Игнатий Лойола - Анна Ветлугина

Альма закашлялась и хрипло поинтересовалась:

   — Не нравится? Не надо лезть, куда не приглашают. Я не на заказ работаю.

   — Нравится, Альма, — Людвиг обнажил щербатые зубы, — ты и представить себе не можешь, насколько нравится. А можешь нарисовать монаха? А папу римского?

   — Так монаха или папу?

   — Давай папу.

Закусив губу, она развела тушь и лёгким росчерком пера бросила на бумагу очертания тиары и толстой фигуры в длинном одеянии.

   — Ух ты! — восхищённо выдохнул Альбрехт. — А зачем тебе папа, Людвиг?

   — Он и тебе пригодится. Фромбергер! Не развешивай уши и другие части тела. У тебя ведь аккуратный почерк, так? А работать за еду ещё не надоело? С сегодняшнего дня открываем ремесленный цех по изготовлению летучих листков. И деньги заработаем, и пользу людям принесём.

   — А о чём листки? — с сомнением спросила Альма. — Имейте в виду, я за деньги не продамся.

   — Конечно, дорогая. Ты продаёшься только за идеи, — цинично заметил Людвиг, — ну, ещё, наверное, за чьи-нибудь красивые глаза. Шучу. Листки у нас будут самые прогрессивные. Против попов и монахов. Ну? Почему я не вижу восторгов? Gaudeamus igitur!

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Надсадно и тоскливо кричали чайки. У причала в зеленоватой воде плавали куски водорослей и шёлковый бантик, оброненный неведомой венецианской модницей. Постукивая посохом, Иниго бродил взад-вперёд по пристани и рассматривал корабли. Они чуть заметно покачивались. Изящная португальская каравелла с белыми парусами, рядом грузный и вместительный ганзейский когг, несколько приземистых галер и бесчисленные лодки.

Сердце Иниго бешено колотилось. Отсюда уходят суда на восток. Не с этого ли причала отплывали в Святую землю славные паладины прошлого? Сколько раз в детстве, в доме крестного, забравшись на кровать с ногами и поставив перед собой вазочку с жареными каштанами, он читал об этом! И вот теперь сам готов отправиться по волнам, подобно своим любимым героям!

Иниго охватило жгучее желание отплыть как можно скорей. Он направился к шлюпкам — выяснить: какой из кораблей идёт в Яффу, куда прибывают все паломники, стремящиеся в Иерусалим. И остановился в ужасе. А вдруг его не возьмут без денег? Зачем же он так неосмотрительно выкинул всё? Пойти и снова просить милостыню на площади? И опять, едва собрав несколько монет, мучиться сомнениями?

Вконец разозлившись на себя, он подошёл к каравелле, стоящей у самого причала, и начал кричать, пытаясь вызвать кого-нибудь. Подошедший помощник капитана долго не мог понять, о чём говорит этот измождённый хромой человек с горящими глазами. От усталости Иниго перестал следить за своей речью, и она запестрела баскскими словами и выражениями, то есть стала совершенно непонятна для венецианцев. Отчаянными усилиями Лойола вернулся к приблизительному итальянскому, и, поняв его, помощник капитана захохотал от нелепости предложения. Этот чудак просил провезти его бесплатно до Яффы, да ещё, видимо, рассчитывал на дармовую кормёжку, поскольку нагло заявил, что не имеет ни гроша.

Услышав смех, Иниго стушевался и перестал уговаривать капитана. Пошёл вдоль берега, заглядывая в шлюпки и рассказывая морякам свою историю. Сегодня точно был не его день. Отказали все, до единого. Это повергло его в шок. Бесконечно сомневаясь, он лукавил перед собой. На самом деле всю дорогу он свято верил в правильность своего выбора, и судьба постоянно подсовывала ему ситуации, укрепляющие эту веру. Неужели всё было только болезненными галлюцинациями?

У него вдруг закончились силы, и боль в искалеченных ногах, которую он не замечал долгие дни пути, стала невыносимой. Паломник сел прямо на мокрые камни пристани, бормоча:

   — Как с этим можно жить? Я вас спрашиваю: как с таким живут?

Лойола не замечал, что говорит снова по-баскски. Прекрасная каравелла безучастно покачивалась неподалёку. Чайки сменили тоскливые вскрики издевательским хохотом.

   — Arratsalde on! — послышалось сквозь шум моря. В стране басков так звучит пожелание доброго дня. Он вскинул голову и увидел над собой богато одетого человека. Застёжка плаща переливалась драгоценными камнями, из рукавов тёмно-красного бархатного камзола выглядывали ослепительно белые манжеты с кружевом.

   — Вы баск, — сказал незнакомец по-испански, — и вы попали в беду. Я долго жил в Испании, у меня много хороших друзей среди басков. Доверьтесь мне, я постараюсь вам помочь. Ez horregatik! — добавил он по-баскски. — Пожалуйста! Слушаю вас.

Иниго с трудом поднялся. Ноги дрожали. Он не знал, как объяснить свою беду. Просить денег? И опять раздавать их нищим?

В молодости деньги тоже не задерживались в его руках. Он проигрывал их мгновенно и подчистую. Может, сейчас он избавляется от них не от смирения, а из-за тайного страха снова впасть в азарт?

Нарядный сеньор терпеливо ждал, рассматривая свои руки, унизанные перстнями.

   — Я должен попасть в Иерусалим... — сказал Лойола и вдруг упал прямо на ноги незнакомцу.

Марк Антоний Тревизан, венецианский сенатор, не предполагал, что его помощь нищему баску с набережной зайдёт так далеко. Уже неделю сенаторский врач лечил Лойолу от истощения и болезни желудка, и вся семья Тревизана привязалась к этому человеку, призывавшему всех немедленно изменить свою жизнь для спасения мира. Сам Марк Антоний довольно быстро разобрался в странном мировоззрении своего гостя, не позволявшем ему взять у кого-либо деньги для уплаты за проезд на корабле. Поразмышляв, как обойти эту странность, сенатор договорился, чтобы паломника взяли на губернаторский корабль, отплывающий на восток через две недели. Он сообщил эту радостную весть Иниго, но владелец судна изменил свои планы, решив отчалить на десять дней раньше срока.

   — Это даже лучше, — обрадовался Лойола, — я и так уже немыслимо задержался здесь.

Три дня он нервно ходил по дому сенатора, то бормоча нечто нечленораздельное, то бросаясь записывать мысли в книжечку, начатую ещё в родовом замке в Аспейтиа. На четвёртый день, когда нужно было идти на корабль, его охватила горячка.

   — Я всё равно поплыву сегодня, — сердито твердил он, охлаждая голову мокрой тряпкой. Домочадцы сенатора, взволнованные и опечаленные таким поворотом дела, начали советоваться с доктором. Тот пожал плечами.

   — Да пусть плывёт! Зачем вы ему мешаете? Может, человек хочет быть похороненным в море.

Больной так сверкнул на него глазами, что врач счёл за лучшее замолчать. Лойола же, захватив с собой мокрую тряпку, потащился на пристань. Всю дорогу ему пришлось совершать над собой крайние усилия. Упасть в обморок тянуло неудержимо, а нужно было сдерживаться. Очень не хотелось огорчать провожавших его жену и дочерей сенатора.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Губернаторский корабль «Негрона» оказался весьма большим трёхмачтовым судном. Народу в него набилось немало, в том числе и несколько паломников. Правда, они, в отличие от Иниго, не боялись платить деньги за проезд. Он забился под лестницу в трюме и сидел, ожидая развития болезни.

Но почему-то хуже не становилось. Напротив, когда корабль вышел в открытое море и некоторых пассажиров начало тошнить, — Иниго почувствовал себя посвежевшим. Обрадовавшись этому факту, он вылез из своего убежища и пошёл осматривать корабль.

Всё здесь напоминало о богатстве владельца. Даже обшивочные доски на бортах были первоклассными — ни одного сучка. Много всяких необязательных украшений, вроде резных перил и балясин на ограждениях.

Моряки ходили щёголями. Огромные сборчатые штаны из разноцветной тонкой ткани поддерживал хитроумно связанный ленточный каркас. А куртки шились по последней моде: с многочисленными разрезами.

Излишек ткани со штанов они завязывали бантом на талии. Выглядел такой костюм неприлично вызывающе, на взгляд испанца. Лойола, правда, не знал, что то был своеобразный способ контрабандной перевозки ткани.

Стуча посохом, паломник проследовал дальше по палубе и остановился у одной из бомбард. Ствол её был изготовлен из бронзы и пестрел завитушками в тон остальной вычурности. Иниго погладил прохладный металл, вспоминая ржавые мецы Памплоны.

   — Красота! — сказал кто-то над ухом по-итальянски, с сильным акцентом. — Из такой бронзы колокола льют.

Иниго оглянулся. Рядом стоял коренастый человек с большими руками и красным носом, одетый в простой плащ и серую блузу со штанами.

   — Я — Петер Фюссли, гражданин Цюриха, колокольных и пушкарных дел мастер, — представился он, — вот скопил денежек, хочу Гроб Господень повидать. А ты?

   — Я Иниго из Испании. Тоже стремлюсь на Святую землю. Может, попаду, если Бог даст.

   — Он даст! — уверил колокольщик. — Почему же Ему не порадовать верного христианина?

   — Надеюсь, — вздохнул Лойола и вдруг воскликнул, глядя куда-то в сторону: — Что это ещё такое?