Хроники Артура - Бернард Корнуэлл

Возможно, присутствие Передура и омрачало Артурово счастье, но иных огорчений в его жизни почитай что и не было. В нынешние безотрадные дни, когда люди оглядываются назад и вспоминают, сколь много они потеряли с отъездом Артура, говорят обычно о Думнонии, но иные оплакивают и Силурию, ибо в те годы Артур подарил заброшенному королевству мир и справедливость. Нет, недуги и нищета никуда не исчезли, и люди не перестали напиваться допьяна и убивать друг друга только потому, что в Силурии правил Артур, но вдовы знали: Артуров суд возместит им ущерб, а голодные верили: в Артуровых закромах довольно снеди, чтобы продержаться до весны. Ни один враг не дерзнул бы сунуться в границы Силурии, и хотя христианская религия стремительно распространялась по долинам, Артур не позволял священникам осквернять языческие храмы, равно как и язычникам не давал нападать на христианские церкви. В те годы он превратил Силурию в мирную гавань: не об этом ли Артур мечтал для всей Британии? Детей не угоняли в рабство, посевы не гибли в огне, и военные вожди не разоряли усадеб.

Однако за пределами гавани сгущалась тьма. Во-первых, исчез Мерлин. Шел год за годом, но вестей о нем по-прежнему не было, и спустя какое-то время народ решил, что друид наверняка умер, ибо никто, в том числе и Мерлин, столько не проживет. Мэуриг был соседом докучливым и раздражительным и вечно требовал то повысить налоги, то очистить от друидов долины Силурии, хотя Тевдрик, его отец, урезонивал зарвавшегося сына — ежели Тевдрика удавалось пробудить от добровольной аскезы. Повис был ослаблен, Думнония все больше погружалась в хаос беззакония; впрочем, худших проявлений правления Мордреда Думнония не изведала — благодаря его отсутствию. Похоже, счастье царило в одной лишь Силурии, и мы с Кайнвин уже полагали, что остаток дней своих проведем в Иске. У нас было и богатство, и друзья, и семья — чего еще желать?

Короче говоря, мы жили в довольстве, а судьба такого не прощает — судьба, как объяснял мне Мерлин, неумолима.

Мы с Гвиневерой охотились в холмах к северу от Иски, когда я впервые услышал о постигшей Мордреда беде. Была зима, деревья стояли голые, Гвиневерины породистые шотландские гончие только что загнали роскошного оленя — и тут меня отыскал гонец из Думнонии. Он вручил мне письмо и потрясенно воззрился на Гвиневеру: расталкивая рычащих собак, она прошла к оленю и прекратила его мучения одним милосердным ударом короткого копья. Ее егеря хлыстами отогнали псов, извлекли ножи и принялись потрошить тушу. Я развернул пергамент, проглядел краткое послание — и оглянулся на вестника.

— Ты это Артуру показывал?

— Нет, господин, — помотал головой он. — Письмо адресовано тебе.

— Отвези Артуру, — велел я, возвращая ему послание. Гвиневера — возбужденная, с ног до головы заляпанная алыми брызгами — вышагнула из кровавого месива.

— Дурные вести, Дерфель?

— Напротив, — откликнулся я. — Отличные вести. Мордред ранен.

— Славно! — возликовала Гвиневера. — Надеюсь, серьезно?

— Похоже на то. Удар топора пришелся по ноге.

— Жаль, что не в сердце. Где он?

— Все еще в Арморике, — сообщил я. Послание было продиктовано Сэнсамом: в нем говорилось, что армия во главе с Хлодвигом, верховным королем франков, застала Мордреда врасплох и разбила его наголову; и в битве этой наш король был серьезно ранен в ногу. Ему удалось бежать, и теперь Хлодвиг осаждает его в одной из древних крепостей Беноика. Надо думать, Мордред остался зимовать на территории, отвоеванной им у франков, в которой уже наверняка видел свое второе, заморское королевство, но Хлодвиг нежданно-негаданно повел франкскую армию на запад. Эта зимняя кампания явилась для Мордреда полнейшей неожиданностью: он потерпел поражение и пусть и уцелел, но угодил в ловушку.

— Да верные ли вести? — усомнилась Гвиневера.

— Еще какие верные, — подтвердил я. — Король Будик послал к Арганте гонца.

— Отлично! — порадовалась Гвиневера. — Просто отлично! Будем надеяться, франки его прикончат. — Она отошла к груде дымящихся внутренностей — выбрать ошметок-другой для своих ненаглядных гончих. — Они ведь прикончат его, правда? — воззвала она ко мне.

— Франки милосердием не славятся, — кивнул я.

— Надеюсь, франки спляшут на его костях, — мечтательно промолвила она. — Что за наглец — назваться вторым Утером!

— Он доблестно сражался, госпожа.

— Важно не то, как ты сражаешься, Дерфель, — важно, выиграл ты или нет последнюю битву. — Она швырнула оленьи кишки собакам, обтерла лезвие клинка о тунику и вернула оружие в ножны. — Ну и чего же Арганте от тебя хочет? — полюбопытствовала она. — Чтобы ты поехал спасать подонка? — Именно этого Арганте от меня и требовала, равно как и Сэнсам: за тем он мне и написал. Епископ приказывал мне отвести всех своих людей на южное побережье, отыскать корабли и отбыть на выручку к Мордреду. Я пересказал Гвиневере содержание письма, и она насмешливо сощурилась. — Только не говори, что клялся ублюдку в верности и теперь вынужден повиноваться!

— Арганте я не клялся и, уж конечно, не клялся Сэнсаму, — отрезал я.

Мышиный король мог приказывать мне все, что угодно, да только плясать под его дудку я не собирался и вовсе не горел желанием мчаться спасать Мордреда. Кроме того, я очень сомневался, что удастся переправить армию в Арморику зимой, а даже если бы мои копейщики и уцелели в плавании по штормовому морю, франки все равно заметно превосходили нас численностью. Мордред мог рассчитывать разве что на помощь старого короля Будика Броселиандского, женатого на старшей сестре Артура, Анне, но если Будик охотно позволял Мордреду истреблять франков в земле, что когда-то была Беноиком, привлекать внимание Хлодвига, послав копейщиков на выручку Мордреда, он бы не стал. Мордред обречен, подумал я. Если не умрет от раны, его прикончит Хлодвиг.

Весь остаток зимы Арганте забрасывала меня посланиями, требуя, чтобы я повел своих людей за море, но я оставался в Силурии и не обращал на нее внимания. Осаждала королева и Иссу, но он наотрез отказался повиноваться, а Саграмор просто-напросто побросал Аргантины письма в огонь. Арганте, видя, как власть ускользает из ее рук вместе с убывающей жизнью мужа, рвала на себе волосы и предлагала копейщикам золота, лишь бы они отплыли в Арморику. И хотя многие копейщики золото взяли, они предпочли отправиться на запад в Кернов или сбежали на север, в Гвент — чем плыть на юг, туда, где поджидала грозная армия Хлодвига. И по мере того, как отчаивалась Арганте, крепли наши надежды. Мордред в западне, он ранен, и рано или поздно мы узнаем о его смерти — а как только придет долгожданная весть, мы собирались въехать в Думнонию под знаменем Артура, вместе с Гвидром — нашим претендентом на королевский трон. Саграмор явится от саксонской границы поддержать нас, и не найдется в Думнонии такой силы, что смогла бы нам противостоять.

Впрочем, о королевском троне Думнонии помышляли не мы одни. Я узнал об этом в начале весны, когда умер святой Тевдрик. На исходе зимы Артур простудился — он чихал и дрожал в ознобе и на похороны старого короля отправил Галахада. Ехать предстояло недалеко — в Бурриум, столицу Гвента, вверх по течению реки от Иски, и Галахад уговорил меня составить ему компанию. Я скорбел о Тевдрике — он был нам добрым другом, но я отнюдь не рвался присутствовать при его погребении и выслушивать бесконечные заунывные причитания христианских обрядов. Однако Артур присоединил свой голос к просьбам Галахада.

— Мы здесь живем милостью Мэурига, — напомнил он, — так что неплохо бы выказать ему уважение. Я бы поехал, кабы мог, — он громко чихнул, — да только Гвиневера говорит, оно для меня верная смерть.

Так что вместо Артура поехали мы с Галахадом, и заупокойная служба и впрямь оказалась нескончаемой. Отпевали покойного в громадной, похожей на амбар церкви, что Мэуриг возвел в честь предполагаемой пятисотой годовщины прихода Господа Иисуса Христа на грешную землю, и как только все полагающиеся псалмы и молитвы отзвучали под церковным сводом, нам пришлось выдержать новую порцию молитв у Тевдриковой могилы. Погребального костра не было, не было и поющих копейщиков, просто холодная яма в земле, два десятка переминающихся с ноги на ногу священников и до неприличия поспешное возвращение в город с его тавернами, когда прах Тевдрика наконец-то предали земле.

Мэуриг пригласил нас с Галахадом отужинать с ним. Присоединился к нам и Передур, племянник Галахада, а еще — епископ Бурриума, угрюмый брюзга именем Лладарн: самые занудные молитвы того дня были на его совести. Трапезу он начал с очередного велеречивого моления, после чего придирчиво расспросил меня о состоянии моей души и весьма огорчился, когда я заверил, что душа моя — в ведении Митры. В обычное время такой ответ Мэурига непременно разозлил бы, но сейчас он был слишком рассеян, чтобы заметить подначку. Я знал, что Мэуриг не то чтобы безмерно огорчен смертью отца: он не позабыл о том, как Тевдрик отобрал у него власть в пору битвы при Минидд Баддоне. Но он хотя бы изображал глубокое горе и утомлял нас неискренними восхвалениями святости и мудрости покойного. Я выразил надежду, что смерть Тевдрика была милосердно легкой, и Мэуриг поведал, что святой заморил себя голодом, пытаясь уподобиться ангелам.