Девятый круг - Валерий Георгиевич Шарапов

полезным.

Темнело с каждой минутой – объект превращался в смазанный силуэт. Михаил отодвинулся, присел на корточки, подогнув полы плаща. Дождя сегодня не было, земля не раскисла, но лучше не давать грязи шанса…

Штейнберг ничего не почуял: прибора ночного видения у него не было. Он перебрался через символическую ограду, заспешил на дорожку вдоль пятиэтажки. Можно справиться в одиночку, используя фактор внезапности, но что это даст? Произвол советских властей! Гулял человек, никого не трогал, забежал по нужде в заброшенный дом. И не докажешь обратного. Шпион с гарантией уйдет на дно, затаится, и все усилия насмарку…

Продолжать слежку смысла не было. Придет домой и завалится спать – он свое дело сделал (предположительно, забрал послание из тайника; или, наоборот, поместил его туда).

Михаил угрюмо смотрел, как удаляется силуэт. Штейнберг свернул за угол. Прошла минута. 21.45 – извещали светящиеся стрелки часов. Округа погрузилась в тишину и спокойствие. Пацаны с самострелами не возвращались. Штейнберг явно не чувствовал опасности, действовал в штатном режиме. Про интерес Комитета к институту он, конечно, знал, но то, что вышли на него лично, – нет. Иначе сидел бы дома. Шпионы такого уровня даже при гипотетической опасности замораживают активность. Это был хоть небольшой, но козырь…

Текли минуты, в окружающем пространстве ничего не менялось. Михаил отключил питание рации – странно, что не сделал этого раньше. Лишние звуки могли все испортить. «Допускаешь ошибки, майор». Ждать, что в заброшенный дом придет кто-то еще, явно не стоило. Неделю можно ждать.

Он перебрался через забор, двинулся к заброшенному дому. Глыба приближалась, чернели пустые окна. Часть стены была выломана, валялась горка кирпичей. Угрожающе висел дощатый карниз.

Кольцов обогнул горку битого стройматериала, перешагнул через порог, взявшись за трухлявый косяк. Навалилась темнота, острые «благовония», среди которых запах сырой штукатурки был самым приятным. Миниатюрный фонарик, подаренный женой на 23 февраля, всегда находился под рукой. Лучик света пробил темноту, озарил фрагмент аварийной лестницы на второй этаж. Подниматься явно не стоило – посреди пролета зиял провал, ступени висели на сухожилиях арматуры. И Штейнберг вряд ли поднимался – для этого требовались чудеса эквилибристики.

Справа от лестницы проступал проем – проход в коридор. Царило запустение. Из стен торчал рваный уплотнитель, обрывки проводов. Пол скрипел, но не везде. Приходилось держаться за стену, прощупывать дорогу ногой, прежде чем ступить.

Открылся коридор, несколько дверей. Посреди прохода чернел очередной провал – теперь уже в полу. Это сужало зону поисков – вряд ли шпионы прыгают через эту яму.

Он ходил по квартирам, не выключая фонарь. Мебель вывезли, осталась одна рухлядь. Старые газовые плиты на кухнях, рукомойники, трубы – все насквозь прогнило, пришло в негодность. Дом в таком виде стоял давно.

Майор вошел в последнюю квартиру, побродил по комнатам. Высился старый «славянский» шкаф с подкосившейся ногой. Дверь распахнулась, висела на одной петле. Квартира состояла из двух крохотных комнат – в такой немудрено заболеть клаустрофобией.

Он осмотрел все места, пригодные для тайника, прощупал стены. В какой-то миг сообразил: этим можно заниматься до второго пришествия. Тайник со стороны должен быть незаметен: незакрепленная половица, полость в стене, прикрытая обоями… Он застыл, начал думать. Сегодня точно не повезет. Наутро прислать людей, пусть поработают, заодно посидят в засаде – разве не должен сюда кто-то прийти? К сожалению, не только шпион: судя по запахам, сюда забредали многие…

Он стоял посреди прихожей, странные мысли витали в голове. Ведь агентом может оказаться и женщина. Прошедший день это наглядно продемонстрировал. Пятьдесят на пятьдесят. Изнеженная Погодина, брезгливая Мышковец Галина Сергеевна, чисто одетая Голубева. Они согласны приходить в этот хлев, чтобы забрать или передать послание? Нереально. Брезгливость и отвращение – не последний аргумент. В таком местечке можно нарваться и на другие неприятности.

Вторая мысль: тайник не может находиться в глубине дома. Он у входа, в районе лестницы. Вошел, сделал дело и сразу вышел. Штейнберг отсутствовал пару минут. Не будут шпионы усложнять себе и без того непростую жизнь…

Он вышел в коридор, двинулся к выходу. До проема оставалось несколько шагов, луч света обрисовал аварийную лестницу. За порогом скрипнула половица. Могло и показаться. Или нет? Старый дом издает разные звуки.

Михаил остановился, сердце беспокойно забилось. Оружия при себе не было: так и не удосужился получить! Текущая работа не предполагала погонь и перестрелок.

Он стоял и вслушивался, затаив дыхание. Звук не повторялся, возможно, почудилось. Перенес тяжесть тела, шагнул вперед. Предательски скрипнуло под ногами. Уже не важно. Он сжал кулак, отправился дальше, готовясь бить злоумышленника в челюсть.

Тяжелый удар обрушился на голову. Такое ощущение, что обвалилась крыша. Сознание шатнулось, но пропало не сразу. Но конечности онемели, подкосились ноги. Он схватился было за косяк, но рука провалилось в пустоту. Рядом кто-то дышал – тяжело, с надрывом. Второго удара не последовало, хватило одного. Сознание заволок туман, майор уже не помнил, как падал…

Жизнь возвращалась, но не очень быстро – шаг вперед, два назад. Зверски болела голова, просто раскалывалась. Майор госбезопасности лежал на полу, как бродяга, упирался затылком в порог. Конечности худо-бедно слушались. Он очнулся от собственного душераздирающего стона, открыл глаза. Начал подниматься, встал на колено. Царила темень. Фонарь куда-то укатился. Рядом – никого, он находился один в доме.

Кое-как поднялся, прижался к стене, переживая приступ головной боли. Ноги ослабли, пришлось опуститься на корточки. Состояние было – как с чудовищного бодуна. Подобный позор он переживал лишь однажды, в смутные студенческие годы: сгорал от стыда, боялся выйти в люди и дал себе зарок, что такое не повторится. И, в общем-то, не повторялось…

Несколько минут он приходил в себя, ощупывал голову. Кровь не шла, но шишка на макушке надулась тугая. Видимо, кирпичом хватили – плоской гранью. Такого добра здесь валялось с избытком. Память возвращалась, хотя и не с той скоростью, на которую он рассчитывал. Вспомнился скрип половицы – кто-то ждал его за углом. Штейнберг вернулся? Кто-то другой? Это точно был мужчина: во‑первых, сила удара, во‑вторых, тяжелое, сиплое дыхание…

Рука дрожала – пришлось поддержать ее второй рукой. Часы показывали начало первого. Он провалялся без сознания два часа! Спасибо, что живым оставили… Машинально обшаривал карманы. Документы на месте, это главное. Рация тоже на месте, он отключил ее перед тем, как войти в дом. Дрожащий палец нащупал тумблер, перевел его в положение «включено». Закружилась голова, Михаил прижался затылком к стене.

Сработал «щекотунчик» – аппарат завибрировал. Насилу извлек из «лифчика» и поднес к губам.

– Михаил Андреевич, слава богу… – Голос Вадима Москвина