кротоны. Снаружи шум паровых свистков.

Киприан узнал, что у Тейна был патент капитан-лейтенанта Флота, он докладывал в Департамент Военно-Морской Разведки Адмиралтейства. Здесь, в Венеции, ему было поручено, во всяком случае — официально, найти указанного в отчете вора секретных технических чертежей из грозных стен самого Арсенала: итальянский флот оказался под столь страшной угрозой разоблачения, что он счел почти невозможным даже узнать, что изображено на этих чертежах.

— Представить не могу, что на всех этих загадочных чертежах. Крейсеры, фрегаты, всё, как обычно, подводные лодки и эсминцы, торпеды, миноносцы, противолодочные корабли, миниатюрные субмарины, которые можно перевозить на броненосцах и запускать с носа корабля, словно они сами — торпеды.

— Я думал, весь этот подводный бизнес осуществляется в Специи, на заводе «Сан-Бартоломео», — сказал Киприан.

— Довольно тяжелая работа, — сердито сверкнул глазами Тейн.

Это был больной вопрос. Не раз он обращался в офис в Специи, созданный с единственной целью введения