Тысячи лиц Бэнтэн - Айзек Адамсон

Интересно, я ее убил? Не то чтобы у меня по-прежнему такой убойный кулак, но Афуро – мелкая девчушка, и если она приложилась башкой, этого с лихвой хватит. Пот выступал на лбу и заливал глаза.

Охнув, Афуро села. Чуть не плача, глянула на меня.

– Заканчивай, – сказала она.

– Ты в порядке?

– Я знаю, кто ты такой! – Она схватила сумочку. Не успел я и глазом моргнуть, как она вытащила нож. Здоровый такой, и в ее детских ручках он казался еще больше. Подлунным светом лезвие сверкнуло, точно живое.

– Давай, – сказала Афуро, швырнув нож мне под ноги. – Закончи то, что начал.

Я отпрыгнул, и нож звякнул о мои ботинки.

– Сделай это со мной, – прошептала она.

– Афуро…

Рванув на груди блузку, девчонка картинно вскинула голову, подставив шею. Из уголка губ у нее сочилась кровь. А потом Афуро заорала:

– Убей меня!

Боженька милостивый, подумал я, неужели все девчонки ее возраста такие мелодраматичные? Я вообще не понимал, что происходит. Потряс головой, тяжко вздохнул и наклонился поднять нож. Я как раз собирался выкинуть его в мусорный бак, от греха подальше, и тут услышал за спиной шум.

В раскрытой двери торчал парень в фартуке и поварском колпаке, сжимая в руках два мешка с мусором. Он глянул на обнаженную грудь Афуро, потом на меня, потом на нож. Въехав, на что это похоже, я выронил нож, но парень успел раньше – выронил мусор и рванул обратно. Когда захлопнулась дверь, я услышал, как он зовет на помощь.

Афуро мрачно хихикнула.

– Что это вообще за чертовщина? – спросил я.

– Лучше поспеши, Боджанглз, – ответила она. – Пока еще есть шанс.

Боджанглз?

– Не знаю, что за ахинею ты себе в башку вколотила, – сказал я, отшвыривая нож. – Но я не Боджанглз. Я – Билли Чака. и я никого не убиваю. И уж точно не тебя. Вставай. Встань на ноги.

– Сейчас копы нагрянут.

– Хочешь конов? Буду раде ними побеседовать.

Это ее ошарашило. Дикая паника на ее мордашке исчезла, сменившись замешательством таким полным, будто она ему от меня научилась. Она уронила подбородок на грудь и, по-моему, только тут просекла, что сидит в переулке полуголая, с разбитой губой, и умоляет почти незнакомца ее прикончить. Осознав все это, она заревела. А кто бы не заревел?

Вдруг дверь за моей спиной распахнулась, и ко мне ринулись трое поваров с ножами и официант с железной битой. Ору было до небес, но я не шелохнулся. Я стоял вытянув руки и позволил им меня окружить.

– Хватайте его нож! – крикнул кто-то.

Кто-то другой поднял нож и отпрыгнул. Еще кто-то захватил меня в нельсон. Я не сопротивлялся. Руки у него были что твои ветчинные окорока, а изо рта несло кимчи.[50] Кимчи приподнял меня и хорошенько встряхнул – показать мне, что он так умеет.

– Вызывайте полицию, – сказал он, плюясь мне в ухо.

Официант выронил биту и побежал обратно в ресторан. Такова официантская доля – вечно слушаться других людей. Оставшиеся мужики по-прежнему сжимали в лапах ножи и, по-моему, готовы были разделать меня на сасими. Хлюпая носом, Афуро застегивала блузку.

– Последний раз ты насильничал, – объявил один повар.

– Дождись копов, – сказал Кимчи.

– На хер копов. – Первый шагнул вперед.

– Полегче, Сандзюро, – сказал второй.

– На хер полегче. Эти херовы ковбои, морские пехотинцы, думают, что приперлись в мою страну творить что хотят? На хер.

– Морские пехотинцы? – спросил Кимчи. – Сандзюро, остынь, лады? Все под контролем.

– На хер контроль.

– Этот чувак не пехотинец, ясно? Так что остынь!

– На хер остынь.

Понятия не имею, то ли Сандзюро взбесился из-за недавнего группового изнасилования девушки морскими пехотинцами США на Окинаве, то ли вообще ненавидел американскую армию, то ли он обычный псих, ищущий повода; но мне было ясно, что дружкам его не удержать. Чувак сжал нож покрепче и снова шагнул вперед. Я прикинул варианты. Какая ирония, подумал бы я, если б это приключилось с кем-то другим: человека может грохнуть незнакомец за то, что человек отказался грохнуть незнакомку, которая только что пыталась грохнуть его. Но все это приключилось со мной. Как только Сандзюро набросится на меня, я развернусь. Бедняжка Кимчи лишь старался контролировать ситуацию и за свои потуги схлопочет нож в спину. Хреновато, но кто сказал, что легко быть миротворцем?

Последовал бросок.

Только это был не псих Сандзюро, а другой повар. И бросился он не на меня. Он накинулся на Сандзюро, сбив того с ног. Парочка врубилась в мусорки, сверху с грохотом посыпались бутылки и раскатились по переулку, а эти двое пыхтели на земле, так и сжимая в лапах ножи, и орали как резаные. Кимчи тоже заорал на них, чтобы они остановились, что у него все под контролем.

Но громче всех заорала Афуро.

То был пронзительный, нечеловеческий крик. Двое поваров бросили драться, офигев от того, что такая малявка так жутко вопит. Кимчи невольно ослабил хватку. От визга не разбилась ни одна бутылка, но я бы не удивился, если бы это случилось.

Все уставились на Афуро.

Она же рухнула на колени и ткнулась лбом в землю.

– Простите меня, – тихо сказала она. – Пожалуйста, простите. Мне очень жаль. Пожалуйста, простите меня. Это недопонимание. Простите, пожалуйста, мне так жаль. Это все моя вина. Это недопонимание.

Подняв голову, девчушка глянула на меня и снова ткнулась в землю. Тут до меня дошло, что она не просто пытается успокоить защитников, но и передо мной тоже извиняется. Хотя, может, я и ошибся. Я в последнее время часто ошибался и еще долго не брошу это дело.

19

СУЩЕСТВО С ПРОТИВОРЕЧИВЫМИ ИМПУЛЬСАМИ

– Сексуальные игры? – спросил я.

Афуро плюхнулась на красное шелковое покрывало, пожала плечами и закурила. С красного ночного столика я снял красную пепельницу. В гостинице «Офюлс»,[51] в «Люксе Красного Барона» все было красное. Красные бархатные портьеры, толстый красный ковер, в углу – огненно-красная ванна, как раз на двоих. Даже лампы на потолке были теплого темно-красного оттенка, как в старомодной фотолаборатории. Ни малейшего отношения к капитану Манфреду фон Рихтхофену,[52] немецкому летчику-истребителю времен Первой мировой, но чего еще ожидать в лав-отеле?

Мне было более чем странно идти сюда вместе с Афуро, но особого выбора у нас не было – разве что всю ночь тусоваться в караоке-бокс.[53] У меня паранойя, что на хвосте висят люди Накодо, Афуро уверена, что некто по имени Боджанглз хочет её замочить, а улицы прямо кишат толпами подозрительных типов, если вы ищете подозрительных типов. В квартиру к Афуро мы отправиться не могли – там стряслось что-то ужасное. В отель «Лазурный» ход тоже был заказан – ужасные вещи творились и там. Так что оставался только лав-отель, где мы сможем поговорить без помех, где нас никто не увидит и не услышит. А поговорить нам было о чем.

– Сексуальные игры? – повторил я.

Афуро, начхав на меня, смотрелась в зеркальце пудреницы. Я протянул ей еще один бумажный платок. Не то чтобы я везде таскался с этими платочками, но взял пачку у девчонок, вечно стоящих у Токийского вокзала. Там они тусуются круглые сутки – раздают бесплатные платочки вместе с флаерами, рекламируя тарифы «ай-моуд»[54] для мобильников и путевки в Таиланд. Понятия не имею, каким образом телефоны и поездки в Таиланд связаны с бумажными платочками, но если в Токио есть халява, я ее беру.

– Тебе правда надо было сказать про сексуальные…

– Мне надо было что-то сказать.

Тут позвонили в дверь. Я отправился в пустой холл забрать ведерко со льдом и два бокала розовой отравы с таким количеством фруктов, что впору Кармен Миранде[55] на голове таскать. Официант-невидимка вежливо доставил эти напитки, украшенные мараскиновыми вишнями, дольками лимона, кокосовой стружкой, виноградом и ломтиками ананаса. Стоили эти штуки, как приличная трапеза в ресторане сукияки в Гинзде, а вставляли, пожалуй, меньше, чем мой «Хонда Хоббит» на крутом повороте.

– Согласен, – сказал я, передав Афуро ее бокал. – Тебе надо было что-то сказать. Но сексуальные игры?

– А ты бы круче справился? И вообще, чего такой кипеж? Я знаю людей, которые всю дорогу играют в такие игрушки.

– Твои друзья прикидываются, что насилуют друг друга на задворках?

– Ладно, – ответила она. – Может, не на задворках, но игра в изнасилование – не такая уж редкая штука. Иначе бы эти повара не купились. Спорим, им этого на весь вечер хватит. Спорим, они завелись. Может, даже ты слегка завелся.

Я спустил это на тормозах и завернул лед в два красных полотенца. Одно – для Афуро и ее челюсти. Второе – для моей черепушки. Шишка на затылке – не самое плохое. Хуже было ткнуться в землю рядом с Афуро и снова и снова нудеть «простите», вторя ей. Погано, но деваться некуда. Чуваки измывались над нами, обзывали извращенцами и спрашивали Афуро, что сказал бы ее папочка, если б узнал, как на темных задворках она играет в сексуальные игры с иностранцем вдвое старше ее. Ясное дело, до «вдвое старше» мне еще расти и расти, но я ни слова не вякнул. Кроме «простите». Снова, и снова, и снова, пока и вправду едва не почувствовал себя виноватым. Хуже всех оказался этот псих Сандзюро, он плевался в мою сторону, обзывал Афуро шлюхой и чуть не заставил меня взять свои извинения обратно. Но в итоге повара свалили в ресторан, а мы с Афуро убрались оттуда к чертям собачьим.