Люди золота - Дмитрий Могилевцев

– Я тоже вижу их, ясно и сильно. С них начинается память нашей крови. Они как берег, в который бьётся память. Но они – только там, в памяти, как камни. Иногда мне кажется, что они говорят. Но я стар и знаю, как легко мёртвая память может вторгнуться в живую явь. А наяву я не вижу их. Нигде.

– Но ведь память не лжёт! Значит, они – были! А если в их жилах течёт наша кровь, значит, они бессмертны так же, как и мы… значит… значит…

– Не утруждайся поиском слов, родич. Потерпи, и всё станет на свои места. «Бог» – всего лишь маленькое слово. Жизнь вокруг куда больше и сильнее. Посмотри вокруг. Нравится ли тебе эта земля?

Инги послушно огляделся и увидел серо-синюю озёрную воду, дрожащую на ветру, близкие горы, уткнувшие плечи в облака, пожелтевшие кривые берёзки, камни и небо. Потом смахнул со щеки напившегося крови комара, круглого, как орех.

– Нравится? – Старик усмехнулся. – Здесь зимы длятся по девять месяцев. Тогда нет солнца, и ледяной мрак пожирает всякое тепло. Здесь голод и лютая стужа, и волки приходят прямо к порогам домов. А летом гнус, проедающий до костей, да ледяные дожди. От них родится внутри кашливая хворь, пожирающая тело. Здесь половина детей не доживают до года, а у половины тех, кто доживает до волос на сраме, гниют глаза и распухают суставы. На этой земле больше смерти, чем жизни.

– Тогда почему вы здесь? – спросил Инги осторожно. – Почему не возьмёте силой землю потеплее и поблагодатнее? Ведь каждый воин нашей крови стоит десятка мелкого народца с полдня, разве нет? Разве наша кровь не сильней и мудрей любой другой?

– Потому что только на этой земле наша кровь по-настоящему сильна, – ответил старик с горечью. – Посмотри на меня, родич: ты – мой правнук. Не самый старший из правнуков. Но у меня есть сын вдвое моложе тебя. До сих пор я могу зачинать детей и догнать оленя и справлюсь с любыми тремя из твоих воинов. Но лишь до тех пор, пока я живу в стране льда и голода. Многие из наших молодых спрашивали то же, что и ты. Они уходили, и воевали, и добывали земли. И смотрели, как их сила утекает песком меж пальцев, а память глохнет среди радостей изобильной жизни. Самые мудрые и удачливые из них, те, кто сумел уцелеть и не забыть, возвращались. Или возвращались немногие из их детей, чтобы принести свою кровь и новое знание назад, к этим скудным камням. Зачать детей здесь, прилить новую каплю к драгоценному озеру памяти.

Старик вздохнул.

– Но я люблю эту землю, потому что это земля моей силы. Я знаю здесь каждый камень и каждую ветку и узнаю шорох каждой волны, касающейся этого берега. А зимой мы варим хмельную брагу и смотрим, как наши девушки босиком танцуют в снегу и смеются. Оттого пылает в жилах кровь и рождаются крепкие, сильные дети. Если бы я верил в богов, я бы сказал: они прокляли нас, невиданно наградив. Они дали нам лёд и огонь, и ни одно ни другое мы не можем ни умалить, ни возвеличить. Но я не верю в богов и потому скажу: мы сами выбрали эту землю и эту судьбу. Мы обрекли наших детей всегда уходить от нас, познавать чужие земли – и возвращаться, принося нам новую силу. Быть может, когда её станет вдоволь, все мы уйдём, оставив эту землю мелкорослым дикарям… Но я не вижу этого времени. Пока не вижу. Слушай меня! – Его голос зазвучал холодно и гулко. – Я дам тебе всё то, за чем ты пришёл сюда. За долгие годы мы накопили много того, что люди юга зовут сокровищами. Много и того, что влечёт и пьянит тебя, того, что ты считаешь кровью богов. Бери его, и пусть твои люди уйдут довольными. И уходи сам. Ты ещё слишком молод, и в памяти твоей мало нового. Возвращайся по-настоящему богатым, чтобы оставить свою кровь здесь. Она драгоценнее всякого золота. Когда-нибудь ты поймёшь это. Поклянись мне, что вернёшься!

– Клянусь! – ответил Инги, заворожённый.

Из пляски лучей над озёрной водой соткалась лодка, лёгкая и длинная. Два огромных гребца вынесли из неё мешки, бросили у ног Инги. Затем старик шагнул в лодку, и она, отброшенная от берега ударом вёсел, заскользила прочь. Инги смотрел, не шелохнувшись, как она становится чёрной точкой на глади, как исчезает, растворяется в синеве. Потом заставил себя встать, пошевелить ногами, будто налившимися свинцом. Наклонился над мешком, потянул завязку. Из кожаного горла на траву хлынуло, шелестя, рубленое серебро. И, сгустками замёрзшей крови, – багряно-закатные, искристые, жаркие слитки красного золота.

Путь назад вышел трудным и долгим. Волокли через болота тюки с пушниной, мешки с сушеной рыбой и олениной. Никто не хотел уже ни набегов, ни крови, ни побед. Мало ли как оказалась в руках добыча – раз оказалась, так лучше уволочь её поскорее и больше ни во что не ввязываться. Были горячие головы, рвались пошарить вдоль озёр, посечь местный народец – но кто поумнее говорил, что всё на волоске висит. Да, молодой колдун победил, заставил местных дань принести, и главаря их держал, пока выкуп за него не доставили. Только посмотри на него теперь – сам не свой, не говорит почти, вроде как и вокруг ничего не видит. Местные-то колдуны ого-го, не так просто с ними тягаться. А если не сдюжит патьвашка? Как без него выберемся? И так никто не забирался дальше нас, а мы сколько хабара взяли! Есть чем похвастаться. Так что лучше делать ноги, пока зима не нагрянула. А зима пришла ранняя и злая. Нагрянули холода – с дождем, мокрым снегом, с колючим ветром. Трясин не заморозили, а присыпали белым пухом, так что и не разобрать, куда ногу ставишь. По ночам не согреться. У часовых пальцы отмерзают, кое у кого почернели и распухать стали. А один вообще срам отморозил, полночи в мокрых штанах простоявши. Жуть!

Но миновали-таки болота. Леинуй за патьвашку и за себя распоряжался и один с ним разговаривал, вроде как советовался. Подойдёт к нему, в лицо посмотрит, скажет что-то – а тот вроде губами шевелит, но что, не разобрать. А Леинуй идёт и говорит: то-то, мол, и то-то велел патьвашка, делайте, а то все тут ноги протянем. Народ ропщет, но подчиняется, куда денешься. И в грязь лезет, и ёлки валит.

Через неделю нашли свои лодки на речном берегу. Уже чудо, что нашли, в глухомани такой лютой, и радости у всех по уши. А ещё – и вот это чудо поболе будет – в каждой лодке лежат тюки с пушной рухлядью да мешки со всякой здешней едой, рыбой, мясом да орехами. Тут кто ещё в молодом патьвашке сомневался, так на руках его носить захотели и песни петь. С лодками-то куда быстрее двигаться вниз по течению, а река ещё не стала, не было сильных морозов. За неделю добрались до водопада, стуча зубами, а там – глянь-ка – и кочи торчат, никуда не делись. Рыбы наловили и птицы набили – целую гору! Так что пир учинили горой, жалко, без пива. Разве только отвар из подмёрзлых грибков, за милую душу пошёл. Пей, ребята, за удачу!